Азеф при обсуждении вопроса молча слушал, считая, что своими возражениями лишь усилит подозрения товарищей.
Когда хлопоты с поездкой государя на встречу с английским монархом только начинались и в организации стали обсуждать убийство царя, Азеф пришёл к Герасимову и попросился на отдых.
— Я устал от такого напряжения, — признался он, как признавался всегда в острых моментах. — Хочу немного пожить мирной жизнью.
— А как же я буду без вас? — вопросил Герасимов. — Ведь вы моя серьёзная опора в борьбе с революционерами.
— Усталость может привести к срыву, — предупредил Азеф. — Вы знаете, устаёт даже металл, а человек ведь не железо...
— Пока не пройдёт встреча в Ревеле, и не думайте об отдыхе. Не мне вам говорить о важности встречи монархов. К ней приковано внимание всей Европы.
Так же считал и Столыпин. Пётр Аркадьевич своим товарищам, руководившим в министерстве внутренних дел различными службами, говорил:
— Не дай Бог, если во время встречи случится покушение! Тем самым мы покажем иностранцам, что положение в империи непрочно, а это скажется на дипломатических переговорах. Надо сделать так, чтобы свидание прошло без осложнений.
Герасимов предупреждал Азефа, чтобы он не упускал ни малейшей детали, всё принимал во внимание.
— Я всегда сообщаю всё, что знаю, — огрызался тот.
А знал он всё то, что знали руководители террора. В такой обстановке, когда информация поступала и с другой стороны, полицейским легче было принимать решения.
При очередной встрече Столыпин открыл Герасимову, что решён вопрос, как отправлять царскую семью в Ревель. Решено: на яхте “Штандарт”.
— Исходя из этого, — сказал он, — и организуйте охрану государя.
Но вот появился Азеф и сообщил:
— Последняя информация: царь отправляется в Ревель по железной дороге.
— Вы уверены? — с усмешкой спросил Герасимов.
— Я передаю вам то, что известно в организации.
— Значит, в ней считают, что переезд произойдёт по железной дороге?
— Да, — уверенно ответил Азеф. — Это точно.
— Неужели вы полагаете, что изменение маршрута поездки государя может быть известно террористам прежде, чем руководителю политической полиции? — удивлённо посмотрел на агента Герасимов.
— У вас свои источники, у меня свои, — обиделся Азеф. — Но моя информация точна, потому что источник, который её выдал, совершенно надёжен.
В ту ночь Герасимов был на докладе у Столыпина и спросил министра, не произошло ли изменений в планах переезда в Ревель.
Столыпин поднял брови:
— Если бы такое случилось, я бы наверняка знал. А почему вы спрашиваете?
— Дело в том, Пётр Аркадьевич, что Азеф представил мне совершенно иную информацию. Я полагал, что вы в курсе всех изменений.
Столыпин его успокоил:
— У них могут быть неверные сведения. Не обращайте на это внимания. Организуйте охрану, как было спланировано.
На другое утро дворцовый комендант поделился с Герасимовым последней новостью. Оказалось, план поездки изменен: государь едет в Ревель по железной дороге.
— Но ведь на яхте безопаснее, — возразил Герасимов. — Мы так и планировали охрану.
— Изменение внесено из-за государыни. Она чувствует себя неважно и не хочет подвергать себя риску на море, — пояснил дворцовый комендант.
Герасимов был поражён. Теперь он с нетерпением ждал встречи с агентом, чтобы выяснить его источник информации.
Азеф от ответа уклонился.
— Я не могу назвать этого человека и поступить против моих правил. Главное, что я вас поставил в известность.
— Но мне хотелось бы знать ваш источник, — настаивал Герасимов.
— Нет, Александр Васильевич, так мы с вами не договаривались. Информацию вы получили своевременно, и, как я думаю, даже раньше, чем из дворца, от официальных лиц. Своё обязательство я перед вами сдержал. Называть человека я не буду.
Герасимов попытался надавить на него, но Азеф хорошо держал оборону.
— Против меня слишком много подозрений, чтобы я стал рисковать. Человек, который дал сведения, занимает высокий пост и известен только трём лицам. Он вне подозрений. Если его арестуют или он заметит за собой наблюдение, заподозрят меня.
— Но вы же знаете, что вся ваша информация — сугубая тайна. Я передам её только Столыпину, но от него она никуда не уйдёт.
— Не просите меня, человека этого я не назову. Если Столыпин поделится информацией с царём, человек тот станет оправдываться. Мне это не нужно.
Вначале Герасимов не очень огорчился отказом Азефа назвать информатора, ведь главное состояло в другом: расстроить покушение. Все остальные вопросы он решил отложить на потом.
И покушение было сорвано... У террористов имелось два разработанных плана — и о каждом был осведомлён Герасимов. Первый состоял в том, чтобы напасть на поезд в пути, а второй — устроить покушение во время поездки монархов в имение графа Бенкендорфа. Первый план для террористов был предпочтительнее, и они готовились к нему основательно.
