На совещании и обсуждали действия полиции.
Витте сказал, что беспорядки прекратятся лишь тогда, когда будет проведено расследование и установят, кто виноват — студенты или полиция. Иначе, предостерёг он, волнения перекинутся в другие города.
Горемыкин действия полиции одобрил:
— Сергей Юльевич, мы не можем поощрять действия молодёжи и выслушивать их мнения. Порядок для всех один — и для молодёжи, и для почтенных граждан. Кто нарушает порядок, тот должен быть наказан.
— Но вы должны понять, что одно событие влечёт за собой другое. Если бы не было насильственного разгона, студенты разошлись бы сами.
— Я так не считаю, — сказал тогда министр внутренних дел.
Министр народного просвещения Боголепов, поддержав Горемыкина, одобрил действия полиции.
Витте настаивал на своём:
— Если не будет проведено расследование, инцидент может повториться. Я спрашиваю вас: лучше разобраться сегодня или ждать повторения беспорядков?
Решили повторения не ждать и предложить государю назначить расследование, которое провёл генерал Ванновский, бывший военный министр. Государь назначил его, зная как человека твёрдого и решительного. Многие такому поручению удивились, решив, что государь хочет поддержать министра внутренних дел.
Ванновский поработал добросовестно. В большей степени он признал виновной полицию, и второстепенные чины её были наказаны, хотя надлежало всё же наказать не стрелочников, а лиц первостепенных, в том числе и самого министра Горемыкина, который оправдывал действия полиции.
Бывший военный министр оказался человеком не столь прямолинейным, как думали при дворе. Тут-то и вспомнили, что, делая карьеру, он долгое время возглавлял Петербургский кадетский корпус и, имея дело с молодёжью, хорошо понимал психологию юношества, которая всегда разнится с психологией взрослых.
У Горемыкина появился ещё один недруг.
А потом всплыла фигура Сипягина.
Но во всём виноват был сам Горемыкин, который ввязался в одну сомнительную поездку.
Когда в конце августа 1899 года государь уехал за границу, Горемыкин, будучи министром внутренних дел, тоже отправился в вояж. С ним поехали инженер Балинский, сын известного психиатра, и агент тайной полиции М.М. Лященко, сын генерала кавалерии, впоследствии закончивший карьеру в сумасшедшем доме. В Париже к ним присоединился Рачковский, который ещё во времена Александра III заведовал тайной русской полицией во Франции. Рачковский был чрезвычайно умным человеком. Он так организовал надзор за русскими революционерами, обосновавшимися в Париже, что Департамент полиции на Фонтанке обо всех их действиях имел самую исчерпывающую информацию. В силу своих дарований и авантюрного склада ума Рачковский оказывал большее влияние на сближение Франции и России, чем послы обеих стран. Когда президент Франции Лубэ посещал Лион и поступило сообщение, что на него готовится покушение, то охрану президента организовывал Рачковский, а не французы.
Лубэ говорил графу Витте:
— Я больше доверяю Рачковскому, чем выставленной возле меня охране. Он может продумать все детали и предусмотреть все действия врагов. Он чрезвычайно умён…
И Горемыкин знал, что Рачковский умён, обладает обширными связями и не чурается заниматься экономическими делами, естественно, с выгодой для себя.
Своеобразная делегация, имевшая определённые планы, поехала в Англию и путешествовала по своей заранее продуманной программе. Русские общались с коммерческими фирмами и даже входили в соглашение, касающееся сооружения круговой железной дороги на эстакадах вокруг Петербурга. Как видим, финансовые интересы чиновники проявляли всегда, не только в наше время.
Маршрут поездки и её цели стали известны Татищеву, который в то время был агентом Министерства внутренних дел России в Париже. Татищев немедленно проинформировал Витте о подлинной цели поездки Горемыкина. Тот с удивлением ознакомился с секретным донесением. Не верить Татищеву Витте не мог…
«…Татищев служил прежде в Министерстве иностранных дел и был блестящим дипломатом: он был католик и, в сущности говоря, правил посольством в Вене в то время, когда послом там был Новиков.
Когда вспыхнула Русско-турецкая война, то Татищев был большим противником наших близких и дружеских отношений с Германией. Вообще он был против нашего сближения с Германией. Поэтому, как уверял сам Татищев и что весьма вероятно, под влиянием Бисмарка он должен был покинуть пост секретаря венского посольства; тогда он поступил в добровольцы и пошёл на войну. На войне он заслужил Георгиевский крест и затем вернулся в Россию.
…Я, зная Татищева как человека крайне талантливого и способного, предложил ему место агента Министерства финансов в Лондоне, которое он и занимал всё время до вступления на пост министра внутренних дел Плеве. Когда Плеве занял этот пост, Татищев поступил в Министерство внутренних дел.
Кроме того, Татищев известен своими различными литературными трудами, статьями в „Новом времени“ и довольно капитальным трудом „История царствования Александра II“».
