Мы встретились с ней после тренировки с Ангелиной и пошли гулять. Я молчала и только когда на ступеньках кафе заметила белые лепестки роз, пнула их ногой, впервые проявляя хоть какое-то участие в беседе.
– Ты меня слышишь? Кирка?
– А? Чего?
– Это сегодня, да? Их свадьба?
– Завтра.
– Такси? – вытянула она свой мобильник с уже вбитым заказом машины от кафе до аэропорта Нижнего. – Сейчас или никогда.
И я нажала на кнопку «вызвать».
– На Полюс холода летите? – удивился пограничник, проверяя мой паспорт. – Надеюсь, одежда потеплее-то у вас с собой? Там же минус десять уже.
– Что?
– Оймякон! Полюс холода. Одно из самых холодных местечек России. Что-то многие летят туда в эти дни. Фестиваль, что ль, какой?
– Птичья свадьба.
Впереди семь часов перелета, пересадка на самолет с пропеллером и еще час до самого ледяного в мире поселка Оймякон.
Сидя возле иллюминатора в самолете, я слушала бормотание бортпроводников о спасательном жилете, который должен спасти нас, если самолет грохнется с восьми тысяч метров. Мне всегда хотелось спросить: почему не парашюты? Почему на нас вешают жилеты, а не парашюты?
Вот о чем были мысли, пока я слушала «Научи меня» пятьдесят раз подряд, потратив на это половину полетного времени. Вторую половину я спала. Уснула сразу, как стюардессы унесли одноразовые плоские контейнеры с едой.
– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Якутска имени Платона Ойунского. Температура минус шесть градусов по Цельсию. Местное время отличается от Московского на плюс шесть часов.
– Минус шесть на плюс шесть дадут в сумме ноль… – выглядывала я в иллюминатор.
Другие пассажиры уже встали плотной баррикадой. Почти все держали в руках толстые пуховики и были одеты в брюки, похожие на горнолыжные. На мне же болтались порванные джинсы и кроссовки. Зимняя обувная коллекция. С удобно утоптанной шерстью. Хорошо, что не забыла дома шапку – крупной вязки, с огромным помпоном, свисающим на затылок.
Если бы не коньки, я бы летела с ручной кладью в салоне, но их не разрешили взять из-за лезвий. Теперь приходилось ждать. Но и плюс в этом был. Успею найти такси, чтобы проехать двенадцать километров до аэропорта Маган.
– Эх, барышня! – увидел меня таксист. – Со столицы? В Оймякон?
– А как вы догадались? – меняла я ноги, то и дело заслоняя одной другую, чтобы прикрыть распахнутые форточки джинсов в районе колен.
– Так все лето строительство шло. Терем готовили в сказочном, как его, – захлопнул водитель багажник, убирая мои коньки, – дьэкоре! – обрисовал он руками круг. – Свадьба-то царская! В Оймяконе девятьсот душ-то осталось, не боле. Почти каждая семья участие принимает в подготовке. Столичный человек хорошо всем платит, да и добряк. На охоту ходил, так ни одного беляка не положил. И егерю не позволил. Фотографировал живность-то. Хороший мужик! И самолеты с Магана стрекозами в Оймякон гоняют. Московский этот трансфер для гостей-то устроил. У-у-у! – захлопнул водитель дверцу, пока я искала ремень безопасности. – Какие гости-то, барышня! Кто-то и похлеще вас был раздет! На каблуках, в юбчонках… У нас и летом так не ходят. В августе в плащах. А вы-то, вы-то, – тыкал он в мою обувь, – в Оймяконе вы в таких и десяти минут не выдержите. Там снег повсюду. Заледенело все, закоченело. Есть переодевание-то? Есть что с собой?
– Коньки, – пожала я плечами. Это единственное, что было у меня в руках, когда я оказалась в салоне самолета, летящего на край света, сразу после тренировки.
Мне не нужно было много времени. Пусть дорога занимает сутки… Косте понадобится секунда, чтобы решить, остаться с Аллой в клетке или упорхнуть на волю со мной.
– Вам унты нужны, барышня. Куртка. Да и штаны зашить не помешает. Где так разодрать-то угораздило? И кеды ваши… ух, такие только в квартире носить. Летом!
– Они из зимней коллекции.
– С тех краев, где зимой плюс шестнадцать?
– А вы меня до магазина довезете? До вылета в Оймякон три часа, успею прикупить обувку, – решила я, что в кроссовках в сугробах точно пропаду.
– Рынок есть! Довезу, довезу! Денег лишних не возьму! Уважаем мы друзей Севера, а свадьба столичная много работы дала. Отвезу к Саяне. Она городским-то вашим много чего подобрать успела. И красивое у нее, для девушек. Красное есть, синее. Цветное, не такое рыбацкое, как наше-то. Чтоб чешуя и рыбьи потроха не виднелись! Как звать-то вас, барышня?
– Кира.
– Кира! По-нашему Кыйаара значит, или Кияра. То переводится как «даль, необъятность, небесная высота», где парят беркуты, белые совы и орлы-белохвосты. А меня Айхал зовут!
– А что ваше имя значит?
– «Радость» оно означает, «радость», Кияра.
Улыбчивый радостный Айхал через десять минут привез меня к рынку. Сюда, наверное, всех туристов возят. Первым делом я увидела кучки разномастных цветных спин в одинаковых куртках с меховыми опушками капюшонов. Группы туристов кучковались с гидами. Особенно оголтелые делали фотографии с развалами рыбы.
