Дорога до деревни была неблизкой, километра три, не меньше. Да и весна только вступала в свои права, и хотя солнышко уже припекало, в воздухе еще чувствовалась свежесть, так что я расстегнула полушубок и шла вдоль тракта, наслаждаясь пением птиц и ароматом талой земли. Перед выходом я строго-настрого приказала Агнес стеречь дом. Никого не впускать и не выпускать, следить за порядком и не позволять всяким проходимцам шастать по моим владениям. Привидение лишь протяжно охнуло в ответ, пробурчало что-то невнятное про "неблагодарную хозяйку" и велело мне беречь себя, после чего уплыло куда-то к потолку, растворившись в полумраке.
– Тебе куда, милая? – я давно заприметила телегу, запряженную старенькой кобылкой. Она неспешно ехала по дороге, и вот теперь догнала меня, и старик, что был возницей, обратился ко мне, прищурившись от яркого солнца.
– Я в деревню, – качнула головой в направлении, где, как мне казалось, должна она быть.
– Садись, подвезу, – предложил старик, добродушно улыбаясь. Я с благодарностью запрыгнула на телегу рядом с ним. Он цокнул языком, ругнулся, и старая лошаденка, вздохнув, поехала дальше. – Не слушается, пока не ругнешься. Вот старая кляча, привыкла, чтоб ее бранью покрывали. А ты ж чья, милая, будешь? – ясное дело, старику было скучно ехать одному, и любопытство распирало его изнутри, поэтому вопросов было не избежать.
– Меня зовут Маргарет. Я вдова Джона, – видимо, мне какое-то время придется представляться только так и никак иначе, чтобы люди понимали, кто я такая, и привыкли к моему присутствию.
– Вдова? – удивился старик, вскинув седые брови.
– Непохожа? – удивление старика меня насторожило. Что-то в моем виде было явно не так, и потому он так удивился. Я украдкой окинула саму себя взглядом, но вроде все как надо: платье скромное, полушубок теплый, боты добротные. Что же его смутило?
– А чегой-то у тебя платок светлый? – старик поцокал языком, покачав головой. – Ох, бабы наши в деревне увидят – не поймут.
А и в самом деле, что я, дура-то такая, намотала на голову светлый платок, совсем забыв о приличиях и трауре? И Агнес не предупредила ведь. Хотя, может, призрак, как и я, не придала значения таким пустякам. Я не скорбела по-настоящему, потому на такие мелочи и не обратила внимания, сосредоточившись на более важных вещах.
– Нет у меня с собой черного платка, – призналась как есть, опустив глаза. – Не думала, что он понадобится.
– Эх, молодость! – старик закряхтел, крякнул и полез в мешок, что был позади него. – На-ка вот, держи. Таким голову прикрой. Я бабке вез гостинец, да, видно, без него останется. Хотя у нее черных платков полно, все ждет, когда меня на тот свет спровадит, – старик скрипуче засмеялся, обнажив редкие желтые зубы.
– Это очень щедро, – развернула платок и отметила, что он довольно красив. На черном фоне были вышиты алые розы, крупные и яркие. И это была скорее шаль из тонкой шерсти, которой можно было покрыть плечи, а не обычный головной убор. Но отказываться от такого щедрого подарка было по меньшей мере невежливо, и я еще раз поблагодарила старика.
– Я слышал, ты во вдовьей таверне обосновалась? – спрашивает старик, прекратив смеяться.
– Да, решила открыть ее, – кивнула. – Вот, к старосте еду, чтобы все оформить как положено.
– К старосте, это хорошо, – кивнул старик, поглаживая свою седую бороду. – Только ты с ним осторожнее. Он мужик неплохой, добрый, но дочь его дурит все время, а он пляшет под ее дудку. Она у него девица своенравная, избалованная, все ей должны, все ей обязаны.
– Хорошо, учту. Спасибо, – я не понимала, как мне может помочь эта информация, но не поблагодарить было как-то неправильно. – А почему ту таверну вдовьей называют?
– Да как-то так повелось, что хозяйничают там только вдовы, – пожал плечами старик и снова ругнулся на лошадь, которая сбавила ход. – На моем веку ты третья уже. А чтобы дом приобрел дурную славу, не так-то много времени и нужно.
– Дурную славу? – я нахмурилась, почувствовав, как по спине пробегает холодок. Мне бы не хотелось, чтобы о моей таверне думали как о месте с дурной славой.
– Да ты не серчай, – похлопал меня немного по-свойски старик по плечу. – Эту таверну любили, а дурная слава - это так, разговоры баб на завалинке.
– Правда? – я хотела побольше узнать о месте, которое стало мне домом. – А расскажите, что вы помните о хозяевах таверны.
– Я еще ребенком был, а там хозяйничала матушка Роза, – как-то мечтательно это прозвучало. – В нее были влюблены все деревенские мужики, от мала до велика.
– А их жены? – я усмехнулась, представив себе эту картину.
– Да знали их жены, что матушка Роза только мужа своего любила, да и не поглядела бы ни на кого другого. А того как раз при строительстве этой таверны и убило, – начал свой рассказ старик.
