Все разом мы обернулись на голос той самой, что даст название моему будущему синдрому. Если я выберусь из этой оранжереи. Если после этого для меня останется хоть немного будущего.
В оранжерею вошли Алла с Женей, и у меня сразу заложило уши, когда грянуло два выстрела.
На плитку пола брякнулся пистолет. Потом тело. И то и другое… Женино.
Он успел выхватить оружие из своей кобуры, но не успел выстрелить. Бабушка опередила его, прострелив сначала плечо, а потом кисть не совсем водителя.
– Забери его «макарыч», Кира! – велела она. – А вы двое, наденьте стяжки! – пальнула она возле туфель Аллы на огромных каблуках, что виднелись из-под пышных юбок.
Я подняла пистолет Жени, сжимая нагретую его рукой и кровью рукоять с таким же чувством, как если бы подобрала сбитого опоссума.
– Ты живой? – спросила я его.
Женя кряхтел от боли, но все-таки коротко кивнул.
– Миленько, – спокойно улыбнулась Алла, рассматривая оставленные Женей кровавые следы перевернутых смайликов, пока тот отползал к стене. – Кто вы такая?
– Птицына Мирослава Кирилловна. Так и зови меня. И твоя кровная бабуля, милая внученька.
– Наконец-то! Как красиво, боже, вот оно… это же оно! – молебенно соединила ладони Алла. – Вы не видите эту красоту?! – обернулась она на нас с Максимом, – вы помните уравнение? Боже, как прекрасно что-то не знать. Как упоительно чувствовать эту жажду и сделать первый глоток! Наконец-то я испытала это! Незнание и обретение!
– Ты про что? – спросила я, совершенно не догоняя, чего она там обрела.
– Мирослава! Твоя бабушка, Кирочка! Это она в уравнении! Она числительное, которое я не могла расшифровать. Мира с Ирой – число «два», вот только они уже мертвы. Но «Ми» – это же она, – прижала Алла ладони к губам, – твоя бабушка – Мирослава Кирилловна!
– По ходу, твоя тоже.
– Это ей суждено умереть, – провозгласила Алла, хлопая в ладоши, – она – ответ! Это она!
– Никто сегодня не умрет, принцесса. Стяжки, Кира! Сцепи ей руки! – снова велела мне бабушка. – И этому рукоблудному братцу сразу две, не забудь!
– Аккуратней с пушкой, – хихикнула Алла, видя, как я засовываю пистолет Жени между коленок, пока беру с пола несколько стяжек. – Слишком много азотного удобрения вокруг. Если пуля не застрянет в мясе, – улыбнулась она Жене, в котором застряло сразу две, – вы взлетите со своими птичьими фамилиями к небесам. Но если попадет в трубу, взрыв сотрет половину резиденции.
Я закрепила стяжки на запястьях Аллы: она не сопротивлялась и даже радовалась, словно все это для нее игра, квест с нанятыми актерами (ей не привыкать). Максим тоже не стал спорить. Кряхтя от боли в плече, он протянул мне запястья. Когда я затягивала стяжки, он стоял не шевелясь, только медленно поднимал руки вверх, чтобы я последовала взглядом и посмотрела ему в глаза.
– Если бы не твоя бабуся…
– И твоя, – напомнила я.
– Я бы прихватил парочку для наших игр, Кирыч.
– Хочешь, чтобы бабушка рассекла тебе губу пистолетом?
– Нет, только ты. Поцелуем.
Наблюдая за нами, Алла болтала, не закрывая рта:
– Свяжи его сильнее, Кирочка. Он так сильно тебя хочет, что возбуждается от каждого прикосновения.
Отодвинув меня в сторону, вторые стяжки затянула на нем бабушка.
– Я могла бы нанять вместо Максима такого актеришку, как Маша, но не могла отказать в удовольствии любоваться вами… Он думал, яд, что лишил его ног, – это ужас. Но посмотри на него сейчас: потерять тебя – вот что по-настоящему для него страшно. Он только начинает осознавать всю правду… Но! – развеселилась Алла. – Вам еще будет очень весело, обещаю. Все только начинается, мои милые.
– Тебе будет очень весело в дурдоме, внучка.
Моя бабушка, которая не умела пользоваться кредитной картой или смартфоном, еле-еле набирающая СМС на старой кнопочной мобилке, набивала команды на ноутбуке.
– Я знаю, что это, – кивнула бабушка на охапку желтых труб, идущих вдоль крыши.
– Передовая система для орошения, – озвучила Алла.
– Удобрениями, – подсказала бабушка. – Аммиачной селитрой и нитратом аммония. Все, что ты знаешь, я знаю тоже.
Теперь бабуля не только айтишница, но еще и химик. А у меня по химии в восьмом классе был трояк. Не могла поднатаскать, что ли?
– Вы хотите орошить нас говном? – предположил Максим, мелко хихикнув.
Но по выражению лица Аллы я знала: это никакое не говно.
– Вы в нем по уши. Нитрат аммония взрывоопасен. Он хранится здесь. Прямо тут, вон за теми дверьми к складам. Огонь, искра, а может быть, граната – и твоя адская лаборатория взлетит на воздух.
– Говорите, искра, а сами палите во все, что движется! – уставился Максим на склад.
– Следи, внучок, чтобы у тебя чего лишнего в сторону Киры не двинулось. Пока трубы целы, ничего не взорвется. Или пока я гранатой в склад не швырну.
– И у нас такая бабушка пропадала! – восхитился Максим. – Вот бы ты ее завербовать успела раньше, да, Алка?