Но вмешательство Азефа опрокинуло весь их замысел. Он выступал в роли своеобразного диспетчера, который получив телеграмму от информатора о времени отправки особого поезда, должен был сообщить об этом товарищам.
Азеф телеграмму задержал. Когда он её передал, время для боевиков было упущено.
“Филигранная работа”, — подумал Столыпин, когда Герасимов доложил ему о действиях Азефа.
Торжества в Ревеле прошли безупречно. Встреченные на вокзале, государь и государыня проехали в открытой коляске через весь город к гавани. День был тёплый, солнечный. Вдоль улиц стояли матросы, солдаты, учащиеся местных учебных заведений. Всё было в цветах.
А потом в гавань вошла английская яхта “Виктория и Альберт” с королевской четой на борту. Их сопровождала английская военная эскадра. Крепостная артиллерия и корабли русского флота отдали салют.
— Надо, чтобы встреча прошла без инцидентов, — наставлял Столыпин своих подчинённых.
Всё прошло гладко. Впрочем, анекдотичный случай всё же произошёл. Когда стороны обменялись пушечными салютами, яхты вдруг “заговорили” флагами. Сигналы были такими необычными, что моряки вначале и не поняли, о чём идёт речь. Они только развели руками.
“Виктория и Альберт” передала личную просьбу английского монарха.
Наконец на “Штандарте” ответили: просьбу выполняем.
От русской яхты отошёл бот и направился к английской яхте.
Когда охранникам доложили, о чём просили с английского борта, те рассмеялись. Гости сигнализировали: “Пришлите портного на борт”.
Потом стали известны причины необычной просьбы. При подходе к городу английский монарх примерил имевшийся у него мундир киевского драгунского полка. Мундир оказался тесен. А так как по церемониалу король был шефом этого полка и должен был приехать на “Штандарт” в форме драгун, то он пожелал, чтобы мундир был исправлен.
Эдуарду VII повезло. На русской яхте был придворный портной, который и выручил гостя.
Вспоминая это маленькое происшествие, долго веселились. Столыпин сказал, насколько было бы лучше, если бы случались только такие инциденты, а не взрывы и выстрелы.
Вернувшись из Ревеля, Герасимов снова задался вопросом: кто же это таинственное лицо, которое выдало террористам секретную информацию? Несмотря на то, что Азеф не назвал имени, зацепка для следствия была. Чин имел непосредственное отношение к перемещению царской семьи и был близок к дворцовому коменданту. С этого Герасимов и начал следствие, которое, как любое следствие, отталкивается от подозреваемых. В данном случае круг лиц был определён.
Вначале Герасимов думал, что информатор эсеров какой-нибудь мелкий чиновник, но потом, поверив Азефу, решил, что мелкий здесь быть никак не может, если об изменении маршрута знали семь человек. Действуя методом исключения, он пришёл к выводу, что интересующая его личность занимает пост в министерстве путей сообщения.
Со своими выводами он поспешил к Столыпину, которому обо всём и рассказал.
Министр не поверил.
— Вы ошибаетесь, — сказал он. — Я его хорошо знаю. Он принимает участие в заседаниях Совета министров, бывает у меня в гостях. Он не может быть информатором террористов, покушающихся на государя.
— Я долго думал, прежде чем прийти к вам с докладом. Всё тщательно расследовал... Открою вам, как пришёл к такому выводу...
Выслушав Герасимова, Столыпин заколебался.
— Прошу вас, Александр Васильевич, этого имени нигде не упоминать и ещё раз проверить свои выводы.
Они вернулись к этой теме позже, когда полковник перепроверил все факты. При новом докладе Столыпин уже не колебался. Он был разгневан.
— Этот болтун хуже любого террориста! Его следует предать суду! Но разве мы можем это сделать? Что будут писать газеты всего мира? Будут писать о русских предателях, да ещё с такими эпитетами! Лучше подождём, дальше будет видно, как поступить. Пока же отстраним его от всех важных государственных дел.
Фамилия этого царского сановника так и осталась для нас неизвестной. Не сказал о ней Столыпин, не назвал этого человека и Герасимов, который после Октябрьской революции, в эмиграции, написал свои мемуары. Причину назвал — сановника уже нет в живых, а дети, посчитал автор, не отвечают за грехи отца.
И Герасимов промолчал.
Жандармы тоже, выходит, имели понятие о чести.
Но, наверное, была и другая причина. Следствие по делу не проводилось, а можно ли спустя столько лет обвинять человека в том, что невозможно уже доказать?
Умолчав о предателе, Герасимов вспомнил, как Азеф вернулся к старой теме, на которую уже говорил с ним не раз.
— Устал, хочу отдохнуть.
— Езжайте, отдохните. Несколько месяцев отдыха пойдут вам на пользу.
— Нет, Александр Васильевич, я хочу на полный отдых, пожить хочу спокойно своей частной жизнью. Вы же знаете, нельзя столько лет безнаказанно ходить по лезвию... У меня нервы потрёпаны, как старые струны.
Азеф принял верное решение, подумал Герасимов, так долго работать в секретной службе, как он, нельзя.