— Видите ли, господин Бок, и у нас в стране есть сторонники вашего премьера. Нам доподлинно известно, что Столыпин уже однажды предотвратил войну между нашими странами, и мы, в том числе и я, заинтересованы в том, чтобы Германия и Россия дружили и были союзниками. Тогда наша дружба помогала бы двум нашим странам управлять всей Европой, ни одна другая страна не значила бы больше, чем наш союз. Мои сторонники за такую дружбу.
— Что ж, и я за такой союз, — ответил морской агент Бок. — И я за сильные Россию и Германию! А за информацию спасибо. Я всегда готов ответить вам взаимностью.
Когда Бок передал Столыпину и это сообщение, полученное от немецкого офицера, Пётр Аркадьевич поморщился, словно попробовал горький лимон.
— Всё это похоже на плохую выдумку, — сказал он. — У меня нет никаких богатств в имении: если на меня хотят совершить покушение, это совсем другое дело. Не думаю, что Курлов такой дурак, чтобы готовить моё убийство. Что оно ему даст? Он не станет премьер-министром и министром, потому что не имеет таких способностей, и всё это, конечно, знают. Наступит день, когда государь поймёт это...
— Но, папа, Курлов твой явный недоброжелатель... — заметила дочь.
— Пойми меня, я не могу убрать Курлова. Его утвердил государь. Если против Курлова будут какие-нибудь веские аргументы, то государь его отправит в отставку, а так... На основании секретных информаций, почти слухов, государь в его неискренность не поверит. А мне стыдно убеждать государя в обратном, для меня это слишком несолидно, чтобы говорить с ним на такую щепетильную тему.
— Но почему ты, глава правительства, не можешь устранить одного лишь товарища министра? — спросила Мария.
— Неужели ты не понимаешь, дорогая моя? Я живу со связанными руками. Неужели ты не видишь, что я принял правительство в трудное время и многое сделал для того, чтобы оно сохранило в стране порядок и добилось успехов, а теперь, когда порядок восстановлен, многим кажется, что я вовсе им не нужен. А я думаю не о себе, а о государстве. Я хочу ещё немного потерпеть и сделать всё то, что задумал. Из-за Курлова не пойду в оппозицию к государю, которому обещал спокойствие и реформы, столь необходимые государству.
Были ли враги у Столыпина?
Как видим, были. К революционерам прибавился генерал Курлов, а за ним стояла, судя по всему, императрица, которой казалось, что активный, энергичный и заносчивый премьер, в отличие от остальных членов правительства и придворных, иной раз проявляет норов и готов отстаивать свою личную точку зрения, не в пример иным, более покорным.
Был и ещё один серьёзный недоброжелатель, о котором сам премьер не знал, не догадывался, — Григорий Ефимович Распутин, так уважаемый государыней. Этот противником был серьёзным, не то что другие.
Были в противниках и некоторые члены Государственного совета — им не нравилась напористость премьера. Были в противниках и многие депутаты Думы, члены различных партий, которые не принимали новшества и идеи Столыпина. Всё, что предлагал он, было им не по вкусу, и они сопротивлялись принятию законов по-столыпински, а хотели по-своему, хотя многое не видели столь глубоко, как он.
Журналисты и публицисты тоже старались вовсю, критикуя в своих изданиях предложения и планы премьера.
Ему, конечно, доставалось, но он терпел. На мелочи не обращал внимания, на крупные выпады отвечал прямо, глядя в глаза. Товарищ министра, верный друг и помощник Крыжановский, рукой которого написаны многие документы по поручению Столыпина, очень верно выразился однажды:
— Пётр Аркадьевич напоминает мне мощный корабль, который идёт упрямо вперёд, разбивая торосы, и ни одна преграда ему не может противостоять. Единственный недостаток в нём — отсутствие хитрости, и этим пользуются противники, плетущие против него интриги!
Если покопаться в годах, предшествующих трагической гибели премьер-министра, то обнаружатся и другие недруги главы правительства.
Вспомним, что несколько лет назад против Столыпина рьяно выступала группа генерала фон дер Лауница, собиравшая вокруг себя так называемых русских патриотов. Вначале они хотели найти с Петром Аркадьевичем общий язык, но потом, когда им не удалось навязать ему своё мнение и свою тактику действий, они стали активно выступать против премьера, устроив на него травлю в печати.
Боевая дружина, организованная фон Лауницем, стала вторгаться в сферу деятельности охранного отделения. Сам генерал выдвигал в руководители дружины некоего Юскевича-Красковского, которому доверял. Дружинников всегда можно было увидеть в приёмной градоначальника. Тот ими восторгался:
— Вот это настоящие русские люди, связанные с простым народом! Они хорошо знают его настроения, думы, желания. Наша беда в том, что мы с ними мало считаемся. А они все знают лучше нас...
Дружинники Союза русского народа организовали несколько убийств известных людей, и об этом узнали в обществе. Надо было принимать меры, Столыпин меры принял.
