Авт.) по законопроекту, рассчитан на неожиданность его для противника”.
А вот газета “Россия”: “Менее всего можно было ожидать, что в момент решительного голосования члены Государственного совета, настроенные в пользу защиты польских интересов, соберут большинство...”
“Голос Москвы”: “Думские круги убеждены, что отклонение законопроекта Государственным советом — это результат интриги против Столыпина, а не недовольство самим законопроектом”.
Ещё одна цитата из “Нового времени”: “Напомним в двух словах историю возникновения конфликта. Столыпину строили ловушку”.
Сам Столыпин голосования не боялся. В тот момент он как раз находился в Государственном совете, ждал результатов. Но получив данные голосования по вопросу о куриях, от неожиданности покраснел и растерялся. Такого удара он не предвидел.
“5 марта 1911 года. Рассказывают, что царь поручил Акимову просить правых голосовать за земство в западных губерниях, а потом уполномочил Владимира Трепова освободить правых от этой обязанности”.
“Переход к постатейному чтению был принят Государственным советом 4 февраля большинством в 103 голоса против 56. Голосование поправки, отвергающей курии, состоялось ровно месяц спустя, 4 марта. Она была принята 92 голосами против 68".
Выяснилось, что за полторы недели до начала обсуждения законопроекта в Государственном совете председатель Совета М.Г. Акимов сообщил лидеру правых Дурново, что высшие сферы высказались за принятие законопроекта. То был намёк, что государь проект поддерживает. Дурново собрал правых, чтобы обсудить полученное известие. Явились все, в то время как на обычные собрания приходило гораздо меньше половины сенаторов. На собрании правые приняли письмо к Акимову, в котором перечислили сомнения относительно проекта. Была высказана просьба передать письмо царю.
Акимов письмо не передал.
Тогда члены Государственного совета Дурново и Трепов попросили у государя аудиенции. Надо сказать, что Трепов был очень близок к царю и пользовался особой милостью его величества.
Царь внимательно выслушал его доводы.
— Как же нам голосовать? — спросил Трепов.
Оказавшись между двух огней, с одной стороны — правыми, которых представлял Трепов, а с другой — правительством, которое возглавлял Столыпин, государь принял, как ему показалось, соломоново решение.
— Голосуйте по совести, — посоветовал он.
Столыпин вплоть до голосования статьи о куриях об этом разговоре ничего не знал, и поэтому был поражён такому отношению государя к его проекту.
А Дурново и Трепов схитрили. Вернувшись в Государственный совет, они рассказали о своей аудиенции и фразе государя голосовать по совести. Выходило, что государь выступил против проекта.
Словом, сработал “испорченный телефон”.
И тогда Столыпин сделал ход, который однажды уже с успехом применил. Правда, прежде он лишь грозился подать в отставку, а теперь не пригрозил, а ушёл.
“Это неожиданное событие, по-видимому, свершилось”, — отмечала суворинская газета “Новое время”.
А газета “Речь” блеснула ещё большей осведомлённостью. “По полученным 7 марта ночью сведениям, — писала кадетская газета, — отставка Столыпина принята. Его преемником на посту председателя Совета министров считают В.Н. Коковцова, а на посту министра внутренних дел — государственного секретаря А.А. Макарова”.
На другой день эта же газета высказалась ещё более категорично: “Отставка П.А. Столыпина и назначение В.Н. Коковцова временным председателем Совета министров суть совершившиеся факты”.
Хочу, чтобы читатель обратил внимание на тех, кто должен был сменить Столыпина. Прогнозы по этому поводу делались в марте. Но ведь именно такое назначение состоялось позже, когда случилась трагедия и освободились должности, занимаемые реформатором.
На какие мысли может навести нас сей факт?
Государю жест Столыпина не понравился. Ему не нравился любой жест, который становился ему упрёком. Разве могут подчинённые поступать так, как им заблагорассудится, не считаясь с мнением монарха?
Государь мог бы принять отставку премьера, но не принял её.
В том, что царя настраивали против неугомонного реформатора, секрета не было. При русском дворе, да и при любом другом, плелись интриги и заваривались склоки. Недоброжелатели премьера прилагали все усилия к тому, чтобы восстановить Николая II против Столыпина.
Делались наветы не только на Столыпина, но и на его жену. Доносили императрице. Кто, как не женщина среагирует на выпады против царствующих особ, которые практикуют Столыпины?
Однажды Ольга Борисовна устроила званый обед, на который были приглашены сановники статские и военные. В таких случаях оружие гости снимали, оставляли в передней комнате — только на обеде у царя полагалось быть при оружии.
Ольга Борисовна от существующего правила отступила. Военные сели за стол при кортиках и шашках. Об этом, конечно, уведомили императрицу Александру Фёдоровну.
