– Она не найдет меня…
– Ты просто сбежал?
– Типа да. Пока ноги не отнялись. И тебе советую.
Как будто мне было куда, кроме как не в будущее, ведь прошлого с меня довольно.
– Журавли не бегают, Максим. Они летают.
– Станция. Слушаю, – ответили мне, когда я набрала номер Фрингиллы, отыскав телефон в интернете.
– Добрый день. Мне нужно поговорить с отделом кадров.
– По вакансии?
– Да, – этот ответ было озвучить проще, чем объяснить, что меня интересует пропавший в Москве бывший сотрудник.
– Последние цифры тридцать шесть. Звоните.
Я набрала номер еще раз с тройкой и шестеркой на конце.
– Орнитологическая станция. Отдел кадров.
– Здравствуйте. Где-то год назад у вас работал сотрудник Константин Серый. Он пропал без вести и объявлен в розыск в Москве, – то ли врала, то ли говорила я правду. Уже переставала различать эти понятия. Они стали серыми. – Нужно сообщить об этом его семье. У вас нет их телефона?
– Какой ужас! Константин Серый пропал без вести? Где? – произнесла женщина. Я услышала, как она отставила чашку и перестала жевать.
– В Москве.
– А, ну да… он вроде ездил в Москву. А вот, нашла ихний номер!
– Пишу.
Она продиктовала городской телефон.
– Отца зовут Борис Васильевич. А вы ему, Константину-то, кто будете? Жена? Говорили, невеста у него в Москве-то.
– Нет, я с ним… училась в институте.
– Горе, горе… ну звони, девочка! Звони скорее! Только не сразу вываливай. Борис Васильевич и так уж немолод да хвор.
Трясущимися руками я набрала домашний номер Серых. Трубку через три длинных гудка взял мужчина. И голос, тембр так был похож на Костин, только звучал старше.
– Здравствуйте, – начала я, – меня зовут Кира. В Москве я училась вместе с вашим сыном Константином.
– Здравствуйте, Кира, – ответил Борис Васильевич. – Вам Костик нужен? – вздохнул он. – Эх, Костик, Костик…
– Да, но… – мялась я, – знаю, его нет дома.
– Увы, – согласился Борис Васильевич, – но после семи должен уж подъехать. Вы перезвоните или мне записку какую для него оставить?
– Что… п-простите?
– Записать могу. Он должен вечерком вернуться. Часикам к семи обещал.
– О-т-к-у-д-а в-е-р-н-у-т-ь-с-я? – прозвучал мой голос именно так: каждая буква – отдельный выталкиваемый звук. – Я не туда попала…
– Костю Серого ж вы ищете? Так, барышня? Только он… ну ладно… Костика же вам нужно, да?
– Костю Серого.
– Все верно. Это наш домашний номер. Два дня, как он из Москвы вернулся. Мы с матерью рады. Не заладилось у него там, в Москве-то. А почему – молчит, э-хе-хех, – вздохнул Серый-старший. – Странный он вернулся. Не узнаем мы его. Молчит. И печальный. Ничего не ест. С рассветом уходит куда-то. Вы не знаете, ничего с ним в столице-то не случилось?
– Не знаю… я просто его… потеряла.
– Сами чуть его не потеряли, ну да ладно, э-хе-хех, вы номер-то его мобильный запишете?
Мои остекленевшие зрачки покрылись банной испариной. Я не записала цифры. Запомнила. Сразу набрала. В номере была двойка, и мой палец завис над ней на пару секунд.
Четвертый звонок, и каждый раз я получала ответ. Давно такого не было. Четыре долгих гудка. Сто тысяч четыре удара моего сердца. Предынсультное, предобморочное, предынфарктное состояние.
– Да?
Один слог. Его.
Один выдох. Наш.
Одно упавшее на кафель тело. Мое.
В.
Трубке.
Был.
Голос.
Кости.
Глава 22 (привет, мам!)Та самая Кира из прошлого
Стало холодно. И мокро. Еще немного – и разобью зубы от скорости, с какой колотил меня озноб.
– Наверное, она с непривычки перепарилась, – услышала я голос Светы. – Кира? Ты как? Слышишь меня?
– Да… – произнесла я слово, что секунду назад прозвучало из телефона.
Своим голосом. Не голосом Кости. А был ли он? Что вообще это было?
– Светка… – поднялась я с кафеля, неуклюже кутаясь в простыни и сгорая от стыда, что все вокруг на меня смотрят. – Я нашла его…
– Кого?
– Серого журавля.
Подруга переглянулась с администраторшей. Потом они вдвоем проводили меня под руку в раздевалку и дали стакан воды. Но меня уже не было. На этой лавке. В этой бане, в городе… мысленно я летела в Калининград. К нему. Туда, где Костя.
Отправив подругу домой на такси, но оставив у себя до вечера ее телефон, я нашла укромную скамейку во дворе жилого дома, выпила залпом сладкую газировку, чтобы пустить по венам глюкозу и не грохнуться второй раз.
Костя снова быстро ответил на звонок.
– Алло.
– Костя? Это я, Кира.
– Кира?.. Вас Кира зовут?
– Ты только молчи. Все неважно. Можешь не рассказывать, что случилось в отеле. Мы можем сделать вид, что ничего не было. Слышишь? Мне все равно, как ты оказался в Калининграде.
Он вздохнул, а я продолжала тараторить:
– У тебя все хорошо? Когда ты вернешься? А хочешь, я к тебе приеду?
– Кира, простите меня.
– Не надо со мной на «вы», Костя, не притворяйся, нас никто не слушает. А если хотят, пусть прослушивают! Плевать!
