— Как сказать, — заметил Герасимов и поведал о сообщении секретного сотрудника, не смущаясь присутствием Ольги Борисовны. Если Пётр Аркадьевич дозволил, почему бы не сказать?
Он предложил министру воздержаться от выездов в город в течение нескольких дней, пока обстановка не прояснится. Собственно, ради этого он и приехал.
— Невозможно, — заявил Пётр Аркадьевич. — Я обещал принцу Ольденбургскому присутствовать на открытии клиники и обязан выполнить своё обещание.
— Но нельзя игнорировать поступившее сообщение, — возразил Герасимов. — У нас слишком мало времени, чтобы разобраться, безопасно вам там быть завтра или нет.
Столыпин предложил компромисс:
— Думаю, что там можно выставить надёжную охрану и пресечь действия боевиков.
— Нет, Пётр Аркадьевич, мы не сможем в клинике обезопасить вас и градоначальника. Там предвидится большая скученность, много народу, теснота — это как раз то, что требуется спрятавшемуся убийце. Он будет так одет, что мы его не распознаем. Я анализировал ситуацию. Двести человек в таких стеснённых условиях... Я прошу вас, Пётр Аркадьевич, последовать моему совету.
Ольга Борисовна поддержала полковника. Часто жёны дают мужьям неверные советы, но нередко и весьма полезные, к которым следует прислушаться.
— Мне кажется, не стоит пренебрегать советом Александра Васильевича, — сказала Ольга Борисовна мужу, — ведь печётся он о твоём здоровье. Можно пропустить одно открытие, разве другие дела твои не стоят того, чтобы завершить их?
Только умная женщина может убедить мужа. Ольга Борисовна убедила, и, уступая её доводам, Столыпин сказал:
— Хорошо. Я несколько дней проведу дома... А что вы думаете предложить принцу фон Лауницу? Тоже сидеть взаперти? Лауниц же вас не послушается — у него такой упрямый характер.
— Надеюсь уговорить его, — сказал Герасимов, покидая гостеприимную семью.
Как и предвидел Столыпин, фон Лауниц не захотел обсуждать проблему.
— Если эсеры думают запугать меня, то они глубоко ошибаются, — сказал он. — Я никогда их не боялся. Что завтра скажут в столице, если узнают, что градоначальник испугался террористов и по этой причине не явился на открытие клиники, хотя дал предварительное согласие? Нет, нет, уважаемый Александр Васильевич, не предлагайте такое решение и не настаивайте на нём! Оно неприемлемо!
Уговорить градоначальника Герасимову не удалось, хотя доводы последовать его совету он привёл убедительные.
— Но вы же знаете, что у них покушение на градоначальника стало как бы революционной традицией. Им всё равно, боитесь вы их или нет, им нужна кровь. Если бы у меня не было серьёзной информации, я бы с вами согласился, но если такая опасность существует, я обязан предостеречь вас. Я разговаривал с Петром Аркадьевичем, он со мной согласился.
— Петру Аркадьевичу, конечно, появляться там не стоит, — заметил генерал-майор, — все знают, как его любят революционеры, — он усмехнулся, сказав слово “любят”. — Но при чём здесь я?
Герасимов пытался объяснить, что к Лауницу отношение у боевиков особое. Тамбовским губернатором он жестоко подавлял восстания в губернии, потому социалисты-революционеры давно наметили его в качестве жертвы.
Наверное, ему стоило напомнить и недавние времена, когда он, потомок старинного прибалтийского дворянского рода, окончивший Пажеский корпус, в ноябре 1905 года назначил карательную экспедицию, чтобы образумить, как он говорил, восставшие деревни. На это последовал ответ тамбовского комитета партии эсеров, который приговорил Лауница и его ближайших помощников к смертной казни. Помощники губернатора были застрелены. Оставалась очередь за Лауницем.
— Эсеры держат своё слово, — настаивал на своём жандарм.
— Напрасно вы меня уговариваете, — сказал на прощание градоначальник. — Усильте охрану — и всё обойдётся.
Фон дер Лауниц остался при своём мнении. На следующее утро он явился в институт в сопровождении собственной охраны.
В двенадцать часов дня, после окончания обедни, все гости вышли из церкви, находящейся на четвёртом этаже, и направились на третий этаж, к завтраку.
Впереди шли певчие, за ними принцесса Ольденбургская со статским советником Синягиным, затем принц Ольденбургский с градоначальником генерал-майором фон дер Лауницем, за ними адъютант принца капитан Воршев и камергер Вуич, а потом следовали все остальные приглашённые.
На верхней площадке лестницы стоял молодой человек в безукоризненной фрачной паре — видимо, из приглашённых.
Как только капитан Воршев и камергер Вуич прошли мимо молодого человека, он, внезапно выхватив револьвер, произвёл из-за спины три выстрела в генерала.
Выстрелы прозвучали как щелчки — спускавшиеся ничего не поняли.
Фон Лауниц упал, сражённый пулями.
По свидетельству очевидцев он издал крик, который словно парализовал всех идущих. В растерянности они остановились.
