Агент доложил Герасимову:
— На одного из рысаков можете поглядеть на Невском, они на нём катаются.
— Дорогой рысак?
— Очень, — ответил агент. — Говорят, тысяч семнадцать отдали.
Герасимов удивился, и совершенно напрасно — ведь поступавшая информация свидетельствовала о том, что «максималисты» живут на широкую ногу, деньги швыряют налево и направо. Не зря агент сообщил, что готовится экспроприация, ибо накопления у них подходят к концу.
— Так быстро? — удивился Герасимов. — Ведь недавно они взяли чуть ли не миллион рублей!
— Всему приходит конец, — философски изрёк секретный сотрудник. — А замыслов своих они даже не скрывают.
— Вот и узнайте подробности.
О том, что максималисты собираются напасть на перевозку денег из таможни в казначейство, Герасимов сообщил Столыпину. Сумма должна была, по их мнению, транспортироваться огромная, ради неё стоило пойти на риск.
— Когда задумывается налёт? — спросил Столыпин.
— Четырнадцатого октября. Я проверил, в этот день действительно из таможни будут перевозить деньги. Сумма значительная. Интересно, что боевики точно знают и маршрут перевозки.
— Действуйте, — одобрил план министр.
От Столыпина Герасимов поспешил к Трусевичу, чтобы поставить его перед фактом. Он передал весь разговор с Петром Аркадьевичем, который распорядился арестовать террористов при нападении на транспорт.
Трусевич не верил в проведение акции:
— Рысс бы меня предупредил.
— Это я хочу вас предупредить в отношении Рысса, — оборвал его Герасимов. — Он готовит на вас покушение. Это несомненно, исходя из тех данных, которыми я располагаю. Рысс — не агент, он чистейшей воды боевик. То, что он задумал с товарищами и со своим руководителем Медведем, легко поддаётся расшифровке. Не понимаю, как вы ещё ему верите.
Но Трусевич не сдавался. Говорил, что в ближайшее время встретится с агентом, что всё выяснит во время встречи, что докажет необоснованность выдвинутых против него обвинений. Ему не хотелось верить, что его надежды на успех с вербовкой закончились плачевно.
— Ни в коем случае вы не должны с ним встречаться! — вскипал Герасимов. — Встреча с Рыссом, тем более на конспиративной квартире, — ваша смерть!
— Вы говорили по этому поводу с министром? — наконец сдавшись, спросил Трусевич.
— Да, — ответил Герасимов. — Он со мной согласился. Хочу вас предупредить, чтобы в разговоре с ним вы не возвращались к этой теме, он ваши действия не одобрит.
Обсуждая план захвата боевиков, в охранке пришли к выводу, что арестовывать людей на явках нет смысла. Не все квартиры максималистов известны, не все они находятся под контролем. Решили брать их во время экспроприации, когда они все слетятся, как мухи на мёд. Слетятся, чтобы поживиться, а тут их и прихлопнут.
На границу была послана шифровка: Соломона Рысса и его брата задержать и немедленно препроводить в Петербург.
Герасимов отдал приказ полковнику Кулакову, своему заместителю:
— Действовать жёстко! Всех подозрительных, встречающихся на пути, арестовывать!
14 октября с Петербургской портовой таможни пошёл транспорт, окружённый конвоем конных жандармов. Был задействован весь наличный состав филёров.
День выпал дождливый. Несмотря на дождь, в районе Фонарного переулка и Екатерининского канала было много народа.
Помощник казначея таможни, перевозивший огромную сумму денег, о нападении не знал — была предупреждена лишь охрана.
Филёры не могли определить боевиков — так удачно вписались максималисты в уличную толпу. Поэтому нападение было стремительным, вспыхнуло, как вспыхивает спичка — раз, и загорелось. Боевики бросили одну бомбу, вторую, третью. Стреляли из браунингов. Лошади были убиты, повозка развалилась от взрывов.
Двое нападавших выскочили из-за угла дома и бросились к разбитой повозке. В считанные секунды они схватили мешки с деньгами и бросились бежать. В стороне их ждала пролётка с отменными рысаками, в которой сидела “дама под вуалью”. Когда мешки оказались в пролётке, кучер с гиком рванул вожжи — лошади аж вздыбились на месте и понеслись, как на скачках. Пролётка мгновенно скрылась из виду. На мостовой лежали трупы. След боевиков простыл. Естественно, простыл след и “дамы”.
Министерство переживало большой конфуз. Департамент полиции был унижен. Разъярённые полицейские и жандармы носились по городу, арестовывая на квартирах подозрительных. Улов был солидный: лаборатории, конюшни с двумя выездами, два автомобиля, кучера, шофёры, несколько боевиков. Были взяты и два рысака — красивые, грациозные, лёгкие. На границе задержали бежавших членов организации, которые надеялись укрыться в Финляндии. Позже был арестован и Медведь, который удачно уходил от преследования, но всё же попался.
А потом был военно-полевой суд, приговоривший семь членов подпольной организации к смертной казни.
