Кулябко прочёл Богрову небольшую лекцию, как входить в доверие к товарищам, как их расспрашивать, как придумывать различные версии, чтобы узнать правду, как верно ставить вопросы. Словом, он обучал новичка всем азам своего ремесла и хотел, чтобы тот был внимательным к его поучениям, потому что на карту поставлена жизнь агента и связанные с его деятельностью тайны. А тайны должны всегда оставаться тайнами, да такими, чтобы о них никогда не смогли узнать.
— В этом вся наша профессия, — любил повторять охранник.
Сделка состоялась. До конца 1909 года Богров честно служил охранке. Во время каждой их встречи Кулябко непременно спрашивал:
— Как ваши дела, Дмитрий Григорьевич? Что новенького?
И человек, носивший кличку тайной полиции, докладывал не только о том, что знал, но и том, какие изменения происходят в его жизни. Таковы были правила игра.
А изменения у молодого человека происходили возрастные. Он мужал. В феврале 1910 года окончил университет и стал помощником присяжного поверенного у известного адвоката С.Г. Крупнова. Кулябко был доволен: агент имел все возможности успешно сотрудничать с ним, потому что имелись все условия для его роста — образование, широкие связи отца, работа, позволявшая общаться с большим кругом людей.
Так и покатилась жизнь по колее — работа в адвокатской конторе, встречи с товарищами, посещение охранки.
В июне 1910 года Богров вдруг решил переехать в столицу. Этот факт можно понимать по-разному — то ли хотел избавиться от уз, которыми был повязан с охранкой, то ли испугался разоблачения и потому решил не рисковать, а “лечь на дно”.
— Хочу освежиться, — объяснил он Кулябко, — а то чувствую иногда, словно нахожусь в стоячей воде. Воздуха не хватает.
Кулябко понимал, что Богров прав — нельзя же вариться в собственном соку, сидеть на одном месте, никуда не выезжать, хотя финансовые возможности для этого имеются. Однажды он спросил Аленского:
— Даёт ли вам батюшка денег на карманные расходы?
— Разумеется, — ответил Дмитрий. — Обычно по пятьдесят рублей в месяц. Меня это устраивает.
— Вам, должно быть, их хватает?
— Конечно. Если надо, он может дать и больше.
Кулябко неспроста затронул финансовый вопрос. Он хотел знать, доволен ли его “подопечный”, не пора ли ставить вопрос о повышении его оплаты.
Впрочем, сказать уверенно, что Аленский поставляет важную информацию, охранник не мог. Были, конечно, интересные факты, но по степени важности — так себе: обыденные новости о местной жизни, которая больше напоминала болото со стоячей водой — члены подпольной организации о чём-то беседовали, кто-то уехал, кто-то приехал, кто-то просил товарища на словах передать то-то и то-то. Крупных дел не было.
И потому, когда Богров заявил о своём желании уехать из Киева, Кулябко не слишком расстроился. “Пусть развеется”, — подумал он. Будучи ищейкой, он понимал, что все связи, приобретённые Богровым в другом городе, станут известны и ему, а это пойдёт лишь на пользу службы.
Товарищам своим Богров сказал, что переезжает в столицу, чтобы сделать карьеру. Одного не учёл, что молоденькому адвокату, да ещё без связей в профессиональной среде, да к тому же приезжему, да ещё нерусской национальности, инородцу, сделать карьеру будет нелегко.
Но он отправился покорять столицу. В поступках молодых всегда больше порыва, чем логики.
Правда, отец отговаривать от поездки его не стал. Если хочет, пусть едет — таково было мнение Богрова-старшего.
Позже люди, изучавшие жизнь и деятельность убийцы Столыпина, скажут об этой поездке: Богров хотел избавиться от назойливости киевской охранки и тем самым встать на честный путь.
“Я не могу тебе описать всех неприятностей, которые меня доводили одно время до бешенства: да и вообще, что за охота жить со связанными руками, для меня это не жизнь. Правда, уехать из Киева я мог бы ещё месяц тому назад и даже за границу, но... это было бы сопряжено с отложением экзаменов на май 1910 года, и, следовательно, разрыв с Киевом опять отложится”.
“Легче всего сделать карьеру в глуши, где-нибудь в Сибири, но пока туда ехать рано, не приобретён ещё необходимый адвокатский опыт. Интересно приехать туда уже готовым юристом. Поэтому я намерен поехать в Москву, так как там есть “юридические родственники”, а уж потом устремлюсь на восток. Вот так вырисовывается моя биография... Кроме того, в Петербурге положение адвоката-еврея благоприятнее, нежели в Киеве или даже в Москве... Расстался я с Киевом без всякого сожаления, немедленно после окончания экзаменов и освобождения от воинской повинности. Теперь, наконец, у меня развязаны руки...”
В Петербурге знакомый Богрова-старшего устроил Дмитрия на службу в “Общество для борьбы с фальсификацией пищевых продуктов”, но молодому юристу там не понравилось — не тот размах, не те возможности. И он решил обратиться к своему верному покровителю — Кулябко, на его взгляд, человеку всесильному.
