– Вы могли бы опознать Ирину? – спросил он Людмилу Николаевну.
– А это так необходимо? А что Женька, разве он не мог бы?
– Понимаете, дело сложное, и хотелось быть уверенным, что убили именно Ирину. А что, если… – Тут он запнулся. Нет, ничего-то он ей рассказывать не будет. – Словом, мы бы очень хотели, чтобы вы поехали на опознание.
Он понимал, что время ушло, что тело уже вскрыли, да и заставлять женщину опознавать изуродованное лицо казалось ему неправильным. Но, с другой стороны, надо бы подстраховаться. Домработница, которая знала Ирину много лет, уж точно не ошиблась бы. Что, если их всех, обслугу, и уволили только ради того, чтобы в случае надобности их не нашли для опознания? И тогда план Кречетовой сработал бы. Ну конечно! К тому же он работает и до сих пор – под подозрением находится пока что только Татьяна!
Конечно, этот жуткий план казался слишком уж сложным для такой девушки, какой представлялась она всем окружающим. Глуповатая, но добрая, напуганная, что останется без наследства, но не настолько, чтобы убивать настоящую наследницу.
И вдруг его осенило: а что, если этот план принадлежал не Ирине, а Табачникову? Если разобраться, то в тот промежуток времени, когда было совершено преступление, в квартире был только он. Но почему же тогда Журавлев его отпустил? Почему поверил? Просто потому, что не мог себе представить, что эта кровавая бойня произошла за несколько минут до того, как он, чистый, без единой капли крови, выйдет из квартиры, чтобы пройти мимо внимательной консьержки? Куда он дел окровавленную одежду, в которой был во время совершения преступления? Разве что выбросил в окно!
Он вышел из кухни, чтобы снова переговорить с помощником.
– Жора, немедленно поезжай в Столешников, посмотри, нет ли под окнами квартиры Кречетовой чего-нибудь подозрительного.
– Вы про окровавленную одежду? – сразу догадался Жора.
Журавлев улыбнулся – какой способный парень! Смекалистый!
– Если вы про Табачникова, то я там все осмотрел, там ничего нет… И квартиру повторно обыскал – ни клочка окровавленной одежды.
– Но если это даже и не он, то человек, который это совершил, должен был перед тем, как выйти из подъезда, привести себя в порядок, сменить одежду. Ты же видел, сколько там кровищи!
– Я бы обратил внимание на соседей. А еще я бы хотел встретиться со старшим по дому и попросить ключ от чердака. Преступник мог бы заранее забраться туда еще с вечера, просидеть там всю ночь, а утром спуститься, позвонить в квартиру Кречетовой и… К тому же это был человек, которого она хорошо знала.
– Хорошо, действуй.
– Александр Владимирович, а можно я сегодня уйду пораньше, вернее, я хотел сказать, вовремя, у меня вечером… гм…
– Свидание?
– Ну да, – замялся Георгий. – Очень важная встреча. А мне еще цветы купить надо.
– Договорились.
Александр вернулся на кухню. Соня о чем-то тихо беседовала с Людмилой Николаевной.
– Вот она меня понимает, – сказала Соня, обращаясь к Журавлеву. – В том смысле, что не могу я взять да и бросить сад. Но она сказала…
Тут Людмила Николаевна мягко положила свою руку на руку Сони, улыбнулась и сказала:
– У меня есть телефон Санька, нашего садовника. Он приедет и покажет Сонечке, как поливать, там же целая система. Но очень просто. Он, Санек наш, только стриг кусты, полол, подстригал розы и нарадоваться не мог тому, что все поливается автоматически. Он, когда нас уволили, сам чуть не плакал. Он же с самого первого дня ухаживал за этим садом, прикипел к нему душой. Говорил нам с Лерочкой, что будет приезжать сюда, даже когда его уволят, чтобы не дать саду погибнуть.
– Вы называете его Саньком. Он что, молодой парень, который начал заниматься садом…
– Да нет, ему за пятьдесят. Просто он маленький, шустрый и очень молодо выглядит. Что вы хотите – целый день на свежем воздухе! Лерочка знала, что он любит, всегда готовила ему творожную запеканку…
И Людмила Николаевна снова залилась слезами:
– Вот как ушел наш Константин, так все и начало разрушаться: и дом, и сад, и, главное, сама жизнь! Если бы он был жив, и с Ирой бы ничего не случилось. Ну не было в ней какого-то стержня! Думаю, она вообще не знала, зачем живет. Как бабочка порхала. И ведь жалко ее, засранку! Ума не приложу, кому она могла перейти дорогу.
– Расскажите о Евгении Табачникове.
– Да Женька неплохой парень, но… Не знаю даже, как сказать. Словом, деньги он с Ирки тянул. То ли дачу строил, то ли кредит за машину выплачивал. Она ему и деньги давала, и подарки покупала. У нас с Лерочкой было такое впечатление, будто бы она купила его со всеми потрохами. Улыбки его купила, смех, комплименты… Он не любил ее, может, его и тошнило от нее, да только прилип он к ней намертво. Но если вы решите его подозревать, то это будет неправильно. Он слабак, Женька. Он никогда в жизни не совершил бы ничего подобного. К тому же какой ему был смысл рубить сук, на котором он сидел? Да он был верный ей, как пес! Ловил ее взгляды, возил повсюду и, главное, молчал, когда видел, что она срывается и снова мчится куда-то, на свои «ибицы»… Сколько раз, когда Лера кормила его, он чуть ли не плакал и говорил, что, мол, дурочка она, что над ней все смеются, что могут обмануть, подставить, уговорить подписать какую-нибудь опасную доверенность… Но, к счастью, она никогда и ничего не подписывала без Семенова. Это друг Костин, Геннадий Петрович, Гена, как мы его звали, его помощник, правая рука. Он время от времени появлялся здесь или, знаю, встречался с Ирой в городе, вправлял ей мозги, она сама потом нам рассказывала, взял с нее слово, что она не подпишет ни один документ, пока он не проверит.