– В моем уравнении ей уготовлена смерть, братик. Мирослава не выживет. Ты знаешь, я никогда не ошибалась. Точнее, мои уравнения.
Алла посмотрела на меня.
– Жаль, – оглядывала Алла парники оранжереи, – уничтожив здесь все, твоя бабуля уничтожит и порошок, который вернул бы память Косте. А новый я уже никогда не создам.
– Погибшие мозговые центры не восстановить, – не верила я ей. – Я читала. Я искала везде. Ему не вернуть память.
– Ты читала то, что написала я. Это мои исследования. Мои травы, мои яды, Кирочка. Мои уравнения. Хочешь, я опишу, что будет с Максиком?
– Я против, – подал он голос. – Порешу и порешаю себя сам.
– Как хочешь, – пожала она плечами, – м-м-м, тебе бы понравилось, – сузила она глаза, всматриваясь в мою душу, пока я изо всех сил уговаривала себя не моргать, не реветь и не срываться в паническую атаку.
– Это правда? – произнесла я, не обращая внимания на уговоры бабушки отойти от нее подальше. – Ты можешь вернуть Косте память?
– На любой яд есть противоядие. Я изобрела этот порошок, когда мне было десять. Состав несложный. Даже ты бы справилась. Раз уж мы сестры.
– Двоюродные.
– Неважно. Твоя мать носит код нашей гениальности, как и моя.
– Наши матери? Серьезно? Ты считаешь, они счастливы от своей гениальности?
– Они оказались слабыми. Но не ты. И не я.
– Кира, не слушай ее! – велела бабушка. – Алла, закрой рот, пока кляп не запихнула!
– Бабуль, у нее есть пыльца, которая вернет Косте память. Пусть отдаст! А потом ты взорвешь все, что хочешь!
– Торги, – аплодировала Алла кончиками пальцев. – Цена мизерная. Скидка для родни, так уж и быть. Моя свобода в обмен на пыльцу. И ты снова со своим журавлем. Прости, – скуксилась она, глядя на брата, – я всегда болела за тебя.
– Не соглашайся, Кира! – встал Максим на сторону моей бабушки, заработав от нее кивок похвалы. – Она обманет. Вызывай полицию, дурку или армию.
– Пфф, – дунула алыми губами его сестра себе на спадающие со лба пряди, – ты думаешь, такая мелочь, как полиция, меня остановит? Знал бы ты, сколько раз старый усатый следователь просил моей помощи. Пара сделок – и меня вдобавок наградят.
Алла резюмировала итог сделки:
– Тебе пыльцу для Кости, Кирочка. А мне свободу, и, – задумалась она, – я прихвачу с собой свои юбки, сотканные из крапивы. Ты не поверишь, какой это был труд – вышить их.
– Юбки?! – ударил Максим о полки, на которых тарахтели управляющие оранжереей ноутбуки. – Развяжи меня, Кира, я покажу ей уравнение кровной мести!
Я обернулась к бабушке:
– Прости, я должна вернуть Костю. У него горячие руки.
– Горячие, – вздохнула бабушка, взводя курок, – горячими будут выпущенные мной пули, – ткнула она дулом в бок Аллы. – Живо! Кира, забери, что тебе нужно. Только быстро.
Максим впился в меня взглядом, может быть, он что-то говорил. До меня доносилось «не верь», «она врет», «не развязывай ей руки» – я не хотела вслушиваться, не хотела слышать то, чего не хотела знать.
– Кирочка, тебе понравилось в Оймяконе? – спросила Алла, пока мы шли с ней вдоль этажерок с миллионом ящиков, бутылочек, порошков, контейнеров, коробок.
– Сойдет.
– Вот и хорошо, родная. Вот и хорошо, – остановилась она возле ряда с прибитым номером «двести двадцать два». – Он тут, – взяла она в руки пузырек размером с пробник духов. – Дунешь пыльцой ему в лицо, и он все вспомнит.
– Ты уже делала это раньше? Ты стирала кому-то память?
Но ответ уже был на моих губах и в ее улыбке.
– Мне, – ответила я. – В день, когда умерли сестры. Ты стерла мне воспоминания. Зачем, – шептала я, – Алка… зачем?
Она обернулась на Максима, помахала ему кончиками пальцев из-за невозможности распахнуть руки, обернутые стяжками, и ответила:
– Потому что ты должна была быть здесь, – вытянула руки Алла, ожидая, что я разрежу стяжки. – Не думая, что я злой гений, Кирочка.
– Разве ты не злая?
– Quod erat demonstrandum! – продекламировала она. – Что и требовалось доказать! Я злая. Тут без вопросов. Но я сомневаюсь про гения, – блеснули ее глаза среди облака вспорхнувших светлячков, – как истинная ученая, я должна сомневаться во всем, что знаю. И ты тоже.
Сунув пузырек с пыльцой в карман, я разбила одну из пустых бутылок, поднимая стекло:
– Что еще за заклинание?
– Латынь, Кирочка.
– Гравировка… – дошло до меня, – аббревиатура QED на кольцах.
– Доказательство, Кирочка, – это то, к чему стремится мой разум.
В ее взгляде мелькнула тень сомнения, которую я не могла не заметить.
– Но ты доказала еще не все, что хотела, – разрезала я стяжки на ее запястьях. – И ты знаешь это.
– Потому что… ты знаешь больше, – сделала она логичный и неприятный для нее вывод.
В одно мгновение Алла развернулась, оказавшись возле бабушки, и плеснула ей в лицо из ближайшей колбы. Тело бабушки затряслось в судорогах даже раньше, чем она упала на металлический пол.
– Ба! – перевернула я ее, проверяя пульс на шее.