На письмо Богрова Кулябко ответил, не мешкая. Смысл ответа был прост: от его имени следует обратиться к полковнику фон Коттену, начальнику Петербургского охранного отделения. А как раз в это время в столицу поступила секретная телеграмма из Киева, в которой, как и полагалось по инструкции, Кулябко сообщал, что “в Петербург выехал секретный сотрудник по анархистам Аленский”. Телеграмма предупреждала: агент должен явиться в охранное отделение. Всех своих агентов охранка старалась держать под постоянным наблюдением.
Полковник фон Коттен внимательно прочитал депешу из Киева, сидя в кабинете и знакомясь со служебной перепиской. Сообщение Кулябко не произвело на него никакого впечатления: в столицу постоянно приезжали агенты провинциальных охранных отделений, но не все вживались в местные условия. Несмотря на это, в каждом новом случае полковник фон Коттен надеялся получить хорошего осведомителя. Чем их больше, тем лучше, был убеждён он.
Кулябко сообщал: агент Аленский уже несколько лет работает в Киевском охранном отделении, “причём сначала по социал-революционерам, а затем перешёл к анархистам”. Далее из текста сообщения фон Коттен узнал, что после одной из ликвидаций, произведённой киевской охранкой, положение Богрова несколько пошатнулось, ввиду чего он временно отошёл от работы, а вот в последнее время ему удалось рассеять все возникшие против него подозрения, и он находит вполне возможным возобновить свою работу”.
— Что ж, пожалуйста, приступайте...— радушно произнёс полковник, приняв Богрова.
Богров повторил ему то, что уже написал Кулябко. Он выехал из Киева, желая рассеять сомнения, оставшиеся у товарищей после задержания их группы. Довод был резонный.
— Но у меня пока нет здесь никаких связей, — пояснил Богров.
— Будут, если постараетесь, — ободрил его фон Коттен. — В нашем деле всего сразу не бывает, нужна основательность. Так что поживите, послужите в своём продуктовом обществе, заведите знакомства, узнайте имена, адреса и всё прочее, что вам понадобится. Надеюсь, господин Кулябко вас обучил всем тонкостям нашего ремесла, и мне не придётся читать вам дополнительные лекции. Главное, на что я прошу обратить внимание, это осторожность. Никаких лишних шагов и скороспелых решений. Учтите, что в столице революционеры имеют весьма обширные связи и мигом заметят двойную игру. Вы меня поняли? Отлично! Ошибок у нас с вами быть не должно.
На этом их первая встреча закончилась. Через несколько дней состоялась вторая.
Богров был откровенен, сказал, что за несколько дней, что он провёл в городе, ему мало что удалось узнать.
— Когда вы собирались в Петербург, вы получили какие-то явки?
— К сожалению, нет. У меня не было такой возможности в силу определённых обстоятельств.
— Тогда всё будет зависеть от вашей расторопности, — заметил полковник.
— Но я хочу вам сказать, что анархистов в Петербурге не гак уж много. Их единицы. Видимо, мне придётся заниматься не ими, а социал-революционерами.
— Нас это устроит больше. Анархисты нас не смущают.
Фон Коттен был прав: анархисты его не интересовали, так как по сведениям, которыми он располагал, их в столице и не было. С этой точки зрения новый агент, специализирующийся в их среде, был ему не нужен.
— Так я и займусь социал-революционерами, — повторил Богров.
— Да, да, конечно, — подхватил фон Коттен. — Кстати, мы не обговаривали с вами в прошлый раз оплату. Вас устроит ежемесячная сумма в 150 рублей?
Богров торговаться не стал, сказал лишь коротко:
— Да, согласен.
Предчувствие, что Аленский не принесёт серьёзной пользы, не подвело начальника столичной охраны. Провинциал не поразил ни своими знаниями, ни информацией, ни какими-то иными сведениями. “Для чего же тогда нужен секретный сотрудник, — думал про себя фон Коттен, — не чаи же с ним распивать”. И события, последовавшие за появлением киевского агента, показали, что полковник был прав. Богров, то бишь Аленский, серьёзных сведений не поставлял.
Заметив недовольство начальника, он сам затронул этот щепетильный вопрос.
— Мне кажется, что я получаю у вас незаслуженные деньги.
Фон Коттен его успокоил:
— В нашем ремесле нельзя спешить. По-моему, я уже это говорил. Потому я предлагаю вас остаться у нас на жалованье, ведь в случае получения информации вы нам её сообщите.
Богров согласился, сделав вид, что не очень-то рад такому предложению.
— Я намереваюсь уехать за границу, — признался он, — и если у меня там будет возможность узнать что-то существенное, обязательно напишу.
— Что ж, поезжайте, — был ответ полковника.
Последний раз Богров получил в петербургской охранке деньги в ноябре 1910 года.
Уехав во Францию, агент Аленский в январе 1911 года прислал письмо с просьбой выслать ему причитающуюся сумму по указанному адресу. Фон Коттен выслал, но через некоторое время она вернулась невостребованной.