Эренталь стоял на позиции, на которую его определил император Франц-Иосиф, с доводами Извольского не соглашался. Переговоры ни к чему не привели, отношения между Россией и Австро-Венгрией испортились. Тогда Россия сделала предложение: коли спор затянулся, надо провести международную конференцию, чтобы обсудить требования Австро-Венгрии. Австро-Венгрия не соглашалась, настаивала на аннексии без конференции.
— Для чего сбор дипломатов и ненужные споры, если и так всё ясно? — считал граф Эренталь.
За Австро-Венгрией маячила Германия.
Европа была накануне войны. Дипломаты находились в нервном ожидании. Все гадали, какой новый ход сделает каждая из сторон, в какое русло направят события.
Как раз в те дни русский морской агент Бок получил телеграмму о прибытии гардемаринского отряда, который возвращался из Средиземного моря, в Киль. В его обязанности входило встречать и провожать свои суда.
Получив телеграмму, Бок развёл руками:
— Неужели в Штабе не знают, что немцы готовы разослать мобилизационные карточки и начать войну?
Немцы тоже удивились смелому решению русских. Оно им было непонятным.
Ещё более удивился адмирал Литвинов, командовавший отрядом гардемаринов, когда увидел, что каждое его судно поставлено на рейде в Киле между двумя немецкими броненосцами, готовыми в любую секунду открыть огонь в упор.
Нервы адмирала были взведены, как курок. Он, как человек военный, понимал, что война вспыхивает внезапно, как спичка, поджигающая огромный дом, и погасить пожар зачастую не удаётся. Литвинов ждал момента, чтобы убраться из неприветливого Киля.
А Николай II был настроен воинственно. Правда, взбучка, заданная японцами, его как-то сдерживала, он хорошо понимал, что отличие войны европейской от дальневосточной состоит в том, что она, втянув и другие страны, может стать намного разорительней. О том, что она может быть губительной, царь даже не задумывался.
Против войны выступил Столыпин. Насколько резким и твёрдым он был во внутренних делах, настолько мягким и уступчивым оказался в делах иностранных. Этого государь не ожидал.
— Мы не можем позволить Австро-Венгрии делать всё, что она хочет, даже если её поддерживает Германия, — заявил государь.
Столыпин свою точку зрения изложил вполне конкретно и логично:
— Война в нынешней ситуации нам не нужна.
— А как, Пётр Аркадьевич, по-вашему, выглядит нынешняя ситуация? — спросил Николай II.
— Я не из слабых, ваше величество, вы это прекрасно знаете, но я считаю сегодня Россию не готовой к войне. Мы не осуществили программу, дающую ей внутреннее оздоровление. Мы не можем мериться силами с внешним врагом, пока не уничтожены враги внутренние.
— Кого вы имеете в виду? — спросил государь.
— Партию эсеров. Она готова нанести удар в спину, и вы это знаете не хуже меня.
— Но мы с ними долго не сможем управиться, — заметил Николай II.
— Они будут иметь силу, пока не проведена аграрная реформа. Да, они никогда не упустят удобного случая для уничтожения могущества нашей Родины. А чем же могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, если не войной?
Государь призадумался, помолчал. Потом согласился:
— Вы правы. Сегодня мы к войне не готовы. Германия сразу же бросится спасать Австро-Венгрию, которую, как уверяют меня военные, мы опрокинем одним ударом. А потом придётся воевать с Германией. Вы, Пётр Аркадьевич, правы, война нам сегодня не к чему.
Мы не знаем, сколько времени уговаривал Столыпин государя пойти на компромисс — пять минут, десять, час. Но знаем, что и другие высказывали государю свою точку зрения: если мы хорошенько прижмём австрияков, то германцы могут, не вступая в войну с нами, повести переговоры, чтобы примирить стороны.
— Это абсурдно, — считал Столыпин. — Если бы Германия хотела мира, она бы не позволила своей союзнице лезть на рожон. Война с Австро-Венгрией была бы войной и с Германией.
Николай II к мнению Столыпина прислушался. В считанные часы информация о том, что Россия не станет выступать против Австро-Венгрии, долетела до Берлина. И мигом изменились отношения. Ещё вчера натянутые, они стали почти дружескими. Наступило оживление и в Киле, где стояли русские корабли “Слава”, “Цесаревич” и “Богатырь”. Принц Генрих с принцессой посетили броненосец “Цесаревич” и за шампанским долго беседовали с адмиралом Литвиновым, который заинтересованно внимал рассуждениям немца.
— Каковы бы ни были отношения между Россией и Германией, — заверял тот, — я всегда останусь верным другом вашего царя, и он всегда найдёт во мне поддержку. Прошу вас, вернувшись в Россию, передать ему мои слова.
Русские корабли отбыли на родину.
То была маленькая, но очень важная победа Столыпина. Он одолел партию войны, которая толкала царя на сражения с тем, чтобы получить награды и добиться славы. За теми, кто стремился к войне, стояли другие фигуры, преследующие своекорыстные цели.
