Чтобы избежать упрёков в скором суде, власти допустили на казнь местных патриотов. Те засвидетельствовали, что Богров был настоящий, а не двойник, как болтали на Подоле. На казни присутствовали в основном представители организации “Союз русских людей”.
Богров, взглянув на них, на ругань не ответил, лишь усмехнулся, и кривая улыбка пробежала по его лицу. Пробежала и исчезла...
После официального сообщения о казни Богрова лавина публикаций на эту тему погребла в российской прессе все иные проблемы. Вопросов было много, и на все журналисты требовали от властей вразумительного ответа. Но когда было видано, чтобы власти давали по любому поводу исчерпывающие ответы?
Почему так быстро прошёл суд?
Почему не согласились с требованием семьи погибшего задержать казнь Богрова?
Почему не привлекли к ответу Кулябко — ответственного за безопасность государя и премьера в Киеве?
Почему не привлечены к ответственности Курлов и Спиридович за бездеятельность?
Почему в Киеве, где было такое скопление народа, Столыпину не была выделена дополнительная личная охрана?
Почему на казнь были допущены посторонние люди?
Почему не все детали расследования обнародованы?
Да, вопросов было много.
Автор записей в серой тетради, беседовавший с Курловым, судя по всему, обвинял его в участии в заговоре против Столыпина. Тот, естественно, всё отрицал. Конечно, прямых доказательств против генерала не было, но были к нему серьёзные вопросы, превращающиеся в обвинение.
Вот они:
“Генерал Курлов отвечал за безопасность первых лиц государства. С этой целью он и выехал заранее в Киев, чтобы организовать охрану. Ещё весной 1911 года ему было известно, что государь вместе с семьёй в конце августа и начале сентября посетит Белгород, где предстояло открытие мощей святителя Иоасафа, Киев для присутствия на манёврах и открытия памятника Александру III, Чернигов и Овруч, а затем отправится в Крым, где будет находиться до декабря. Курлов не отрицает, что Столыпин испросил высочайшее повеление о возложении на него исключительного наблюдения за охраной с подчинением ему всех должностных лиц, к какому министерству они бы ни принадлежали. Курлов подчинялся дворцовому коменданту, а через него министру двора. Сам Курлов настоял на том, чтобы в качестве дворцового представителя к нему был бы прикомандирован полковник Спиридович... Позже, уже в Киеве, во время пребывания высоких гостей, Курлов вдруг заболел и фактически устранился от возложенных на него обязанностей, передоверив охрану государя и Столыпина Кулябко и Спиридовичу...”
Как защищался Курлов?
— По примеру прошлых лет я выехал немедленно, чтобы заранее на местах обсудить и наметить те мероприятия, которые будут признаны целесообразными. Сопровождали меня лица, которых я привлёк к поездке с одобрения Столыпина. Я был крайне удивлён, когда получил письмо от Петра Аркадьевича примерно следующего содержания: “Киевский генерал-губернатор сообщил мне, что он считает возложение на вас высшего наблюдения за охраной во время высочайшего пребывания в Киеве для себя оскорбительным и указанием на непригодность его к занимаемой должности. Я предлагаю вам уладить с генерал-адъютантом Треповым это недоразумение и сообщить мне об этом в моё имение в Колноберже, где я нахожусь. Я не могу допустить мысли, чтобы среди охраны безопасности государя на почве самолюбия между высшими чинами вверенного мне министерства возникали трения”. Из Крыма я приехал в Киев, и на вокзале киевский губернатор Гирс спросил у меня, в котором часу я мог бы принять генерала Трепова. Я понял, что именно об этом случае меня предупреждал Столыпин. Я ответил Трепову, что, как приезжий, сочту за удовольствие представиться ему на другой день в одиннадцать часов утра. После посещения киевского митрополита Флавиана и командующего войсками Киевского военного округа генерал-адъютанта Иванова, ровно в назначенное время я прибыл к Трепову. Кстати, в его кабинете я провёл два месяца в 1906-1907 годах, когда по высочайшему повелению выполнял обязанности киевского губернатора. Трепов принял меня любезно. Я показал ему письмо Столыпина и сказал, что моё поручение не умаляет его прав, как начальника края, что вмешиваться в его дела я не намерен и что ни одно мероприятие не будет мною принято здесь без предварительного согласования с ним. Я предложил ему послать письмо Столыпину, чтобы известить его о полном нашем согласии и отсутствии каких-либо споров. Трепов согласился...
— Тогда как понимать, что в руках Богрова оказался пригласительный билет, что нарушало инструкцию о нахождении агентов в присутствии высоких особ царской фамилии? Ведь, по вашему рассказу, все мероприятия находились под вашим контролем?
— Действовала особая комиссия под председательством киевского губернатора для распределения и выдачи билетов на торжественный спектакль в городском театре. Я к ней отношения не имел. В эту комиссию по моей просьбе были включены полковник Спиридович как представитель дворцового коменданта, и статский советник Веригин как моё доверенное лицо.
