— Ничего, сейчас пойдёт, гадина! — пропыхтел Петя, переводивший дыхание, держась за валун. — Чтоб у нас, да не пошла!..
Гришка и Петя не на шутку разозлились на неподатливую железяку, и азарт ими овладел. Если сперва они полезли в воду просто потому, что были в добродушном настроении после неплохого улова и решили потешить нашу «прихоть», то теперь извлечь зацепившуюся за дно штуковину стало для них делом чести.
— Может, твою лодку подогнать, да на цепь её подхватить? — предложил Петя.
— Тоже идея! — согласился Гришка. Не тратя лишних слов, он выбрался из воды, подогнал к валуну лодку, выкинул наружу длинную кованую цепь со штырём навроде гнутого штыка на конце — этот штырь играл роль якоря — и опять нырнул, прямо с лодки.
Через минуту он вынырнул и весело крикнул:
— Готово, зацепил! Давайте все вместе тащить!
Мы все вместе взялись за цепь и стали тянуть. Сначала железяка подавалась с трудом, а потом оторвалась от дна так резко, что мы чуть не полетели вверх тормашками и в воду через валун.
Мы стали выбирать цепь бодрее и энергичней. Сначала над водой показались два усика — они состояли из многожильных стальных проволочек, перекрученных между собой и растопорщившихся на концах — а потом и основная часть: чёрная-пречёрная, чугунная, по всей видимости, согнутая под прямым углом. В одной стороне было прямоугольное отверстие, под дверцу, даже петли остались, в другой — круглое отверстие, сантиметров тридцать в диаметре.
— Ч-черт!.. — Гришка вдруг поперхнулся и даже, мне показалось, малость побледнел. — Тащи скорее! — заорал он вдруг на Петю не своим голосом.
Мы все напряглись, недоумевая, почему Гришка так разволновался, и через несколько секунд литая штуковина лежала на валуне.
— Д(шник, — коротко прокомментировал Петя, разглядывая штуковину.
Гришка встал на колени и внимательно её разглядывал.
— Д(шник? — недоуменно переспросила Фантик.
— Ну да, — объяснил Петя. — Такая штука в печке, чтобы перекрывать дымоход. Вот на это круглое отверстие крышка кладётся — или снимается, когда надо печь затопить. Душники ставят чуть пониже заслонок — и, когда закрыты и душник, и заслонка, получается как бы двойная система удержания тепла. Разве никогда не видела?
— Нет, — ответила Фантик. — У нас тоже есть печка, «голландка», но она без душника.
— Верно, их ставят далеко не всегда… — кивнул Петя. — Эй, что ты крючишься вокруг этого душника, будто тебя бешеный жук укусил? — обратился он к Гришке.
Гришка встал с колен.
— Потому что это мой душник, — угрюмо сообщил он.
— С чего ты взял?!
— Вот, посмотри, — Гришка указал ему на клеймо. — Что здесь написано?
— «Петроград. 1920», — прочёл Петя.
— Вот так! — сказал Гришка. — У меня был самый старый душник в этих краях. Я его убрал несколько лет назад, когда печку перекладывал. Оставил только заслонку — печник мне посоветовал, что лучше душник убрать, потому что мы с печником «шведку» сообразили, а в «шведках» душник — это лишнее. С тех пор он у меня так и валялся во дворе, ржавел. Дверцу я с него снял, чтобы огурцы солить. Видишь, петли погнуты. Именно так я их и погнул, когда дверцу вытаскивал…
— Так как же он сюда попал? — не выдержал я.
— Вот это и есть самое интересное… — проворчал Гришка. — Только давайте перейдём к костру, мне зябко стало, после купания.
Мы вернулись к костру, опять перегнав лодку к берегу и прихватив с собой душник. Гришка оделся, попрыгал вокруг костра, хлебнул горячего чаю и, усевшись поближе к жарким углям, на которых коптилась рыба, заговорил — я, Фантик и Ванька всё это время хвостиками следовали за ним, ожидая его рассказа.
— Значит, так. Этот душник у меня выпросил один мужик, Захаров Толька… А, так я ведь вам только вчера про него рассказывал — тот пьянчуга, что намылился бабкину икону продавать… Ну, бабка ещё вроде как жива была, а он ей давно обещал печку отремонтировать. Сам-то он, я упоминал, по-моему, в соседней деревне живёт, а бабка его жила вон там, — Гришка указал рукой, — в прибрежной деревеньке, дальше по берегу. Вот он и говорит, что, мол, у тебя этот душник, без толку валяется, а у меня, может, в дело пойдёт. Да бери, ответил я ему, только как ты его приспособишь, он старый весь, и без дверцы, а дверцу мне отдавать жалко, уж больно хороший гнёт для огурцов и грибов получился, ровненький такой, плоский, и как раз нужного веса, придавливает равномерно и сколько надо. Да я, говорит, приспособлю, не волнуйся, и дверцу где-нибудь подберу. Бабка все просит душник поставить — говорит, так теплее будет, и дров будет меньше уходит. Пожалуйста, говорю, бери, если тебе охота эту штуку до дальней деревни переть. Ну, он и попёр.
— А дальше что? — спросил Ванька.
— А дальше я не знаю. Только, видишь, он этот душник так бабке и не приладил, раз мы его из реки извлекли.
— Выходит, рама из-под его иконы? — спросил Петя.
Гришка покачал головой.