— Ну что ж, было две императрицы — Мария Фёдоровна и Александра Фёдоровна, — заметила та, — а теперь будет и третья: Ольга Борисовна.
Царствующая императрица — жена Николая II, не терпела вдовствующую, Марию Фёдоровну, мать супруга. Обычное житейское дело: свекровь не любит невестку, а та платит ей тем же.
Но здесь скрывалась и другая причина. Мария Фёдоровна поддерживала Столыпина, считая его чиновником крупного масштаба. Он сменил Витте, а кто мог сменить его? Мария Фёдоровна долго перебирала кандидатуры, но так и не нашла. Не возвращать же было обратно Витте после того, как его наказали за злосчастную конституцию, подаренную народу.
Главная причина, из-за которой Александра Фёдоровна не любила Столыпина — тот заслонял государя. Она знала, что так же считают и другие. Столыпин был высок, красив, умён и ясно видел цель, к которой стремился. Обычно так целеустремлённо гребёт человек в лодке к берегу, когда его застигла гроза.
Столыпин был наделён теми качествами, которых не было у государя.
Говорили, что царствующая императрица рисовала карикатуры. Говорили, что царь иногда находил на своём столе её рисунки. Некоторые их сюжеты пересказал Шульгин.
На одной карикатуре император был изображён младенцем на руках матери, хотя в короне и со скипетром в руке. Другая карикатура представляла Николая Александровича с лицом безвольного царя Фёдора Иоанновича. Подпись была такая: “Что же, я царь или не царь?”
Николай будто бы добродушно посмеивался над рисунками жены. А что оставалось ему делать? Он знал, что его супруга не любит Столыпина. Но Столыпин был нужен ему.
Как только Пётр Аркадьевич подал прошение об отставке, Петербург нахмурился, посерел. Над Невой повисли тёмные тучи. Царь подумал, что это знак судьбы, а судьбу искушать не следовало.
Близкие знали, что супруга склоняла царя к мистицизму.
— Туча не к добру, — объяснял он своё отношение к происходящему. Он был бы рад, если бы Столыпин взял своё прошение обратно, но просить не мог: для него это было унизительно. Так же, как премьер, он искал выход из создавшегося положения. Столыпин свой ход сделал. Теперь был ход за ним.
Тревожные слухи ползли по столице. В одной из газет поместили поэму про шатающуюся власть. Изображали Бориса Годунова, но намекали, естественно, на Петра Аркадьевича.
Выступая в Думе 15 марта 1911 года, лидер партии кадетов профессор Павел Николаевич Милюков, поднявшись на кафедру Думы, сказал:
— Благодарите нового Бориса Годунова за его меры!
В зале хлопали, одобряя колкости.
Назревала развязка. Зрители ждали её с нетерпением. Столыпина не любили многие.
Не любил его и граф Витте. Возможно, крупный сановник завидовал реформатору, ведь Витте тоже собирался вводить новшества, но одних не успел ввести, а на другие не решился. После отставки он был назначен в Государственный совет, в который пристраивались уволенные министры — в обществе было принято называть Совет складом бывших министерств.
Кто хочет пылиться на складе?
Странно, что такой умный и расчётливый политик, каким был Витте, надеялся, что с уходом Столыпина у него появится шанс вернуться на прежнее место. Как говорили древние, в одну и ту же реку нельзя войти дважды...
В воспоминаниях Шульгина мы находим точную фразу о том времени: “Петербург был взволнован и ждал: чем же всё разразится?”
Министерский кризис загнал всех в патовую ситуацию. Надо было искать выход, и каждая сторона задумывалась: как же быть?
Столыпин хотел провести закон во что бы то ни стало.
Для государя было главным — пройдёт закон или не пройдёт, — чтобы правительство сохранилось.
Члены Государственного совета, а вернее противники Столыпина, стремились правительство отправить в отставку вместе с враждебным им реформатором.
Перед отставкой Столыпин собрал заседание Совета министров и рассказал о ситуации. Он хотел знать мнение кабинета, как же действовать дальше. Разговор состоялся накануне его прошения об отставке.
Мнения в кабинете разделились, внятного совета ему не дали.
Сам он не скрывал, что хочет воспользоваться правом роспуски на несколько дней Думы и Государственного совета. За время и отсутствия государь мог своей волей провести законопроект о земстве в западных губерниях в жизнь, необходимо было лишь уговорить его на такой шаг.
Идея казалась неосуществимой, потому что у законопроекта было два ярых врага — Трепов и Дурново, которые открыто высказались перед государем против идеи Столыпина.
Когда министры уже расходились, Столыпин попросил остаться Коковцова.
— Как смотрите вы на всё случившееся? — спросил премьер у министра финансов.
— Искусственный роспуск на три дня обеих палат слишком прозрачен, — ответил Коковцов. — В таком случае над законодательным порядком будет произведено насилие, а ведь такое не прощают.