— Следовательно, к тому, что Богров получил билет, вы никакого отношения не имели?
— Не имел.
— Как вы могли контролировать подготовку к приёму высоких гостей, если в течение длительного времени отсиживались на квартире?
— У вас никудышная информация, молодой человек. Я болел, и об этом знало моё руководство.
— Чем же вы болели?
— В ночь на пятнадцатое августа, когда я вернулся в Киев, со мной случился лёгкий нервный приступ, вследствие которого я не мог в течение десяти дней выходить из комнаты.
— Знал ли об этом Столыпин?
— Нет, ему, по-моему, доложено не было...
— Как же понимать, что вы осуществляли такое важное задание и десять дней его не контролировали? А ваш непосредственный начальник даже и не знал о вашей болезни.
— Кто вам сказал, что я не контролировал события? Я знал всё, что происходит в городе, обо всех мероприятиях имел информацию.
— Вы знали о том, что Кулябко ведёт переговоры и сотрудничает с Богровым?
— Знал, конечно. — Но тут же Курлов добавил: — Разумеется, с его слов...
Он себя выгораживал.
Позже в своих воспоминаниях он написал по этому поводу: “Несмотря на болезнь, я ни на один час не прерывал начатой работы, собирая у себя должностных лиц, выслушивая их доклады и давая надлежащие указания”.
Курлов всегда ссылался на Кулябко: “По словам Кулябко...”, “При обычном докладе подполковника Кулябко...”, “Кулябко спросил меня...”
Решение уменьшить охрану на улицах города Курлов перекинул на государя: “Мне так и передали его слова. Скажите Курлову, сказал он, чтобы он уменьшил охрану”. И Курлов её уменьшил, не поставив об этом в известность своего министра и главу правительства, которому подчинялся по должностному положению.
Двумя фразами прошёлся Курлов по личному охраннику Столыпина капитану Есаулову: “По пути я видел в проходе капитана Есаулова, на обязанности которого лежало ни на одну минуту не оставлять министра одного”.
Это было как раз перед покушением, когда Курлов докладывал министру об информации Кулябко в отношении принимаемых мер к выявленным террористам, когда Богров водил за нос опытных полицейских, в том числе и такого профессионала, как Курлов!
И здесь генерал указал пальцем на виновника трагедии капитана Есаулова, прошляпившего выстрелы Богрова. Так поступал он всегда, чтобы свалить свои грехи на других. Он хотел остаться в стороне и быть незапятнанным.
Почему же Есаулов, этот огромный детина, который мог прикрыть Петра Аркадьевича, покинул Столыпина и пошёл предупредить водителя автомобиля, что премьер скоро выйдет из театра? Разве не под наивным предлогом тот оставил незащищённым председателя правительства?
Вопросы генерала Курлова были разумными.
Организаторы всегда хотят оставаться в тени.
Ещё одна запись в серой тетради, сделанная рукой неизвестного автора. Он приводит свои соображения, которые основывает на собственном расследовании. Фиксирует то, что для многих исследователей является неразгаданной тайной, загадкой преступления, совершенного в Киеве.
“Устранение Столыпина было организовано высшими чинами империи. Исполнители акции знали, что государь желает избавиться от премьер-министра и намерен предоставить ему осенью, после своего отдыха и возвращения Столыпина из отпуска, новую должность, возможно, что наместником на Кавказе, подальше от двора. Активно выступала против премьера императрица, которую подстрекало окружение и в первую очередь Распутин. Исполнителем воли императрицы был дворцовый комендант Дедюлин, влиявший на Спиридовича и Курлова. Обоим в случае устранения Столыпина было обещаны почёт и повышение. Организовывая провокацию, Курлов и Спиридович доверились Кулябко, которого они посвятили в свои планы и под контролем которого действовал агент охранки Богров, находившийся на крючке у Кулябко. Раскрытие тайны его секретного сотрудничества могло обернуться для Богрова смертью. И на этом сыграл Кулябко, вовлёкший своего бывшего секретного сотрудника в авантюру. Убивать Столыпина они не хотели. Смерть его в их планы не входила. Они хотели только попугать царя — на его глазах пытаются расправиться с ненавистным народу премьер-министром. Такая же история может случиться и в другой раз, коли революционеры так страшно ненавидят Столыпина. Это должно было послужить поводом для его немедленной отставки. В случае отставки Столыпина Курлов получал должность министра, Кулябко переходил в товарищи министра, Веригин получал департамент полиции”.
Да, на бумаге всё складно. А как быть с Богровым? К чему такой важный свидетель? С какой стати?
А Богров во всех деталях этого придуманного плана был всего лишь пешкой. Пешки первыми исчезают с шахматной доски. Первыми исчезают они и в больших заговорах.
“Богрова должны были убить. Раненый Столыпин в обмен на растерзанного террориста, революционера — чем не плата организаторам за сорванное преступление? Всё сошло бы организ