Самое поразительное было в том, что он знал — Наташа лечится в Германии, и подробно беседовал на медицинские темы. Переводил разговор на отца, интересовался, живёт ли он ещё в Зимнем дворце? Спрашивал о его работе. Своей осведомлённостью он поражал собеседников.
— Я хотел бы переговорить с господином Столыпиным, — сказал он однажды. — Было бы интересно знать его точку зрения на несколько вопросов, которые меня волнуют. Это было бы полезно не только Германии, но и России.
Мария понимала, что Вильгельм хочет, конечно, обсудить с отцом важные вопросы. Она как-то спросила у мужа, почему же отец не хочет заниматься иностранными делами.
— Возможно, потому, что государь его на это не уполномочивал, — ответил муж.
— Жаль, что мы с ним не поговорили, — сетовал император каждый раз, когда встречался с дочерью Столыпина.
Уж очень он хотел познакомиться и побеседовать с русским премьером, о котором так много толковали в Европе.
“Нужен эскадренный флот...”
Как ни старался Столыпин избежать встречи с Вильгельмом, встреча эта всё же состоялась. В Бьерке, где встречались императоры — русский и немецкий. Николай II пригласил присутствовать и своего премьера. В Бьерк они отбыли на императорской яхте “Полярная звезда”.
На первом завтраке вёлся лёгкий светский разговор. Только было странно, что император Вильгельм совсем не обращал внимания на императрицу Александру Фёдоровну, сидевшую от него по правую руку, а во время всего завтрака разговаривал с Петром Аркадьевичем. Императрице, понятно, такое невнимание не понравилось.
После завтрака вышли на палубу выпить кофе. Вильгельм сказал генерал-адъютанту Татищеву:
— Весь завтрак говорил со Столыпиным. Вот человек! Был бы у меня такой министр, на какую высоту мы бы подняли Германию!
Илья Леонидович, верный слуга царю, принял сей комплимент как должное:
— Петра Аркадьевича ценят при дворе, ваше императорское величество. Ценит его высоко и наш государь.
— А как же не ценить? — удивился немец. — Если вы ценить перестанете, я приглашу его к себе!
Вроде пошутил, но Татищев знал, что германский император способен на такие причуды, на какие не решится ни один правитель. Для Вильгельма не было ничего невозможного.
За кофе он всё расспрашивал Столыпина о его планах, хотел удовлетворить своё любопытство. Вспомнил, понятно, и тот случай, который его задел. Он был хитёр, но важность собственного величия была для него выше хитрости, и потому Вильгельм не стал притворяться и соблюдать приличия — что можно говорить вслух, а что нельзя. Вильгельм считал, что говорить он может всё, что пожелает.
— В прошлый раз, помнится, вы от меня ускользнули, — заметил он. — Но я вас отыскал. Немецкий флот может найти в море любое судно, если я того пожелаю.
— Хорошо осведомлён о силе вашего флота, — ответил Столыпин, — нам есть с кого брать пример.
Ответ русского премьера Вильгельму понравился.
— Скажите, в чём же суть ваших реформ? Вся Европа говорит о них! Мне самому хочется понять, что же делает в России министр Столыпин, которому так доверяет мой друг император Николай?
Столыпин не собирался читать лекции, но суть своей программы объяснить постарался.
— У нас проблема старая — аграрная. Мы желаем сделать так, чтобы было как в других странах — дать крестьянам землю, пусть станут собственниками. Тогда они будут поддерживать государство и государя. Кстати, наших внутренних врагов устраивает бедное крестьянство, среди них они находят себе сторонников. Не будет бедных, не будет и революционеров!
Вильгельм знал, какая страшная революция прогремела не так давно в России. Он был о ней начитан и наслышан.
— О, это ужасно — революция! — воскликнул он. — Вы правы, мой друг, любой ценой следует избавиться от этих революционеров! И я с вами согласен: недовольных будет меньше только в том случае, если больше будет богатых. Но скажите, мой друг, разве можно всех сделать богатыми? Возможно ли это?
— Не знаю, получится ли у нас, ваше величество, но полагаю, что стремиться к такому положению стоит. Просто необходимо. Государство может быть сильно только богатыми людьми, бедные никогда его таким не сделают, не смогут.
— Да, вы правы, — ответствовал Вильгельм.
После беседы каждый сделал для себя выводы.
Император Вильгельм подумал: “Такой человек, как Столыпин, только укрепит русское государство. У него есть идея. Только идея двигает государством, укрепляя его”.
Столыпин подытожил обмен мнениями по-своему: “Надо крепить флот. Береговая оборона, о которой так твердят противники флота, полная чушь. Если мы хотим быть державой, то должны иметь сильный флот. Это хорошо понимали и Пётр Великий, и Екатерина Великая, а вот сегодняшние крикуны не понимают. Хотят экономить... Во что в будущем обойдётся такая экономия?”
Два человека думали о величии и силе своих государств.