При первом же щелчке Воршев и Вуич обернулись. Вуич схватил убийцу за горло, а Воршев, выхватив шашку, занёс её над террористом.
Местный полицейский пристав подполковник Корчак, шедший после капитана и камергера, схватил правую руку убийцы с револьвером и поднял её вверх...
В считанные секунды Лауниц скончался.
Некоторые отмечали, что офицер свиты успел шашкой задеть террориста. В обвинительном заключении мы можем прочесть, что Корчак “из собственного револьвера два раза выстрелил в убийцу, который после второго выстрела весь осел и тут же скончался”.
И Лауниц, проявивший ненужную, как оказалось, твёрдость характера, пренебрёгший предостережением, лежал пластом на лестничной площадке, не сделав после выстрелов ни одного шага.
Судебные медики, извлёкшие из тела террориста пули, констатировали: выстрелы в грудь и живот были сделаны из револьвера подполковника, а в голову — из револьвера убийцы. Труп обыскали. В карманах нашли запасную обойму с пулями, у которых оказались спиленные головки, кошелёк и безымянный пригласительный билет на торжество освящения церкви.
Осмотр одежды ни к чему не привёл. Белье боевика было новое, без меток, совершенно новыми были фрачная пара и туфли.
Розыск зашёл в тупик. Выяснить, кто же убил генерала, полиции сразу не удалось.
Столыпин сокрушался, что градоначальник погиб из-за своей неуступчивости. Он хотел сказать “упрямства”, но вслух этого не произнёс. А относительно безымянного революционера заметил:
— Да, и умирать они умеют, не только убивать.
Начавшееся по горячим следам следствие установило, что в здании, в капелле, находился ещё один подозрительный человек, который до этого обмолвился с террористом несколькими словами. Этот человек медленно спустился по лестнице, принял от швейцара своё элегантное, как подчеркнули свидетели, пальто и, дав щедро швейцару на чай, вышел на улицу и уехал в экипаже в неизвестном направлении.
Подозреваемый бесследно исчез. Найти его полиция не смогла.
Судебные власти постановили: отделить голову от тела убийцы и заспиртовать в стеклянном сосуде. Чтобы установить личность террориста, голову выставили на всеобщее обозрение, и люди могли видеть на виске, рядом с револьверной раной, след от удара шашки.
Выяснить имя террориста никак не удавалось.
А потом приехал Азеф, который знал многие подробности об убийстве фон Лауница. Он и сказал Герасимову, чья голова заспиртована в стеклянном сосуде.
— Это Евгений Кудрявцев. Может, слышали — “Адмирал”, бывший член тамбовского комитета партии социал-революционеров, бывший семинарист. В последнее время был в группе Зильберберга. Он давно мечтал убить Лауница за его жёсткость по отношению к революционерам и не скрывал своего желания.
Азеф добавил интересную подробность, которой жандарм не знал. Ещё в Тамбове Кудрявцев хотел расправиться с губернатором и, переодевшись сельским священником, пришёл, чтобы выразить тому благодарность за подавление мятежа. Он ждал приёма. Конечно, оружие было при нём. Кто бы мог подумать, что это не священник, а революционер? Но священника принял совершенно другой чиновник. Революционеры не знали, что Лауница назначили петербургским градоначальником и он срочно выехал в столицу. И тогда Кудрявцев отправился за ним. Для того, чтобы выполнить свою задумку, он вступил в Боевую организацию эсеров.
Николай II после этого прискорбного случая захотел выслушать подробный доклад Столыпина о покушении и сопровождавших его обстоятельствах. Царя интересовало, может ли наконец полиция справиться с террористами, которые запугали столицу и сделали столичную жизнь просто невыносимой.
Слушал доклад он внимательно, изредка вставляя реплики и вопросы.
— Вы отмечаете полковника Герасимова. Необходимо его увидеть. Я хочу с ним поговорить.
Желание царя — закон. Приём был назначен через день, в девять часов утра.
Возвращаясь в Петербург, Столыпин предупредил полковника о желании государя.
— Он хочет с вами познакомиться. Его чрезвычайно интересует ваша деятельность. Я счёл необходимым сообщить государю, что по роду своей работы вы обычно носите штатское платье, и, по-моему, даже не имеете мундира, — сказал Столыпин. — Он ответил: “Неважно. Он может спокойно прийти на аудиенцию в штатском”.
Герасимов поразился прозорливости Столыпина. Вроде совершенная мелочь, а приятно. Патрон понимал, что у его подчинённого может не быть парадного мундира, и избавил его от хлопот. Ведь для того, чтобы сшить срочно мундир, надо было понести значительные расходы.
Александр Васильевич не намерен был предстать перед государем как мелкий чиновник, случайно попавший на аудиенцию.
— Постараюсь сшить мундир, — пообещал жандарм.
Он понимал, какое значение имеет придворный этикет, и потому сразу же поспешил заказать у лучшего в городе портного офицерский мундир, готовый дорого заплатить за него.
В назначенный час Герасимов явился к государю.
Позже он описал, каким он увидел впервые царя так близко. Красивые умные, доброжелательные глаза и спокойный тон произвели на него глубокое впечатление.