— Его икона меньше по размеру была. Если она в этой раме стояла, то рядом с ней ещё иконы две или три поменьше уместилось бы. Но ведь он мне говорил об одной иконе, а не от трёх или четырёх. А Толька, он такой мужик, если б у бабки не одна икона была, а несколько, он бы все разом в продажу зарядил. Ему эти иконы до лампочки, у него по утрам душа горит…
— Может, он всё-таки хотел продавать их по одной? — предположил я.
— Если б даже и хотел, то мне бы он всё равно сказал, что у него их несколько, чтобы я заранее покупателей ему подыскивал. Нет, он мне определённо говорил, что у его бабки была одна икона, одна-единственная. А такие рамы, повторяю вам, делались под несколько икон.
— Загадочка!.. — присвистнул Петя.
— Вам это кажется таким важным? — спросила Фантик.
— Сама посуди, — ответил Гришка. — Душник мой — значит, взяли его у Захарова. Захаров собирался свою икону продавать — то есть, как-то с этими скупщиками снюхался. А раму утопили — не из-под его иконы! Выходит, либо сам Толян кого-то грабанул, чтобы скупщикам толкнуть, либо наводку им дал на кого-то… В общем, так ли, иначе, а соучастником получается. А раз рама утоплена — значит, они эти иконы не законным путём добыли и старались следы замести. И поосновательней! Это ж надо, не пожалеть сил, чтобы душник в лодку затащить! Вовеки бы рама не всплыла, с таким-то грузом.
— Если б я на этом месте донные удочки не закинул! — гордо заявил Ванька.
— Закинул, на нашу голову, — усмехнулся Гришка. — Что теперь со всем этим прикажете делать? Мне эти рама и душник руки жгут… Что теперь делать? В милицию я ни за что не пойду. А попробовать с Толяном побеседовать, вразумить его… Он сразу может побежать к скупщикам икон, завопит, будто нам всё известно, а эти скупщики икон такими оголтелыми бывают, что переходить им дорогу я бы ни за что не хотел. Сохранить эти вещи как улику — плохо. Выкинуть их вон в те кусты — ещё хуже. Куда ни кинь — всюду клин.
Петя закивал, полностью соглашаясь с размышлениями Гришки, и тоже погрустнел. Да и мы призадумались.
— Ой, а не эту ли раму они имели в виду? — вдруг воскликнула Фантик. — Ну, я имею в виду скупщиков икон, когда они говорили, что оклад без содержимого не имеет ценности, и лучше его просто выкинуть. Что, мол, деньги за него не стоят хлопот, чтобы его волочь!
— Где это они говорили? — заинтересовался Гришка.
— В ресторане! Они были за соседним столиком, и весь их разговор был слышен.
Гришка задумался, потом опять покачал головой.
— Это не оклад, а рама, именно рама. Ни один человек, который хоть что-то смыслит в иконах, не назвал бы эту раму окладом. Оклад… ну, вы представляете? Широкий, и делается так, чтобы сам был как бы частью иконы. А эта раму частью икон никак не назовёшь. Это именно… именно обрамление, чтобы вместе их держать, и только. Что-то другое они имели в виду. Хотя интересно…
— Так это можно проверить! — провозгласил Ванька. — Послушай, Гриш, ведь тебе будет раз плюнуть отпереть дверь их номера в гостинице, когда они куда-нибудь уйдут, и поглядеть, какие у них иконы! Если есть подходящие под эту раму — значит, точно, они спёрли у кого-то, по наводке этого Толяна! А если нет — значит, Толян на свой страх и риск их у кого-то своровал! И тогда ты сможешь с ним побеседовать, чтобы он украденное вернул…
— Ага, а если в гостинице меня поймают в чужом номере, то лет этак пяток мне точно вкатят! — желчно отозвался Гришка. — Да стоит мне в гостиницу войти — за мной все менты города по пятам пойдут, помня мои прошлые дела! Я отмычку в замке повернуть не успею, как мне руки заломят!
— А мы их как-нибудь отвлечём! — заявил Ванька. — Крикнем им, например, что вон там убитого видели! Они все туда рванут, а потом мы извинимся, скажем, что, наверно, нам почудилось. Ну, поругают нас — но ведь ничего особенного не сделают. А ты тем временем все успеешь.
Все расхохотались — и даже Гришка не смог сдержать смех.
— Ну, ты, пацан, даёшь! — заходился Петя. — Ну, оторва!
— А что такого? — обиделся Ванька. — Нормальная идея.
— Я предлагаю идею ещё нормальнее, — сказал я. — Давайте навестим дом умершей бабки, под любым предлогом. Например, Гришка, ты можешь сказать этому Толяну, что нашёл наконец покупателя на икону. А если удастся разговор завязать — то мы многое поймём!
— А зачем? — спросил Петя.
— То есть? — не понял я.
— Зачем нам что-то понимать? Не лучше ли держаться от этого подальше?
— Борька прав, — задумчиво возразил Гришка. — Знать и понимать надо. Когда знаешь, где лежит… — он осёкся, потом продолжил, — коровья лепёшка, — явно вместо слова, которое хотел употребить сперва, — то не вляпаешься. Где бабкин дом, я знаю, так что, пожалуй, прокачусь. Ты со мной?
— Вот уж нет! — отказался Петя. — Ты как хочешь, а я ни во что соваться не буду.
— Мы с тобой! — сказал Ванька, а я и Фантик закивали.
— Вам как раз не надо, — ответил Гришка. — При вас Толян может зажаться, а без вас я раскручу его — если он там — на более доверительный разговор. В общем, если Петя остаётся, то он и последит за рыбой, а вы, получается, пока свободны.