се знал про эту семью – так это те люди, что проживали в доме, где практически жил и даже ночевал сам водитель. Случая откровенно поговорить с Людмилой Николаевной, домработницей, у меня возможности не было, сразу после опознания она поехала по своим делам. Оставалась только таинственная Валерия, Лера, как ее все называли, повар семьи. И тогда я, расставшись с Сашей, вернулась в Мякинино и сразу же отправилась на ее поиски, сказав тебе, Таня, что хочу поговорить с садовником. Адрес, где работала и проживала Лера, мне подсказала, конечно же, продавщица магазина. Она же сказала мне, что…
– … хозяева ее уехали на море, и она осталась одна! Ты же сама мне это вчера и сказала.
– Правильно. Вот я и подумала – самое время с ней поговорить. Кроме того, продавщица, ее, кстати, зовут Даша, сказала мне, что мать Тамары была подругой Леры и что это она и помогла ей устроиться в дом Кречетова. И после смерти матери Тамара стала чаще бывать в Мякинино, навещать Леру. И что Лера, когда у нее была возможность, сидела с маленькой Анечкой. И что Анечка и сейчас там, хозяев-то нет, можно спокойно понянчиться с ребенком.
– Поняла… Хочешь сказать, что Санек для этой девочки устанавливал качели?
– Да. Когда я отправлялась туда, я еще не знала, как себя вести, что делать, говорить… Кто я такая? Не следователь же. Но на всякий случай приготовилась говорить о садовнике, спросить эту Леру, где он и как с ним связаться… К тому же наступал вечер, и мой план уже был почти провальным. Спрашивается, кто же ищет человека в темноте в незнакомом поселке?
Короче, я нашла этот дом. Огромный дом с большой верандой. Я садом добралась до этой самой веранды, устроилась по другую сторону, присела на выступ и стала прислушиваться к тому, что происходило в доме. Напротив крыльца я увидела небольшие детские качели, разноцветные, как в яслях… Сидела я, сидела, мне еще так неудобно было, смотрела на горящие окна дома, пыталась что-то услышать, окна были раскрыты, но ничего не услышала. И вообще чувствовала себя полной дурой. Чего притащилась? Поняла, какая трудная и неблагодарная работа следователя, и хотела уже уйти, как на веранду вышли две женщины, одной лет за сорок, думаю, это и есть Лера, другой лет двадцать пять, такая красивая блондиночка. Они собирались пить чай на веранде, принесли чашки, чайник. Из разговора поняла, что Анечка уже спит, что накаталась на качелях, уморилась. Лера называла блондинку Тамарой. Тут не надо было большого ума, чтобы не понять, кто есть кто. Понятно было, что Тамара приехала к Лере. Лера принесла ей таблетки, чтобы та успокоилась. Тамара стала плакать, потом плач перешел в рыдания. И с ней случилась истерика… А потом… Ох, а потом она начала рассказывать такие чудовищные вещи, что мне и самой стало не по себе. Я даже не сразу поняла, в чем дело. Просто сидела, слушала, вникая в каждое ее слово, когда до меня дошло, в чем дело, я вдруг поняла все.
Соня перевела дух и отпила кофе.
– Ее мужа зовут Макс. И что к ним домой снова пришел какой-то Виктор… Не знаю даже, как вам сказать. Виктор – садист. И Макс задолжал ему крупную сумму. Короче, чтобы тот простил ему долг, он отдавал ему свою жену на время… Какие точно условия между ними были, я не совсем поняла, но, по-моему, до Нового года должна была продолжаться эта мерзость… Тамара все повторяла, что, мол, какое это счастье, что они с Максом не успели оформить отношения, что она свободна и может уехать. Лера, очень приятная женщина, тоже чуть ли не плакала, жалела ее и говорила, чтобы она не переживала, что все, о чем они с Тамарой договорились, останется в силе, что пусть она уезжает, а Анюта останется здесь, в Мякинино, и Женя (я так поняла, что речь идет о Табачникове) всегда сможет забрать свою дочь. Лера несколько раз предлагала Тамаре денег на дорогу, но та сказала, что деньги у нее есть, больше того, она сама оставит деньги на дочку, что она забрала их у мужа в сейфе… Сказала, что деньги в рюкзаке. Потом они пили уже не чай, а коньяк. Тамара окончательно раскисла, начала рассказывать о том, как Виктор заявился к ней на квартиру, которую она снимала (как я поняла, для отвода глаз), что как-то выследил ее, что избил ремнем, насиловал… И что потом пришла квартирная хозяйка, которой Тамара задолжала сорок тысяч…
Я слушала это и не верила своим ушам. Даже и представить себе не могла, что такое может быть. Чтобы муж или кто он ей там, сожитель, расплачивался за долги своей женщиной! Вот и получается, что не так уж хорошо и устроилась Тамара после развода с Табачниковым. Внешне она как бы была в шоколаде, жила на Арбате с бизнесменом-мужем и ни в чем не нуждалась… А на самом деле она жила в аду и, похоже, никак не могла оттуда вырваться. Я так поняла, что денег у нее не было, что Макс выделял ей денег только на хозяйство… ну а потом я услышала и про Ирину. Тамара называла ее «сукой», только так. Говорила, что ей, «этой суке», все на голову валилось – «бабло», «дворец»… Что таким сукам всегда везет, что «Женька» ей был нужен просто как телохранитель, водитель и что она пользовалась им, при случае всегда унижала, а он, тряпка, терпел… Чувствовалось, что Лера слышит все это не в первый раз, а потому и реакции особой не было – она давно была в курсе этой семейной драмы Табачниковых.