Столыпин болел за флот, за него сражался.
Случались у него на этой почве и неприятности, которые начались, по сути, с незначительного вопроса. Так часто бывает в жизни: большие неприятности начинаются с мелочей.
А виной тому стало само морское ведомство, возглавляемое министром, генерал-адъютантом Диковым. Диков не был силён в законотворчестве, не знал всех юридических тонкостей, когда вносил в Думу свой проект. Ну не знал, ознакомился бы или посоветовался. Но министр поступил по-своему, как ему представлялось, целесообразно. А вышла из всего этого история сложная, с обидами и подозрениями.
После разгрома русского флота под Цусимой многие патриоты подумывали, как исправить положение, чтобы вернуть империи былую мощь. В Петербурге образовался кружок, в который вошёл лейтенант Колчак, тот самый, который после крушения империи, уже будучи адмиралом, попытается спасти её и возглавит правительство в Сибири, за что будет расстрелян большевиками. Так вот, Колчак и его единомышленники поставили перед собой задачу возродить флот, но прежде, чем составлять большие проекты, решили разобраться, какие недостатки и недочёты привели его к гибели. Члены кружка предлагали создать Морской штаб, ведь подобные уже действовали в Германии и Японии — так что Колчак и его единомышленники ничего нового не изобрели, но инициативу проявили.
Члены кружка продумали много технических и организационных вопросов, чтобы разобраться в главном: как перевести парусный флот на паровую тягу. Предложения сделали разумные. Представленный проект министру понравился, особенно он был доволен организационной и плановой стороной дела. Там были учтены все нюансы, в том числе и штатное расписание, и расходы. Главная идея проекта была в другом: утверждался Морской генеральный штаб, который и должен был осуществить реформу на флоте.
Внесённый законопроект, не встретив возражений, прошёл Думу и автоматически поступил на утверждение в Государственный совет. В Думе никто к проекту не придрался — дело-то было нужное.
Но тут подал голос сенатор Дурново, единственный из всех членов Государственного совета сославшийся на статью закона, в которой говорилось, что все организационные мероприятия по управлению флотом принадлежат верховной власти, а не избранной.
— Никто не имеет права нарушать прерогативы государя! — воскликнул Дурново.
Государь отреагировал немедленно. За превышение своих полномочий Диков был отправлен в отставку.
Обсуждая вопрос, государь сказал Столыпину:
— Если даже это сделали в обход вас, то выход из создавшегося положения должны найти вы...
Выход найти было трудно, потому Николай и свалил проблему на премьера, объяснив её существо:
— Если мы позволим Думе вмешиваться в дела верховной власти, то создадим опасный прецедент — тем самым мы разрешим ей делать то, что хотела делать Дума предыдущая, а мы не позволяли.
— Но, ваше величество, здесь таится иная опасность, — заметил Столыпин. — Если вы возвратите проект в Думу, то, несомненно, вызовете конфликт. Вы же хорошо знаете, как крикливы многие депутаты. Во всех случаях пострадает дело — не будет штаба. Мы упустим время.
Государь возразил:
— Мы не можем уступать. Пусть лучше мы потеряем время, чем свою позицию.
Он дал понять, что обсуждение завершено и Столыпину предстоит одному искать выход из создавшегося положения.
Зайти в тупик легче, чем из него выйти.
Столыпин искал способ, как извернуться в этой ситуации: и с Думой портить отношения ему не хотелось, и с государем надо было считаться.
Дело затянулось.
А разрешилось оно просто, словно не служило яблоком раздора. Столыпин заболел, все узнали, что у премьера простуда, перешедшая в воспаление лёгких, которое могло завершиться чем угодно, даже летальным исходом. Правда, некоторые его противники засомневались: не хитрит ли, чтобы уйти в сторону? Потом успокоились — Столыпин действительно сильно болен.
— Надо предложить ему отдохнуть в Ливадии, — сказал государь. — В Крыму климат мягкий, пойдёт на пользу.
Сам государь любил Крым и старался каждый год бывать в Ливадии, в своём излюбленном месте отдыха.
Представлять законопроект в Государственный совет отправился министр финансов Коковцов, следовавший указаниям Столыпина. Был он человеком осторожным, сломя голову в воду никогда бы не прыгнул. Сенаторы, знавшие, что министр представляет проект Столыпина, отнеслись к нему сочувственно, и проект прошёл с удивительной лёгкостью.
Вернувшись в Петербург после болезни, Столыпин получил от государя письмо. Штаты Морского генерального штаба государь не утвердил и приказал отнести содержание штаба за счёт кредита. Столыпин сделал вывод: “Государь демонстрирует, что не допустит вмешательства в свои прерогативы, даже несмотря на то, что ошибка морского ведомства прошла через Государственный совет”.
Не там, где надо было, показал свой характер Николай II. Видно, его советники больше пеклись не о могуществе России, а лишь о сохранении прерогативы царской власти.