– Давно Табачников работал у Кречетова?
– Да больше десяти лет. Он и водитель хороший, ответственный, на него всегда можно было положиться. Он был своим в доме. Мог и заночевать здесь, и поесть, и отдохнуть.
– А его жена?
– Тамара-то? Да они разошлись официально в прошлом году, но уже давно жили врозь. Он не скрывал, что она гуляет от него, что у нее какой-то богатый любовник. А сам он вот уже года два как жил на квартире, которую ему снимала Ирина…
Журавлев заметил, что она впервые назвала Кречетову не «Иркой», а Ириной.
– Она знала об отношениях своего мужа с Ириной?
– Может, и знала, да только закрывала на это глаза. Думаю, ей было даже удобно такое положение вещей. Ни тебе сцен ревности, ни скандалов. Они, думаю, мирно обо всем договорились. Главное, чтобы Женька давал ей деньги на воспитание ребенка, а остальное ее не волновало.
– Ирина с Тамарой были лично знакомы?
– Конечно, были! Тамара иногда приезжала сюда, привозила Анюту, дочку, а сама уезжала по своим делам. Подкинет Женьке девочку, и – хвост пистолетом! Вот мы с Лерочкой и нянчились с ней, пока Женька на работе был. Такая девчушка хорошенькая!
– А что сейчас с Тамарой? Она вышла замуж?
– Да, она за своего любовника и вышла. Живет сейчас где-то в самом центре, чуть ли не на Арбате, в шикарной квартире, и счастлива! Женька ей сразу развод дал. Жаль только, что ее новый муж не разрешает ей, чтобы Анюта с Женькой встречались. Прямо жесткие такие условия. Мол, или я буду отцом для девочки, или развод.
– О как! – удивился Журавлев. – А как его фамилия? Адрес не знаете?
– Знаю, конечно. Фамилия его Яковлев, зовут, кажется, Максим. Он какой-то бизнесмен, немолодой, конечно, но зато богатый. Словом, Тамара не прогадала, что связалась с ним. Теперь живет как у Христа за пазухой…
Раздался телефонный звонок. Табачников!
– Мне надо сказать вам что-то очень важное! – шепотом кричал Евгений. Судя по звукам, он находился где-то в общественном месте и не хотел, чтобы его разговор был услышан.
Александр извинился перед домработницей, спустился в холл, вышел на крыльцо, направился к садовому домику, чтобы его разговор никто не мог услышать.
– Слушаю вас.
– В прошлый раз, когда мы разговаривали с вами, вы еще спросили меня, не пропало ли чего из квартиры Ирины. Понимаете, на первый раз вроде бы ничего и не пропало. Вы же сами видели, что драгоценности все в шкатулке, причем дорогие вещи. То есть я хотел тогда сказать, что, если бы, к примеру, это был какой-то случайный человек, грабитель, преступник, он бы забрал много чего. Там и в квартире можно найти много ценного. Он мог бы, убив Ирину, выбросить в окно пакеты с шубами, не говоря уже о шкатулке и коробках с драгоценностями в комоде, в спальне… Словом, вы меня поняли. Но у Ирины была одна брошь, принадлежащая царице Екатерине, которую Константин Николаевич купил у одного своего приятеля, а тот, в свою очередь, буквально за месяц до этого приобрел ее на аукционе Christie’s! У этого приятеля кто-то там в семье заболел, причем серьезно, словом, понадобились срочно деньги, большие, и вот тогда он приехал к нам, я хочу сказать, к Константину Николаевичу, прямо с этой брошью, показал необходимые документы, что это настоящие брильянты и изумруд…
Журавлев слушал его, не перебивая.
– Цена была, конечно, космическая, примерно полтора миллиона долларов. У меня есть фотография этой броши, я могу вам ее скинуть. Понятное дело, что перед тем, как купить эту брошь, Константин Николаевич усилил охрану дома и пригласил знакомого эксперта. И да, все подтвердилось, это была действительно подлинная царская брошь. Ну очень красивая, небольшая, но в самом центре огромный, бледный такой изумруд, а по краям полно брильянтов. Кажется, какой-то шестигранный колумбийский изумруд… Я в этом не особо-то разбираюсь. Шестьдесят карат, вот, вспомнил! Екатерина подарила эту брошь какой-то там принцессе, ну и потом она хранилась в этой царской семье где-то в Германии, а потом была кому-то продана…
– Хотите сказать, что этой броши в квартире не было? А что, она хранилась в открытом доступе? Я имею в виду, не в банковской ячейке или сейфе?
– Понимаете, эта брошь изначально была предназначена Ирине, это же понятно. А когда Константин Николаевич умер, Ирина забрала брошь, и если сначала она хранилась у нее в квартире в красивом таком старинном футляре, то после того, как она надела ее однажды на какое-то светское мероприятие, куда ее пригласили из уважения к ее дяде, куда она вырядилась в специально сшитое для этого платье в старинном стиле, она просто положила ее в свою шкатулку. И больше не надевала.