И тут Лера попыталась как-то утихомирить разошедшуюся от коньяка и нервов Тамару, попросила ее не вспоминать худым словом Ирину-покойницу, на что та ответила, что, мол, все, умолкаю. И точно – больше она уже ее не вспоминала.
– И что же было потом?
– Потом Лера вспомнила, что не обработала рану на плече Тамары, сказала, что сейчас принесет фурацилин, и ушла. Я видела ее в кухонном окне, а Тамара в это время задремала в плетеном кресле. Тогда я решилась, поднялась на веранду и вошла в дом, сразу свернула налево, потому что кухня была в противоположной стороне, и мне было слышно, как там ходит Лера. Я бросилась в одну из комнат, потом услышала, как Лера вернулась на веранду, принялась обрабатывать рану Тамаре.
– Ты нашла рюкзак? – спросила Наталья Сергеевна.
– Да. В маленькой спальне, где стояла детская кроватка. Рюкзак стоял в углу, за кроваткой. Я открыла его и первое, что увидела, – это рыжий парик. Под ним нашла черное трико и водолазку. И я поняла, что на веранде сидит психически нездоровая молодая женщина, травмированная до такой степени, что…
– Она же – маникюрша Роза, – покачала головой Наталья Сергеевна.
– А я лично не думаю, что она психически больная, – возмутилась Таня. – Ладно бы убила, так она еще и брошь взяла. А потом еще пришла сюда, все, что было в шкатулке, выгребла… Соня, ущипни меня! Ты нашла убийцу! Ты сама ее вычислила! И что было дальше? Ты вернулась и ничего нам не рассказала! Или рассказала Журавлеву, и он поехал с утра ее арестовывать?
– Нет. Время, чтобы ее арестовать, у него еще будет. У нее поезд на Адлер в половине пятого, вечером, я слышала разговор. Понимаете… Короче, я полная дура. Я решила испытать его, проверить, любит ли он меня. Надела на себя это черное трико, парик… Извини, что тебя вчера вечером напугала.
– В смысле «проверить»? Ты что, призналась ему, что это ты… убийца?
– Я положила эту бутафорию в пакет, подумала, если увидит парик… Он мог и не увидеть. Это уж как судьба распорядится.
– Я ничего не поняла…
– Таня, что же тут непонятного? – всплеснула руками Наталья Сергеевна. – Она подсунула ему парик с тем, чтобы спровоцировать его, чтобы он подумал, что она и есть маникюрша Роза… То есть убийца. И все сработало. И теперь он в Москве, готовит документы на ее арест. Вот поэтому Сонечка сидит и ждет, что сейчас приедет полиция и ее арестуют. А Журавлев ваш – пустышка, я правильно говорю, Сонечка?
– Да, выходит, он поверил в то, что я убийца. Вот просто увидел парик, трико и сделал свои выводы. Ему ведь и в голову не пришло, что это не мой пакет, что я не виновата… Просто поверил и увидел во мне убийцу. А сбежал он так рано для того, чтобы отдать на экспертизу ватные палочки, которыми наверняка орудовал у меня во рту…
– Ты хочешь сказать, что он подумал, что будто бы это ты наследница, а не я? – Татьяна даже привстала со стула. – И что ты убила Кречетову? Что решил проверить мотив? Он так подумал?
– Во всяком случае, баночка с ватными палочками на туалетном столике была открыта… Он действительно поверил в то, что я – убийца!
– Да как же тут не поверить, если ты действительно наследница Кречетова? – тихо и как-то даже торжественно произнесла Наталья Сергеевна.
Брови Татьяны поползли вверх, от удивления она даже открыла рот.
– Вы думаете, зачем я к вам приехала? Я, Сонечка, привезла письма Кречетова твоей маме. Вот такие дела…
– Что-о-о?! – Соня смотрела на соседку ошалелым взглядом. – Какие еще письма, о чем вы?
– У Риты, твоей мамы, в молодости был роман с Кречетовым. Она приехала в Москву по делам, познакомилась с ним, провели вместе время, как это бывает. И так уж они полюбили друг друга, что не могли расстаться. Он настаивал на том, чтобы она переехала в Москву, они даже подали заявление в ЗАГС, и твоя мама вернулась в Рассказово за вещами, ну и чтобы уволиться там. Рассказала подружкам, что уезжает, те решили отметить это событие, напоили ее, и проснулась она уже в кровати с нашим местным учителем рисования, художником Ванеевым. И от стыда и ужаса решила, что недостойна Кречетова, что теперь жизнь ее закончена, словом, укатила она в Сургут, работала там, познакомилась с неким Горошко, Борисом его звали… Ну а он, оказывается, был женат. У него было уже на то время двое детей… Так получается, что в Сургут Рита уехала беременной от Кречетова, она же в Москве с ним целый месяц жила в гостинице. Рожала у нас, в Рассказово. Горошко написала, подумала, что, может, тот признает тебя, фамилию свою даст, но он отказался. Но у мамы в ЗАГСе подружка работала, в свидетельстве о рождении отцом записали этого прохиндея Горошко.
– Бр-р-р… Дичайшая история! – пришла в себя Соня. – Так не бывает.