Когда Герасимов доложил министру о действиях дружинников и о том, что с их участием организовано в Финляндии убийство члена первой Думы кадета М.Я. Герценштейна, Столыпин возмутился:
— Как такое возможно?
Герасимов сказал, что информацию об этом предоставил сотрудник Михаил Яковлев.
— А кто такой этот Яковлев? — спросил министр.
— Мой агент, полицейский чиновник, который по моему указанию вступил в ряды Русского союза с целью сбора информации. Всё дело в том, что, как мне сообщает Яковлев, Лауниц выделил на убийство две тысячи рублей, убийцы их между собой не поделили и теперь спорят между собой, кто кому должен. Всё это получило огласку...
Да, историю с убийством напечатали в газетах. Вышел конфуз. До беседы со Столыпиным Герасимов обратился к Лауницу, своему непосредственному начальнику:
— Как быть?
Генерал махнул рукой:
— Не обращайте на это внимания. Газеты скоро успокоятся, а давать своих людей в обиду я не стану.
Только тогда Герасимов обратился к Столыпину. Узнав о неприглядной подоплёке этого дела, тот брезгливо поморщился:
— Я скажу, чтобы Лауниц прекратил всё это...
Лауница убили эсеры, но остались его друзья, ненавидящие премьера за то, что он им не сочувствовал и не позволял действовать.
Был и другой большой недруг — граф Витте, но тот ни на убийство, ни на его организацию способен не был.
Разговор в конторе
Пора познакомиться с ещё одним действующим лицом, без которого в нашем повествовании никак не обойтись.
В мартовский день 1911 года в конторе известного киевского адвоката беседовали три человека: сам адвокат, его родственник, занимающийся коммерцией, и молодой помощник адвоката — обычно с этого молодые люди начинали приобщение к будущей профессии. Получив образование на юридическом факультете, они пристраивались в конторы, где, выполняя различные поручения, приобретали практику. Последняя была им необходима.
Владелец нескольких жилых домов, достаточно обеспеченный и известный в Киеве господин Богров не скрывал своей мечты. А мечта у него была вполне реальная и состояла в том, чтобы его младший сын стал адвокатом. Для этого он помог ему получить юридическое образование, оплачивал поездки за границу и всегда выдавал значительные деньги на карманные расходы.
— Мальчик не должен испытывать стеснения, — говорил Богров-отец, познавший нужду и гонения, а затем преуспевший Не т ем евреям, жившим в Российской империи, удавалось преодолеть черту оседлости и обосноваться в таком городе, как Киев. Подобно всем отцам, Богров мечтал о том, чтобы его дети стали образованнее и богаче родителя. С благими намерениями он пристроил своего Дмитрия в адвокатскую контору к знакомому.
В тот день, когда к владельцу конторы зашёл родственник, они, поговорив о житейских делах, сменили тему разговора, потому что не могли не коснуться и политических вопросов. Всех тогда занимало, чем же закончится министерский кризис, о котором писали газеты и который волновал общество.
Некоторые своей радости не скрывали: наконец-то Столыпина сместили! Другие расстроились: кто же, кроме Петра Аркадьевича, может наладить жизнь в государстве и привести её к спокойствию? Естественно, что мнения разделились.
— Я уже говорил вам, что карьера Столыпина закатывается, — рассуждал коммерсант. — Ничего вечного в жизни не бывает. Один глава правительства сменяет другого — сколько у нас их уже сменилось, не счесть, — вот и железного Столыпина государь скоро отправит в отставку. Поверьте мне, вопрос этот уже решённый. В жизни такой же круговорот, как в природе, когда весна сменяет зиму, а лето весну. Всё идёт своим чередом!
— Никогда не делайте опрометчивых заявлений, — заметил собеседнику старый адвокат. Он был опытен и знал, что не все предсказания, даже очевидные, сбываются. — В жизни, как в нашей практике, — всё может измениться в последнюю минуту. Столыпин не только силён, но и умён, а это даёт ему преимущество перед остальными. В таких политиках всегда нуждается государство.
— Нет, вы не правы, — возразил коммерсант. — В жизни нет ничего постоянного. Приходит время, и происходит естественная смена фигур. — Он обратился к молодому Богрову: — А что вы думаете на сей счёт?
Богров думал так же.
— Конечно, всему в жизни приходит конец, — сказал молодой Богров, — только в одних случаях бывает конец естественный, в других — насильственный.
— Да мы говорим о естественном исходе дела, — недовольно буркнул старый адвокат. — Сколько бы лет ни правил Пётр Аркадьевич, всё равно наступит день, когда ему придётся покинуть свой пост, с этим я согласен. Не может же политик сидеть в таком кресле всю жизнь. Каким умным был Витте, и то не усидел долго премьер-министром, а ведь много полезных дел сделал для государя — и мир удачно подписал с японцами, и рубль сделал золотым, и железные дороги построил. А то, что вы говорите о насильственном конце, так это пахнет эсеровской злостью на весь мир. Кто мешает эсерам добиться в жизни хорошего положения? Никто! Они мечтают о равенстве и братстве, а такого, милый Дми