– Говорят, сам черт камень уронил. Муж Розы не увернулся, и придавило его насмерть. Вот она и осталась вдовой, молодой да красивой. Мужики к ней табуном ходили, песни пели, дары носили, надеялись на ее благосклонность. А она только улыбалась, привечала всех, но никому не позволяла даже за руку себя взять. А потом появилась другая хозяйка. Молодая совсем. Муж у нее охотник был, в лесу пропал. Говорили, медведь задрал, да только тело так и не нашли. Она недолго хозяйничала. Таверна захирела, посетителей становилось все меньше, а она уехала. А что с ней сталось, никто и не знает. Вот с тех пор и повелось, что в таверне вдовы хозяйничают. Ой, еще ж одна была, – словно спохватился старик. – Она уже вдовой приехала. С ребятенком малым совсем, мальчонка у нее был. Но она быстро померла, слегла с горячкой и через пару дней скончалась. И вот тогда таверна закрылась совсем, опустела и обветшала.
– А с мальчиком что случилось? – я хмурилась, пытаясь сопоставить факты. Уж не Агнес ли это была, а мальчонка – Джон? Потому он и вызвал ее призрак на помощь, потому она в этом доме и обитала, не находя покоя.
– Да кто ж его знает, – пожал плечами старик. – Я и не помню. Делся куда-то, наверное, в приют какой отдали, – я на время замолчала и задумалась, но, заметив вдалеке деревню, поняла, что скоро наша беседа подойдет к концу, а я не все спросила у своего попутчика.
– А что-то плохое случалось в таверне? – я почему-то боялась услышать ответ на этот вопрос. Интуиция подсказывала, что сейчас старик расскажет мне что-то не очень приятное.
– Да не то чтобы, – замялся старик, почесав затылок, – но люди поговаривали, что место проклятое. Говорили, что видели призрак матушки Розы, который бродит по таверне и ищет своего мужа, неупокоенного. И что неупокоенные души тех, кто погиб рядом с таверной, тоже там обитают, мешают живым. Но я думаю, это все сказки, бабьи сплетни. Хотя кто знает, кто знает…
Возница замолчал, и я задумалась, переваривая услышанное. Призрак видели, но подумали, что это призрак матушки Розы, а не Агнес. Видимо, многие и не запомнили, что там была какая-то вдова с ребенком, слишком быстро она покинула этот мир. Все дружно решили, что это матушка Роза присматривает за таверной, оберегает ее от бед, а не Агнес, которая просто не может найти покоя. Мы молча доехали до деревни. Попрощавшись и поблагодарив старика, слезла с телеги. Накинула на голову шаль, подаренную стариком, и вошла в деревню.
Она встретила меня тишиной и покоем, нарушаемыми лишь негромким кудахтаньем кур и детским смехом. Куры копошились у заборов, дети бегали и во что-то играли, радуясь первому теплому солнышку, а старики сидели на завалинках, подставляя старческие сморщенные лица под первые весенние солнечные лучи. Я ловила на себе любопытные взгляды, ощущая, как по спине пробегают мурашки. На какое-то время я явно стану центром всеобщего внимания, объектом сплетен и пересудов. Распрямив плечи и гордо подняв голову, я направилась прямиком к дому старосты – крепкому бревенчатому срубу с резными наличниками, украшенными затейливой резьбой.
Староста встретил меня радушно, пригласил в дом, предложил присесть. Он был без своего помощника, в кругу семьи, обедал с женой и дочерью.
– Дочь, накрой-ка нам на стол, угости гостью, – скомандовал мужчина, добродушно улыбаясь, а девушка недовольно на меня глянула, и я почувствовала, как все внутри меня похолодело.
– Батюшка, – его дочь произнесла это очень выразительно, в ее голосе сквозило раздражение и неприязнь. Даже если она меня чем-то угостит, я это есть однозначно не буду. Я узнала этот голос. Это одна из моих убийц, та самая, что пыталась меня угробить там в подвале. – Я уже ухожу, - добавила она.
– Я сейчас накрою, – вдруг засуетилась жена старосты, вскакивая из-за стола. – Сейчас, сейчас все будет. Иди, дочка. Нехорошо опаздывать, – женщина практически вытолкала взашей дочь, которая сверлила меня злым взглядом, полным ненависти.
Из всего этого я сделала один очень важный вывод. Мать точно в курсе того, что творила дочь, и сейчас выгораживает ее, пытаясь защитить от последствий. А выпроводила ее, побоявшись, что я могу ее узнать и разоблачить. Ну, или что дочь скажет что-то, что может ее выдать. Мне показалось, что отец как раз таки и не в курсе попыток горячо любимой дочурки избавиться от соперницы в моем лице, искренне считая ее невинной овечкой.
– Как продвигается ремонт таверны? – спросил староста, не отрывая взгляда от извлеченных из ларца свитков. Его голос был хриплым, словно шелест осенних листьев.
Я с опаской смотрела на нехитрый обед, предложенный гостеприимной хозяйкой, его женой, чувствуя себя неловко под их пристальными взглядами. "Лишь бы поскорее закончить," – промелькнуло в голове.
– Ты ешь, ешь, – подбодрил меня мужчина, заметив мою нерешительность. – Не стесняйся. Мы только с матушкой отобедали, – поспешил он объяснить, словно извиняясь за свое отсутствие за столом.
Его супруга, женщина полная и дородная, с румянцем во всю щеку, с любопытством наблюдала за мной. Я ощущала ее интерес, смешанный с легким недоверием. В ее глазах читался немой вопрос: "Кто ты такая?"