Я упала лицом в простыни и заорала:
– КОООСТЯЯЯЯ!!!
После минутной истерики снова побежала вниз. Администратор с кем-то говорила, но я выхватила у нее трубку, заваливаясь на стойку:
– Человек пропал! У вас в отеле. Номер двести тридцать три! Он открыл дверь румсервису и пропал! Кто доставил заказ? Где видео с камер?! Вызывайте полицию. Это срочно, слышите?!
– Девушка, успокойтесь. Охрана… – позвала сотрудница подмогу, потому что я почти залезла на ресепшен с коленками.
– Я в порядке, в порядке! – соскочила побыстрее вниз. – Я прошу вызвать полицию. Человек пропал. Его нигде нет.
– Кто пропал и откуда? – подошел ко мне сотрудник в черном костюме. – Начальник охраны Бурыгин, – представился он. – Кого вы потеряли?
– Константин Серый пропал. Его вещи в номере. Вся одежда. Телефон, документы. Но его самого нигде нет.
– Он мог с кем-то выйти встретиться?
– В трусах?! Даже обувь на месте! Где камеры? Их надо проверить. Срочно!
– Мы предоставляем видео с камер только по запросу полиции.
– Вызывайте! Чего ждете?!
– Не вижу состава преступления, а вот вы нарушаете общественный порядок. Прошу вас прекратить истерику, – доверительно положил он мне руку на сгиб локтя.
– Пошел ты! – вырвалась я. – Сама вызову!
Пятясь к окну, я ждала ответа, кажется, вечность. А потом еще вечность пересказывала, кто и откуда пропал. Когда сообщила, что Косте двадцать лет, сержант, с которым меня соединили, ответил, что если человеку больше восемнадцати, он может исчезать куда угодно, никого не предупредив, особенно если это случилось «всего» тридцать минут назад. Меня спросили, видела ли я кровь, когда вышла из душа, слышала ли звуки борьбы, ругань, удары. Этого я не видела и не слышала. Он просто исчез. Открыл кому-то дверь и пропал, оставив аромат герани.
Не вылетел же он в форточку, став журавлем? Не приснился же мне…
Стоя там, через отельное стекло я увидела, как эвакуируют машину Кости.
– Эй! Они увозят его машину! – побежала я на улицу, загребая расшнурованными ботинками выпавший ночью первый снег. – Стойте! Оставьте! Она не ваша!
– Автомобиль принадлежит вам? Документы.
– Это машина моего друга! Он в отеле.
– Вернет машину со штрафстоянки. Тут нельзя парковаться, – ткнул сотрудник в знак, запрещающий парковку.
– Вчера было можно… Этого знака тут не было. Вы подменили… Вы только что их повесили!.. – переставала я понимать, что за сюр творится вокруг.
– Следить надо. За знаками, девушка, следить. Все ж меняется каждую минуту, – развел инспектор руками, – вчера было можно, а сегодня эта территория запрещена для остановки и парковки.
– Кто? – подошла я к нему впритык. – Кто вам заплатил? Они?! Это сделали они? Воронцовы?! – почти схватила я его за полы куртки, понимая, что столько денег и влияния может быть только у одних известных и мне, и Косте людей.
– Трогай! – крикнул сотрудник инспекции, и машина Кости скрылась на погрузчике за поворотом, а я чуть не рухнула носом в слякоть.
Вернувшись в ненавистный номер, я смотрела на сверхпустоту. Теперь уже исчезли вещи Кости. Его одежда, телефон, пальто, рюкзак, очки.
Кто стер его… из номера, из отеля, из этого дня?
Его похитили. Похитили без единого доказательства исчезновения. Вечером приберется горничная, сотрет отпечатки, и от Кости останется только пыль, что состоит из кусочков человеческой кожи.
Разок чихнешь – и человека не будет совсем.
Что же делать? Я оказалась перед лицом ситуации, как пятилетка на экзамене по ядерной физике: все ждут, какую оценку получит детсадовская воспитанница. От меня требовали ответов, дать которые я не могла. Ведь я не гений. Я не Эйнштейн. Я не разбираюсь в физике. Я не понимаю, что происходит.
Вчера закончилось детство. Сегодня началась взрослость. И я понятия не имела, как в ней жить. Как бороться с вороньим кланом скромному журавлю? Меня растопчут, меня заклюют, выбьют все кости и перья. Зажарят мясо и набьют пухом подушки.
Для Воронцовых я всего лишь влетевшая в форточку элитного коттеджа птичка. Плохая примета – ведь, по преданию, птицы поднимают души к небесам, но пока все плохое случилось только со мной и с Костей.
Я лежала, уставившись в потолок, и тыкала пальцами в строчку с именем «Алла В.» на экране мобильника. Почему-то я считала количество совершенных попыток. Двадцать три… восемьдесят пять… двести сорок четыре… Устав тыкать в Аллу, принялась за «Максима В.».
В трубке раздался длинный гудок. Он не заблокировал телефон.
– Пожалуйста, Максим… ответь… возьми чертову трубку.
Пока ждала, на экран упало окошко с напоминанием: «Защита проекта Аллы, МГУ».
Перекинув через плечо рюкзак и сумку с коньками, я оставила на столе две тысячи, подписав «за мини-бар», и уехала из отеля. Добралась на метро, спрашивая дорогу, нашла вход в главное здание МГУ.