Сначала не поняла, что это рыба. Издалека показалось, что припорошенные снегом серые валенки стоят. Но почему такие высокие? Некоторые в метр длиной. Оказалось, рыба! Стояла она вертикально, как бревна. Внизу хвосты, наверху головы. Целые штабеля! Целые рыбные колоннады. Под ними в коробках из-под бананов горками лежали рыбешки поменьше, а за ними встречались туши с мой рост.
Чаще всего попадались надписи: чир подледный, палтус, кальмары, минтай, сельдь, омуль, язь, кижуч и кета. На других прилавках продавались конина и жеребятина. Прямо куском, как будто лошадь порубили поперек спины вместе с костью, мясом и ребрами. Такие стейки обычно в мультиках показывают – красные по краям, с аккуратной белой косточкой посередине.
– На-ка, – протянул Айхал мне тонкую газетку, – подложи листов-то в рваное на штанинах, Кияра. Бумага хорошо от холода защищает. Ею ноги нужно обматывать, если носки-то промокли. В бумагу, в бумагу! Отморозишь коленки-то!
Я взяла газету и чуть не налетела на прилавок с бычьими сердцами, каждое размером с мою голову. С первой полосы газеты на меня смотрели они… Алла и Костя. Ну как смотрели. Их фотографию поместили на первой полосе местных новостей, сообщая о радостном событии в Оймяконе – свадьбе.
Вот только Алла отвела взгляд влево, а Костя вправо.
– Скромные, хорошие ребята! – вовремя подхватил меня за руку Айхал. – Видел я парня, вот этого, – ткнул он в фото.
– Он уже здесь?
– Как же на свадьбу-то свою не прилететь! Здесь, здесь! Бегечан, кум мой, отвозил его в Маган к самолету. Такой же, как все вы. Полураздетый. В пальто нараспашку, с голыми щиколотками. Без шапки. Ты-то хоть в шапке. Пусть не меховая, но греет же.
– Она из стриженой овечьей шерсти. Очень теплая.
Присев на торчащий кусок от ящика, я разорвала газету пополам и подоткнула в разрезы джинсов. Между Аллой и Костей пролегла трещина… и как-то так само получилось, что вышла она в форме зигзага.
– Саяне! Дорообо![3]
– Айхал, снова ты! – поднялась из-за вороха вещей женщина чуть старше сорока. Она была одета в меховую ушанку, толстенные варежки, а щеки ее румянились краснотой, словно ягоды брусники. – И чукурушка с тобой какая! Снова с Москвы, поди? Ай, опять без тулупа и без унт!
– Чукурушка? – переспросила я.
– Это значит «милашка», – перевел Айхал, – типа «мимими» на молодежном. Права, Саяне, ты права, не могу ж я ее в Оймякон в таком виде отправить. Там же олени и сани, собачьи упряжки, говорил я тебе, Кияра, что щедрый московит половину озера велел расчистить для катания? Ты ж вон тоже с коньками! Джулур им три тысячи метров железного троса поставил, огораживая озеро да расчищая его.
– Троса? А зачем?
– Огородить катание, где почищено, а где нет. Где безопасно, а где нет. И лампы кругом, лампы! Столько света в жизни не видывал! Аж дополнительные генераторы самолетом везли.
– Полярных огней им мало? – пожала плечами Саяне. – Вся красота ж на небе, а не под ногами! Ну идем, чукурушка Кияра, одевать-обувать тебя надобно. Окоченеешь в Оймяконе-то в своих кедиках.
– Это зимняя… а, неважно, – не стала я вспоминать «зимнюю коллекцию».
Закончив создавать мой якутский образ, Саяне подвела к зеркалу.
– Ты посмотри, Айхал, какова невеста!
Я вздрогнула, хоть на мне и были коричневые унты с шерстью оленя и национальным узором по окантовке, заправленные внутрь белого цвета штаны для горнолыжников, а под ними термолегинсы. Сверху такая же фуфайка, тонкая водолазка из верблюжьей шерсти и мой родной свитер с дизайнерскими дырами возле горловины и рукавов.
Сколько я ни объясняла Саяне, что это мода такая, она дважды предложила мне залатать его красивыми кожаными заплатками.
– Кияра, я тебе такого жениха найду! Оставайся с нами, а?! Отпразднуешь свадьбу московитов и переезжай. У нас такая природа, такая рыба, такие люди и столько полярных сияний, что глаза заболят смотреть на них.
– А шепот вы слышали? – спросила я.
– Женихов? – не понял Айхал. – Не шептать, петь тебе будут! Петь, Кияра!
– Нет, шепот солнечного ветра, как в легенде?
– Родная, у предков наших легенд больше, чем ты видишь звезд на небе. Да только бо́льшая часть забыта, а та, что пока помнится, все больше печальная. О пропавших девицах и погибших охотниках, в поисках которых рыщет по небу орел с подожженной веткой, оставляя зеленоватый след в небе.
– Я слышала легенду про шепот. Что сияние расскажет голосами предков о человеке.
– Что ж, – улыбнулась Саяне, – красивая была б легенда. Кто знает. Надеюсь, мне этого шепота никогда не услыхать.
– И мне! – чесал затылок Айхал. – Пора, Кияра, пора на самолет.
Я расплатилась с Саяне из денег своего аванса за отработанную половину месяца, а она обняла меня, прошептав:
– Дьоллоох, көҥүл дууһалаах буол[4]