Так всегда в истории: некие силы, находясь за кулисами, играют теми, кто выступает на сцене. Они не говорят вслух о своей корысти, предпочитая, чтобы каштаны из огня таскали для них другие, сующие руки в огонь. Шкурные интересы закулисных политиков всегда прикрываются высокими фразами об интересах Отечества и о том, что надо ему помочь.
У тех, кто за кулисами — военные подряды, заказы, прибыли, проценты и, конечно, осязаемые барыши.
Пётр Аркадьевич прекрасно понимал, что эти скрытые фигуры самые опасные, именно они толкают страну в хаос, бездну. Потому он говорил:
— Пока я у власти, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы не допустить Россию до войны!
Семейные радости
Революционная печать называла Столыпина “вешателем”, в народе виселицы называли “столыпинскими галстуками”. Так массы характеризовали наступление реакции и поражение революции.
Как должен был действовать человек, призванный навести в стране порядок и победить революцию? Не с распростёртыми же объятиями должен был принимать разрушителей империи!
Он просто исполнял свой долг.
Государь его усердие и энергию отметил:
— Вам нужен кратковременный, но абсолютный отпуск. Вы можете отдохнуть.
— У меня много дел, ваше величество, — сдержанно ответил Столыпин.
— Их никогда не убавится, — заключил Николай II. — Если вы не отдохнёте, то не сможете работать. Я предлагаю вам совершить морскую прогулку на яхте.
Николай II толк в отдыхе знал, регулярно отдыхал с семьёй и страсть как любил морские переходы. Вода всегда его успокаивала, отвлекала от многочисленных проблем, возникающих ежедневно. Он перепоручал проблемы подчинённым, те должны были с ними справляться.
Столыпин государя послушался, вместе с семьёй совершил прогулку по финляндским шхерам на “Неве”. Яхта была небольшая, пять кают, в которых разместилась вся его семья. Из прислуги взяли только троих: няню маленького Аркадия, верного Казимира и девушку, прислуживавшую Ольге Борисовне.
Из Елагинского дворца, утопающего в зелени, в одном автомобиле и двух колясках отъезжающие проехали к стоянке яхты — сначала миновали Каменноостровский проспект с его нарядными домами, затем длинный Троицкий мост, а после пустынную набережную. Шесть утра, а вокруг тишина, присущая Английской набережной, так что слышно было, как стучат подковы рысаков.
Вот и причал. Резкий свист унтер-офицерской дудки прорезал воздух — и двое матросов-фалрепных сбежали по сходням и застыли на пристани. Командир и вахтенный встретили главу правительства, во фронт вытянулись офицеры.
Поднявшись на палубу, Столыпин поприветствовал моряков. В ответ прозвучало громкое:
— Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!
Семья премьера поднялась на борт после официальной встречи главы правительства. Казимир на руках бережно внёс Наташу и усадил её на катающееся кресло. Никто не предполагал, что старшая дочь Столыпиных, поднимавшаяся вслед за Казимиром, шла навстречу своей судьбе. Не знала этого и сама Мария.
И вот новые команды, длинный свисток. Забегали матросы по палубе, как мальчишки, увлечённые азартной игрой. Удивлённые их ловкостью, путешественники наблюдали, как в считанные секунды яхта отошла от пристани и, разворачиваясь, оказалась на середине Невы, а затем устремилась по течению к морю.
Чистый воздух, ласковый ветерок, убаюкивающая качка — казалось, никаких забот и тревог, и все проблемы остались там, на берегу.
— Государь прав, — сказала Ольга Борисовна. — Для тебя лучший отдых — это морское путешествие. Здесь нет ни обсуждений, ни докладов, ни приёмов, ни деловых бумаг...
Они разговаривали на палубе, провожая взором Петербург, а в каюте Столыпина лежала пачка тех документов, от которых он стремился уехать.
Обед прошёл в кают-компании светлого полированного дерева с синими кожаными креслами; все — и офицеры, и гости — разместились за овальным столом, во главе которого сидел капитан. Завязалась оживлённая беседа, в ходе которой шла церемония знакомства.
— Лейтенант Бок, — представил командир молодого офицера.
“Лейтенант Бок” — повторила про себя машинально Мария Столыпина. Отчего вдруг? Ведь видела она его впервые.
Она взглянула на лейтенанта украдкой, как бросают свой взгляд девушки на молодых людей, которые им понравились. Первый взгляд говорит о многом, иногда больше слов. Но взгляда этого никто тогда не перехватил — ни мать, ни отец, ни наблюдательный командир, ни офицеры.
Странно всех направляет судьба. Никогда не знаешь, с кем сведёт, с кем разведёт.
Были на яхте и другие удалые офицеры, высокие, интересные, но Марии понравился именно этот Бок — молоденький, с добрыми, умными глазами и, как ей тогда показалось, чересчур серьёзными.
Впрочем, на “Неве” вдруг стали на себя не похожими и старшие Столыпины, не то что дети. Они вдруг помолодели, повеселели.
Ожили да так, что совсем изменились. Дети их не узнавали. Казалось, их родители совсем о них забыли — больше обращали внимания друг на друга, гуляли по палубе, беседуя вдвоём. Много лет спустя Мария отметит: они наслаждались представившейся возможностью свободно разговаривать, двигаться и жить своею жизнью, словно переживали второй медовый месяц.