Задрав голову, я не могла рассмотреть купол. Величественное сооружение из натурального камня. Цокольные этажи обработаны мрамором и гранитом. Пробираясь по аллее бюстов и памятников, я читала великие имена: Ломоносов, Менделеев, Столетов, представляя среди них окаменевшую Аллу Воронцову.
Меня пропустили внутрь по бейджу участника конкурса «Сверх».
– Музей землеведения? – не верила я своим глазам, когда прочитала название «помещения», где происходит защита научного проекта Аллы.
Хотя чему я удивляюсь? Она выбрала себе самый знаменитый шпиль самого известного университета страны. Под шпилем с двадцать четвертого до тридцать первого этажа располагался тот самый музей.
Пока я ждала лифт, рассматривала схему этажей: двадцать четвертый – физико-географические области, двадцать пятый – природная зональность, двадцать шестой – экзогенные процессы, выше эндогенные, на двадцать девятом значился прочерк. Тридцатый этаж отдан под залы – строение Земли, а тридцать первый – истории развития точных и естественных наук в МГУ.
Лифт поднял меня на тридцатый этаж. Створки лифта распахивались прямо внутри зала, но из-за темноты я сразу не могла понять, где оказалась, а для обернувшихся ближайших спин присутствующих наверняка предстала явлением в лучах света – инопланетянкой, свалившейся в этот неизвестный мне новый (а точнее, сильно старый) мир.
Запахи, звуки, скрип паркетной доски напоминали мне самый старый краеведческий музей в Нижнем. Когда шаги по половицам передают привет истории – тысячам отпечатков ступней, что давили тот же пол в прошлом. Может, именно сейчас я стою на той самой паркетной доске, чьих молекул касались подошвы обуви великих.
С потолка, между перил ротонды, на меня смотрела сверху вниз красная рубиновая звезда.
Или алая?
Двигаясь вдоль стен, я пыталась не привлекать к себе внимание. Зал ломился от желающих послушать доклад о стапятидесятиметровом кактусе Аллы, и на мое появление из лифта перестали оборачиваться, к тому же на сцене уже была докладчица.
Она стояла к залу спиной в колонне бьющего с пола, а не с потолка рассеянного золотого луча света, оставаясь теперь единственным ярким пятном, когда свечение ее прожектора рассеяло мое – лифтовое.
Выглядывая из-за спин, мне удалось найти свободный уголок стула, с которого седовласая дама вежливо сдвинула себе в ноги стопку литературы, на корешке каждой из книг я заметила имя автора: Воронцова А.
Сегодня Алла была одета не в свои стандартные крапивьи юбки с вышивкой или балетки. На ней был строгий черный костюм из узких брюк с небольшими разрезами вдоль лодыжек. Огромная красная блуза, рукава с разрезом которой опускались под ноги Воронцовой.
Почему-то я сосчитала ленты: их оказалось по три с каждой стороны. Как она не боялась запутаться в них своими тонкими шпильками каблуков, пока оборачивалась в зал… пока я двигалась левее и правее между спин, пока наши с ней взгляды наконец не встретились, причем Алла точно знала, куда ей смотреть – где нахожусь в этом месиве тел именно я.
Вот только на сцене была не Алла.
– Яна? – прошептала я.
Неужели после выходки с похищением Кости Алла испугалась даже самостоятельно зачитать доклад про свой кактус и заставила выступить вместо себя ассистентку?
– А так можно, – спросила я женщину рядом, – чтобы доклад читал кто-то другой?
– Кто другой? – переспросила обладательница книг Аллы. – Доклад читает сама автор – Алла Воронцова. Вот же она, прямо перед вами.
– Нет, это не Алла. Эту девушку зовут Яна Перова. Она работает у них в доме помощницей.
– Милая девушка, вы путаетесь! Я преподавала в Сорбонне у мадемуазель Воронцовой. Алла защитила пятилетний курс программы генной инженерии за месяц обучения. И на сцене определенно она – моя лучшая и самая молодая аспирантка Алла Воронцова.
Пока остатки моего сознания растаптывались каблуками девушки, которую все считали Аллой, я боролась с желанием перевернуть табличку за веками стороной «закрыто».
Не было Кости, не было Аллы… не было даже кактуса! А была ли тогда я… может, пора позвонить маме и одолжить у нее пару тяпок?
Яна, ну или та самая персона, что стояла на сцене, осматривала взглядом аудиторию. Никто не вмешивался, никто ее не поторапливал, пока она безотрывно смотрела в одну точку. В точку на моей голове, ставшую черным микроскопическим пятнышком в ее микроскопе.
Зачем настоящей Алле Воронцовой притворяться «прислугой» и кто такая Алла со слуховым аппаратом, которая чуть было не вышла замуж за Костю? И где, в конце концов, сам Костя?!
Мое состояние походило на опьянение или отравление. Отравление то ли правдой, то ли ложью. Бил озноб. На лбу выступила испарина. Кончики пальцев дрожали, и я постоянно сглатывала слюну, чтобы меня не вырвало.
Из комиссии, сидевшей в первом ряду, раздался голос:
– Мы слушаем вас очень внимательно, Алла Сергеевна, продолжайте!
«Алла Сергеевна…» – затошнило меня так сильно, что пришлось открыть рот и часто-часто начать дышать. Они назвали Яну, мою Яну, Аллой Сергеевной!