Накануне я заказал билет на габару «Доротея»[24]. Пристань находилась на расстоянии лье от гостиницы. Пришлось воспользоваться каретой еще раз.
На корме судна скопилось много народу: немцы, австрийцы, венгры, русские, англичане… Переднюю же часть завалили ящиками и тюками до такой степени, что протиснуться туда не представлялось возможным. Трудно было отыскать местечко для ночлега в общей каюте, хотя бы какой-нибудь диванчик. Чемодан пришлось оставить под открытым небом возле скамьи, на которой я рассчитывал подолгу сидеть днем.
Попутный ветер и течение весело несли габару вниз по Дунаю. Воды красавицы реки не голубые, как утверждает молва, а скорее охристые, пенились по бокам судна. По водной глади сновали многочисленные суда с тугими парусами, груженные разноцветными овощами и фруктами. Часто встречались цепочки огромных плотов — целые плавучие деревни, похожие на амазонские плоты в Бразилии[25].
На Дунае много островов. Рассеянные по всему фарватеру[26] совсем маленькие клочки суши порой едва возвышаются над водой, иногда лишь на несколько дюймов, и ласкают взор свежей зеленью, купами плакучих ив, осин, тополей, пестрым разнотравьем.
Дома в прибрежных селениях сооружаются на сваях, и кильватерные струи[27], кажется, вот-вот унесут хижины вниз по течению. Не раз мы проходили под канатом, натянутым поперек реки, едва не задевая его мачтой. Канаты служили для перетягивания парома и держались на высоких шестах, увенчанных национальными флагами.
Остались позади Фишаменд, Ригельсбурн[28]. К вечеру «Доротея» достигла устья пограничной реки Моравы[29], левого притока Дуная, где мы и переночевали, а с рассветом двадцать восьмого апреля продолжили путь через земли, на которых в шестнадцатом веке ожесточенно сражались венгры и турки[30]. После недолгих стоянок в Петронелле, Альтенбурге и Хайнбурге[31], после теснины Порты открылся понтонный мост, и габара пришвартовалась к набережной Прессбурга[32].
Целый день экипаж выгружал товар, а я побродил по городу. Прессбург стоит на высоком мысу. Никого бы не удивило, если бы вместо спокойных дунайских вод у его подножия бурлило море. За живописными набережными угадывались силуэты величественных зданий.
Я любовался позолоченным куполом кафедрального собора, отелями и дворцами венгерской знати. На холме прилепился средневековый замок в феодальном духе с башнями по углам. Разорение и запустение царили там, и можно было бы пожалеть о нелегком подъеме, но с высоты открылся чудный вид на виноградники и прекрасно возделанную долину с переливчатой лентой Дуная.
Утром тридцатого апреля «Доротея» углубилась в пушту — что-то среднее между русской степью и американской прерией[33]. Пушта занимает всю центральную Венгрию. По бескрайним пастбищам с бешеной скоростью носятся табуны лошадей, в высокой траве вольготно пасутся стада буйволов и быков.
Здесь начинает петлять венгерский Дунай. Раздавшийся вширь, вобравший в себя крупные притоки с Малых Карпат[34]и Штирийских Альп[35], из скромной реки он превращается в могучую водную артерию.
В своем воображении я поднимался вверх по Дунаю до самых истоков почти у французской границы на восточном склоне Шварцвальда[36], и меня согревала мысль: это дожди моей родины дали ему жизнь.
Прибывши к вечеру в Рааб, по-мадьярски Дьёр, габара пришвартовалась у причала, чтобы остаться здесь на две ночи и день. Двенадцати часов мне вполне хватило для посещения города, более похожего на крепость.
Ниже по течению я увидел знаменитую цитадель Коморн[37], сооруженную в пятнадцатом веке Матиашем Корвином[38], где разыгрался последний акт восстания.
Как прекрасно отдаться на волю дунайских волн! Прихотливые излучины, внезапные повороты разнообразят пейзаж; над низкими полузатопленными островами взлетают аисты и журавли. Это пушта, то в виде роскошных прерий, то — мягких холмов, до самого горизонта. Здесь раскинулись изумительные виноградники, гордость и слава Венгрии. Ее годовая продукция составляет более миллиона бочек, в основном заполненных знаменитым токаем[39]. Не скрою, я поддался соблазну и распил несколько бутылочек в прибрежных харчевнях. Доза, кстати, ничтожная для мадьярских глоток!