– Да, я вас слышу. Только… – Помолчав, он добавил: – Я не Костя Серый.
– Что ты говоришь?.. Ты Константин Борисович Серый. Костя, прошу, перестань пугать меня.
– Нет, Кира. Я правду говорю. Мое имя Кирилл Борисович Журавлев, – ответил «мой Костя».
Я прыснула сахарной жижей через ноздри.
– Обалдел?! – перестала я быть вежливой, общаясь с ним как с потерпевшим. – Это я – Кира Журавлева, а ты никакой не Журавлев! И не Кирилл!
– Так написано в моем паспорте, Кира, – выдохнул он, – не звоните мне, пожалуйста. Я не тот человек. Я не Костя. Не нужно нам говорить.
– Стой! – подскочила я с лавки, испугавшись, что он сбросит звонок. – Только попробуй повесить эту чертову трубку, и я… – оглядывалась я по сторонам, что бы такого придумать, – и я разобью тебе о голову твою скрипку!
– Мою что?
– Скрипку, чтоб тебя! Твою электроскрипку!
– Я не играю на скрипке. Вы ошиблись…
– Ты программируешь Умные дома, ты оснастил системой безопасности парник с ядом у Аллы, ты чуть не женился на ней, но тебя обманули! И меня тоже, Костя!
– Мое имя Кирилл.
– А я тогда кто?! Константина Серая?!
– Я не знаю, кто вы. Я. Вас. Не знаю.
– Повтори! Чего ты там еще не знаешь?! – впивалась я губами в динамик трубки.
– Я не знаю, кто вы такая.
– Кто «ты» такая! Мы занимались любовью! – слышала я, как он гхыкает и кряхтит. – Ты стал моим первым мужчиной! – В трубке он теперь кашлял и задыхался. – Не выкай мне! Не выкай, Костя!.. – дрожал мой голос, и я, готовая разреветься, упала без сил на землю, прислонившись спиной к ножкам лавки. – Ты сказал, что любишь меня. И я тебя тоже, Костя… я тоже тебя люблю…
– Кира, – произнес он, когда наше молчание (а точнее, мои всхлипы) продлилось семь минут сорок три секунды. – Кира, не нужно плакать. Не плачь, пожалуйста. Живи. Просто живи. Даже если без меня. Кости нет. Мне очень жаль… Прости. И его. И меня.
– Я не могу без Кости… я без тебя не могу… – размазала я по коленкам сопли, – и не хочу без тебя! Два дня назад мы были счастливы. Как? Как ты все это забыл? Ты помнишь, – решала я, с чего начать, – полярное сияние? В Оймяконе? Шепот солнечного ветра, помнишь, как мы целовались на ледяном озере?
– Нет, к сожалению, нет…
Я не слушала его ответы, продолжала перечислять, перебивать его:
– Как ты набил морду Максиму, как бросил у алтаря подставную невесту, как танцевал со мной на катке, как прикоснулся ко мне впервые…
– Я не помню… все, что вы, то есть ты… перечислила. Ничего не помню. И хочу сказать что-то важное.
– Да, что?
– Не звони мне больше, Кира. Никогда не звони. Слышишь? Никогда. Для тебя это будет лучше.
– Ты с ума сошел?!
– Возможно.
– Прости, но все свободные вакансии психически неустойчивых заняты! Мной, Аллой, моей матерью. Для тебя места нет! Тебе придется остаться нормальным, Костя Серый. Ты понял?
– Если ты позвонишь, Кира, я не отвечу, – не слушал он. – Прошу, не усложняй все еще больше.
– Я из кожи вон лезу, чтобы распутать эту сложность!
– Так надо. Нужно уметь оставлять прошлое позади. Если я и был Костей, то больше им не являюсь. Я вас не помню. И его. Я не умею играть на скрипке и тем более программировать дома. Я даже не сразу нашел кнопку включения домашнего ноутбука и забыл дорогу до Фрингиллы. Пришлось пользоваться картой.
– Они помнят дорогу, Костя. Они никогда не забудут.
– Кто?
– Ты знаешь. Ты видишь его на запястье каждый день.
– Татуировка… с журавлем, исчезающим в тумане?
– Что последнее ты помнишь, Костя? Скажи, и я положу трубку. Обещаю.
Он молчал секунд тридцать, и перепонкой уха я чувствовала, как участилось его сердцебиение:
– Помню горький запах герани.
Я повесила трубку, завалилась на бок, падая со скамьи на сырую землю, где разрыдалась, поджав к груди колени. Жерди лавочки надо мной вот-вот станут крышкой третьего гроба, третьей могилой с журавлиным птенцом.
Без сестер, без мамы, без любимого… с кем я осталась? Кем я осталась?
Птицей с подрезанными крыльями. Умеющей летать, но прикованной к выжженной алой земле.
На следующий день я ушла из дома в шесть утра, стараясь тихо захлопнуть за собой дверь, чтобы не разбудить отца. Всю ночь слышала, как за стенкой в его комнате тарахтел телевизор и открывалась балконная дверь. Он не мог уснуть. И я не могла. Он из-за бессонницы. Я из-за сновидений.
Каждый час распахивала глаза и видела на полке мигающие красные цифры электронного будильника. Но во сне я смотрела не на красные цифры, я смотрела в глаза… нет не голубоглазому журавлю, а двум белым голубям с горящими красными зрачками. Они подлетали к окну, но врезались в преграду и падали. И белый снег застилал мне обзор, пока я барабанила в стекло, пробуя снова рассмотреть голубей.