Узнав о коммерческом характере поездки министра внутренних дел, Татищев крайне удивился. Его поразило, что такой вельможа преследует личные интересы, игнорируя государственные. Потому в своём донесении, адресованном Витте, как своему начальнику, он указал: во время путешествия Горемыкин входил в весьма неприличные соглашения, указав конкретно, какие. Правда, он не утверждал, что сам Горемыкин к коммерции причастен, но что свита министра брала от английских промышленников различные промессы, обещая сделать заказы именно у них, было точно.
Потому Горемыкин и взял с собой этих людей, которые занимались коммерцией, чтобы самому остаться в стороне, подумал Витте.
Министр путешествовал, сочетая приятное с полезным, а в это время Сипягин, мечтавший о его должности, действовал, создавая свою интригу. Образно говоря, он своего предшественника подсидел. 20 октября государь издал указ об увольнении Горемыкина и назначении Сипягина на должность министра внутренних дел.
Горемыкин был зол. Оставить просто так это дело он не мог и стал собирать доказательства, что его незаслуженно обидели, лишив должности. Разумеется, друзья по вояжу ему помогали в меру своих возможностей.
Сипягин всей кожей ощущал, что над ним нависла серьёзная опасность и что ему надо что-то предпринимать. Он пришёл к Витте и поинтересовался у него, кто такой Лященко. И узнал, что это очень отвратительный тип.
— О человеке судят по поступкам, а у него не только поступки легкомысленны, но и изречения, — сказал Витте. — Я хорошо знаю его и советую вам подальше от него держаться. Говорит он что-то и тут же от своих слов отказывается…
— Неужели он такой несерьёзный человек?
— Да, — ответил Витте и поведал о донесении Татищева.
Сипягин был поражён.
— Сергей Юльевич, — попросил он, — позвольте мне ознакомиться с этим донесением…
— Да, конечно…
Через несколько дней Сипягин спросил Витте:
— Можно задержать это донесение на несколько недель?
— Мне лично оно не нужно. Когда и вам оно станет ненужным, передайте его, пожалуйста, в архив Министерства финансов.
Сипягин, видимо, хотел представить через своих людей, а возможно и сам, письмо Татищева государю, чтобы показать, насколько нечист на руку Горемыкин.
Когда Сипягина убили, Витте обратился к князю Святополк-Мирскому и Дурново, товарищам министра, чтобы выяснить у них судьбу секретного донесения. Он был уверен, что документ находится в личных бумагах бывшего министра.
— Да, такой документ действительно обнаружили, — ответили ему, — но его передали Зволянскому.
Зволянский был директором Департамента полиции и личным другом Горемыкина. Несмотря на это, Витте всё же обратился к нему. Но напрасно.
— К сожалению, вернуть вам этот документ я не могу. Он уничтожен.
Зволянский говорил неправду, и Витте, хитрый лис русской политики, знавший все её тонкости, это понял. Конечно, тот передал письмо Горемыкину, доказав, насколько он верен бывшему министру.
Витте был раздосадован — документ исчез, исчезло доказательство нечистоплотности Горемыкина.
Наверное, после этого поступка Горемыкин и стал злейшим врагом Витте, хотя прилюдно этого не показывал.
Самое удивительное в этой истории, поразившее Витте, что Горемыкин и Зволянский ухаживали за красавицей Петровой — женой генерала, который в то время был директором Департамента полиции и начальником жандармов. Витте полагал, что на этой почве они должны были рассориться, но оказалось, что конкуренты, напротив, были хорошими друзьями и увлечение их нисколько не разъединяло.
Вернёмся ещё к одной личности нашего повествования.
Министр народного просвещения Боголепов, придерживавшийся реакционных взглядов и не скрывавший их, на совещании у Горемыкина, когда стоял вопрос: «Пороть студентов или нет?», считал, что наказывать заносчивую молодёжь просто необходимо. По этому поводу он даже спорил с Витте и Ванновским.
В 1901 году принятые Боголеповым меры возбудили университет. 14 февраля к нему на приём явился бывший студент Московского университета Карпович и, не мешкая, выстрелил в министра. Пуля попала тому в шею.
Кроме местных светил, лечивших Боголепова, из Берлина выписали знаменитого хирурга Бергмана, который, осмотрев раненого, успокоил членов правительства — жить министр будет.
Но Бергман ошибся. Через несколько дней после его отъезда Боголепов скончался.
Это было первое громкое политическое покушение в России начала ХХ века. Сколько будет в дальнейшем таких убийств — никто не подозревал.
Так иной раз завершались в столице интриги.
Начало полицейской карьеры
Новый министр пожелал встретиться со своими главными подчинёнными — директором Департамента полиции и начальником Петербургского охранного отделения. От обоих он ждал подробного доклада — как идёт борьба против революции.