— Ваше величество, я не продаю кровь своих детей.
Зря он так ответил. Государь говорил искренне, хотел помочь. И Николай II отнёс резкий ответ Столыпина на счёт его тягостного состояния. Конечно, думал он, только по этой причине Пётр Аркадьевич находится в дурном расположении духа.
Известие о взрыве на даче Столыпина застало Азефа в Финляндии. Взрыв его испугал. Товарищи, обратившие внимание на нервозность Азефа, не могли понять, в чём дело. Казалось, радоваться надо было, что по вешателю Столыпину нанесён удар, и сожалеть лишь о том, что тот остался в живых, а тут непонятное смятение.
Валентина Попова, член Боевой организации, которую выдал Азеф, в то время работала в лаборатории, где изготовлялись бомбы. Она отметила: Иван Иванович — так в целях конспирации звали рядовые члены партии Азефа — неожиданно пришёл вечером взволнованным, и более того, подавленным. Молча перелистал железнодорожный справочник, собрался ночевать в лаборатории, но потом раздумал и ушёл на станцию.
Азеф нервничал не просто так. Он опасался, что Столыпин и Герасимов сочтут его обещания за обман, а его поручительство за Боевую организацию — за договор, сделанный лишь для отвода их глаз. Он опасался, что озлобленные руководители охранки, не зная настоящих организаторов взрыва, произведут аресты тех, кого он уже назвал, и своими решительными действиями провалят Азефа товарищам по партии.
И тогда он потребовал от товарищей публичного отречения от взрыва на даче Столыпина, что ещё больше удивило членов Боевой организации. Прежде такого не практиковалось.
— Для чего это? — спрашивали Азефа.
— Мы должны осудить морально и политически сам способ такого покушения. Нельзя убивать невинных людей из-за одного виновного, — убеждал он и ссылался на Каляева, не позволившего себе бросить бомбу в великого князя Сергея Александровича лишь потому, что с ним рядом находились дети.
Такая позиция Азефа удивила членов Центрального комитета. В истории революционного движения подобных заявлений не делали.
Товарищи сказали:
— Если хочешь, напиши заявление сам.
Он написал. Этот документ действительно оказался единственным в своём роде — никогда революционеры, проповедовавшие террор, не смущались своей работы и от неё не отрекались.
«Максималисты», отошедшие от Боевой организации, сами во всеуслышание заявили, что взрыв на Аптекарском острове их рук дело. Теракт они причислили к своим заслугам.
Герасимов внимательно выслушал примчавшегося в Петербург Азефа и убедился, что он во всей этой истории не виновен. Он не знал о подготовке покушения и потому не мог своевременно оповестить охранку. Его простили, тем более что надёжнее и крупнее, чем Азеф, агента в полиции не было.
Было ясно, что сам Азеф зол на «максималистов», которые так навредили ему своей автономностью, и теперь будет сообщать о них всё, даже мелочи.
Как и Герасимов, Столыпин понимал, что, кроме Азефа, освещать деятельность революционеров на таком уровне некому. Но Столыпин резко изменил своё отношение к той тактике, которой не так давно его уговаривал придерживаться Герасимов, считая, что именно хитрый план в силах сделать работу Боевой организации холостой и никчёмной. Теперь Столыпин требовал арестов и задержаний.
— Сорняк надо выдёргивать вместе с корнем, — говорил он.
И Герасимов стал выдёргивать сорняк, предупреждая министра, что в делах Боевой организации и «максималистов» ныне полный разлад.
— С одной стороны, это хорошо, — докладывал он, — у них нет единства, а вот с другой — плохо. У нас среди «максималистов» нет надёжного агента, а потому мы идём, как в потёмках, без надлежащей информации.
Герасимов докладывал министру о всех событиях, происходящих в партии эсеров. Своей ненависти к «максималистам» он не скрывал, не скрывал и озабоченности их стремительностью и смелостью. Те предпочитали методы, отличные от Боевой организации. Новая тактика ставила охрану в тупик. Привыкнув к одним методам, им было трудно понять новые, которые стали практиковать члены так называемых боевых летучих отрядов.
Пока существовала Боевая организация, взявшая монопольное право на террор, все действия в Петербурге находились под контролем Азефа. Ни один шаг не мог быть сделан без его разрешения и совета. Теперь, когда монополия кончилась и летучие отряды стали действовать самостоятельно, бороться с ними стало почти невозможно. Не было информации, чтобы зацепиться и продумать контрмеры.
— По информации Азефа, в партии сейчас действуют три боевые группы, — докладывал министру Гекрасимов.
— Вы знаете, какие?