Соломон Рысс исчез, как в воду канул. На встречу с Трусевичем он не явился, не объявился и позже.
— Бежал, — с горечью признался Трусевич Столыпину, когда тот поинтересовался, где же его агент, которым директор департамента ещё недавно так восторгался.
“Подарок” для господина Столыпина
Чиновник по особым поручениям, поддерживающий связь с секретными агентами, доложил Герасимову о неожиданном появлении одного из них.
— Дело срочное, просит принять его.
Срочные сообщения полковник Герасимов предпочитал выслушивать сразу, отодвигая в сторону неспешные дела. В этом плане он не был педантом и строгого порядка не придерживался.
Агент, которого он принял, принёс неприятное сообщение. По обрывкам услышанных фраз он понял: в ближайшее время Столыпину будет преподнесён “подарок”. Наверное, хотят швырнуть бомбу, решил агент.
То же подумал и Герасимов, который стал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Он мог бы перепроверить донесение через Азефа, но того, как назло, не было в столице — недавно он отправился за границу, сославшись на усталость.
Если бы Азеф знал о таком намерении, подумал Герасимов, то наверняка не стал бы скрывать план террористов. Потому он и понял, что акция задумана не Боевой организацией эсеров, а какой-то другой группой.
Незадолго до отъезда Азеф сдал Герасимову группу, активно следившую за поездками Столыпина. Он назвал несколько имён и среди них известную Валентину Попову. За боевиками этой группы была установлена слежка. Заметив за собой наблюдение, члены группы скрылись в Финляндии, где обычно прятались революционеры, пользовавшиеся благожелательным отношением местной полиции.
— Назывался ли конкретный день для совершения теракта? — спросил полковник агента.
— Нет, — ответил тот, — но ясно, что произойдёт это в ближайшее время.
Самым ближайшим днём выхода премьера в народ было третье января. В этот день должно было состояться торжественное открытие и освящение в институте экспериментальной медицины клиники накожных болезней и домовой церкви, созданных на средства статского советника Н.К. Синягина. На торжество было приглашено около двухсот человек — всем разослали частью именные, а частью безымянные пригласительные билеты. Съезд должен был начаться в десятом часу утра. Ожидались премьер-министр Столыпин, градоначальник генерал-майор фон дер Лауниц, принцесса и принц Ольденбургские.
Несмотря на поздний час, Герасимов решил посетить премьера и градоначальника, чтобы отговорить их от посещения клиники.
Размышляя о ситуации по дороге к Столыпину, Герасимов пришёл к выводу, что всю эту кашу заварила, конечно, террористическая группа Зильберберга, которая не только укрывалась в Финляндии, но и создала там хорошую базу — конспиративные квартиры, динамитные лаборатории. Он подумал, что нити от группы Поповой наверняка ведут к террористам группы Карла Трауберга, совершившей в августе 1906 года громкое выступление — убийство командира семёновского полка генерала Мина, подавлявшего восстание в Москве. Следы этой группы обнаружить полиции не удалось, не удалось заиметь в ней агента, но информация о группах, действовавших вне Боевой организации, уже имелась.
О них как-то был разговор с Азефом.
— Что это за группы? — пытался выяснить Александр Васильевич.
— Не знаю, — чувствовалось, что Азеф не настроен беседовать на щекотливую тему. — Знал бы, так сказал. Я держу своё слово.
Конечно, Азефу не было смысла утаивать информацию, ведь группы действовали не под его началом и могли свести на нет все их планы — с какой стати он стал бы их прикрывать?
С тягостным настроением вошёл начальник охраны в квартиру Столыпина, чтобы сообщить неприятную новость.
“Мне приходилось постоянно, чуть ли не ежедневно, входить в соприкосновение со Столыпиным по делу службы. Но неоднократно я бывал у него и на дому, среди членов семьи. Насколько Столыпин был строг, суров, энергичен в государственной своей работе, целиком отданный владевшей им политической идее, настолько любезен и дружелюбен он был в личных отношениях. В кругу своей семьи он даже производил впечатление мягкого, податливого человека, и первую скрипку тут играла его жена. Ко мне они оба относились очень сердечно: он видел во мне преданного слугу государства, она же — надёжную охрану своего мужа. В тяжёлые времена мне приходилось бывать у Столыпина ежевечерне, докладывая ему о событиях в революционном лагере. По просьбе его жены, часто присутствовавшей при наших беседах, я должен был сопровождать его в поездках вне Петербурга, в Царское Село, и на обратном пути Столыпин мне о многом рассказывал, между прочим и о том, как царь относился к сообщениям, почерпнутым из моих докладов”.
Неожиданному приезду Герасимова в столь позднее время Столыпин не удивился. Понимал, раз пришёл — значит надо.
— У меня неприятная, в сущности, новость... — начал Герасимов.
— Говорите в присутствии Ольги Борисовны, — разрешил Столыпин, — если, конечно, дело не касается государственной тайны.