— Информация у меня хоть не полная, но полезная. Полагаю, на первом месте стоит боевой отряд при Центральном комитете, созданный из бывших членов Боевой организации. Им руководит некий Зильберберг. Другую группу создали для покушения на Лауница также из бывших членов Боевой организации. Ею руководит некая «товарищ Бэла». Самая для нас пока непонятная третья группа, состоящая из людей, которые прежде к террору никакого отношения не имели. Она скрывается в Финляндии и наезжает в столицу временами, когда ей необходимо. Действует автономно, тем и опасна. За неё трудно зацепиться. Все члены этой группы чужды теории, на которой воспитаны старые боевики. Они даже в мелочах действуют иначе, чем старшие товарищи.
— А что же Азеф? Что говорит он? — интересовался Столыпин.
— Его назойливые вопросы могут вызвать настороженность, — ответил Герасимов. — Он не может спрашивать лишнее. Но, несмотря на замкнутость новых товарищей, он сделает всё возможное, чтобы выведать у них информацию.
— Вы уверены?
— Да, Пётр Аркадьевич. Он слишком ненавидит «максималистов», чтобы оставить их на свободе. При первой возможности выдаст их всех. Я хорошо знаю Азефа. Он не простит им то, что своими действиями они помешали нашему договору. И конечно, не простит потому, что ему, старому террористу, молодые нахалы наступают на пятки. Он самолюбив, наш Азеф.
— Если ваши предположения сбудутся, то хорошо, — заметил Столыпин. — Но сегодня я настаиваю на арестах! Хватит с ними нянчиться! Пора ужесточить нашу политику.
«Произведённым агентурным розыском удалось получить следующие сведения о погибших участниках взрыва на Аптекарском острове:
…21. Преступник в жандармской форме, атлетического сложения, уроженец г. Смоленска Никита Иванов…
22. Второй жандармский офицер (разорванный) — уроженец г. Минска, до середины 1905 г. проживал во Франции, откуда вернулся в Россию. В последнее время проживал по паспорту бельгийского подданного…
23. Преступник во фраке — уроженец г. Брянска, рабочий Бежецких заводов, имя Иван… Неоднократно привлекался к дознаниям местными органами.
Всё вышеперечисленные принадлежат к московской организации максималистов».
«По делу о взрыве на Аптекарском острове привлечено двадцать два человека. Полиция расследование продолжает».
«Максималисты»
Азеф говорил в своё время Герасимову:
— Больше всего меня смущает новая поросль. Она неуправляема и чересчур активна.
— Кого же вы имеете в виду?
— «Максималистов», разумеется.
И Азеф рассказывал своему патрону, как боевики настраиваются на убийство ненавистного министра внутренних дел, который стреноживает революцию.
— То, что никак не удаётся подобраться к Столыпину, их приводит в ярость. Говорят, что надо менять тактику, но кто откажется от испытанных и проверенных методов?
— Ну а сами как вы считаете? — спрашивал Герасимов.
— Я того же мнения. Впрочем, Боевая организация ещё долго будет обсуждать, как к нему подобраться, не то что молодняк, пришедший в революционное дело в последние годы. Молодняк настроен более решительно. Он и подпирает старых товарищей, критикует их за пассивность, предлагает новые методы.
В дальнейшей беседе выяснилось, что в Москве появилась совсем молодая организация, которая противостоит тактике Центрального комитета партии эсеров и требует более решительных действий против правительства. Оппозиционерам удалось привлечь на свою сторону энергичных молодых людей из крестьян и рабочих. В их рядах есть даже интеллигенты.
— Сословия тут роли никакой не играют, — заметил Азеф. — Главное — активность, готовность к самопожертвованию.
От Азефа Герасимов узнал, что после первого съезда эсеровской партии произошёл формальный раскол между старыми товарищами и новыми, «максималистами». «Максималисты» выражали недовольство решением ЦК партии эсеров, принятым в октябре 1906 года, о прекращении террористической работы. Они настаивали на продолжении террора.
— Так что ждите пакостей, — предрёк Азеф.
И был прав. Пакости вскоре последовали.
Первым шагом новой организации, заставившей о ней заговорить, стало ограбление, произведённое 7 марта 1906 года. В тот день боевики молодой организации экспроприировали у Московского общества взаимного кредита 800 тысяч рублей, сумму по тем временам огромную. Власти были в шоке.
— Это ужасно, — отреагировал Столыпин. — Надо срочно принимать меры.
Герасимов сориентировал агентов и филёров на «максималистов». Вскоре получил информацию: буйную молодёжь ведёт некий Медведь-Соколов, из крестьян Саратовской губернии, окончивший сельскохозяйственное училище. Агенты доносили, что Медведь — человек в своей среде влиятельный, с большой фантазией и смелостью.
Понятно, что Азеф достать Медведя не мог, нужны были иные источники, другие агенты. «Максималисты» из Москвы стали перебираться в Петербург. Агенты сообщили об этом заранее: ходят слухи, что «максималисты» готовят в столице новые акции, какие — неизвестно.
Но вот выпала долгожданная удача. Московская охранка сообщила: в Петербург прибывает один из «максималистов». Дали и его описание, и маленькую зацепочку. О ней Герасимов доложил Столыпину, хотя мелочи министру сообщал не всегда.