Сельское хозяйство пушты совершенствуется, но еще многое предстоит сделать; стоит создать широкую сеть ирригационных каналов для обеспечения стабильно высоких урожаев, высадить лесозащитные полосы — преграду для холодных ветров. Тогда урожаи удвоятся и даже утроятся.
К сожалению, законы о собственности на землю недостаточно разработаны в Венгрии. Много заброшенных земельных участков. Одно владение, площадью в двадцать пять тысяч квадратных миль[40], не под силу обработать собственнику, а в мелкой аренде едва ли четверть плодороднейшей земли. Такое положение крайне невыгодно для государства. Венгерский крестьянин отнюдь не противостоит прогрессу. Возможно, он излишне самодоволен, но не в той степени, как немец, который если не полагает, что способен всему научиться, то убежден, что все знает.
В районе Грана[41], на правом берегу, я заметил изменения в рельефе местности. На смену равнинам пушты пришли длинные лесистые холмы, предгорья Карпат. Они стискивают реку и заставляют ее прорываться сквозь узкие ущелья.
В Гране — резиденция венгерского примаса, главы католической церкви. И это едва ли не желаннейшая епархия[42] для церковных иерархов[43], если блага мира имеют для них хоть какую-то привлекательность. Глава резиденции получает доход, превышающий миллион ливров[44].
Ниже по течению от Грана вновь появляется пушта. Природа изобретательна и артистична! Какие, однако, контрасты! После яркого разнообразия между Прессбургом и Граном ей вздумалось представить пейзаж грустный, унылый, монотонный…
В этом месте «Доротее» предстояло выбрать один из рукавов, огибающих остров Сентендре[45]. Габара вошла в левый, что позволило мне обозреть город Вайтзен[46] с полудюжиной колоколен. Одна из церквей стояла на самом берегу среди пышной зелени, отражаясь в воде.
Окрестные пейзажи вновь изменились. В долине стали появляться огородные плантации, по речной глади заскользили многочисленные лодки. Оживление пришло на смену спокойствию и тишине. Очевидно, мы приближаемся к столице. И что же это за столица! Двойная звезда! Пусть не первой величины, но все равно она ярко сияет в венгерском созвездии.
Судно обогнуло последний лесистый остров. Сначала появляется Буда, затем Пешт, неразделимые, как сиамские близнецы[47]. Здесь мне предстоит отдыхать с третьего по шестое мая — времени вполне достаточно для осмотра достопримечательностей.
Между Будой и Пештом, между турецким и мадьярским городами — флотилии лодок, снующих вверх и вниз по течению, какие-то подобия галиотов[48] с мачтами и вымпелами, мощными рулями, с далеко выступающими брусьями. Оба берега превращены в набережные, за ними роскошные здания, высокие шпили и церковные купола.
Буда, турецкий город, расположен на правом берегу; Пешт — на левом; и Дунай, сплошь усеянный зелеными островками, опоясывает Пешт — местность равнинную, где городу вольготно разрастаться. Правый берег крутой, увенчанный крепостью.
Сохраняя турецкие истоки, Буда стремится приобрести венгерский облик и даже, если внимательно приглядеться, — австрийский. В городе больше военных, нежели коммерсантов, ему явно недостает торгового оживления. Трава пробивается даже на тротуарах. Во многих местах шелковые национальные знамена полощутся на ветру. Можно подумать, что население обитает в осажденном городе. Тем разительнее контраст с оживленным Пештом. Кажется, что Дунай делит прошлое и будущее.
В Буде хватает казарм и военной амуниции; но все затмевают величественные дворцы. Сильное впечатление производят старинные церкви. Перед кафедральным собором, превращенным в мечеть[49] во время оттоманского владычества[50], я надолго задержался.
Дома, расположенные террасами, как на Востоке, окружены решетками. Я прошел по залам городской ратуши[51], отгороженной пятнистым желто-черным шлагбаумом, к усыпальнице Гюль-Баба, месту паломничества[52] турок.
Но большую часть времени у меня отнял Пешт. И, смею полагать, не напрасно. Двух дней оказалось недостаточно для знакомства с благородным университетским городом.
Следует взобраться на холм, расположенный в южной части Буды, в конце предместья Кёбанья, чтобы обозреть картину двух городов. Отсюда видны набережные Пешта и его площади, окруженные дворцами и отелями строгих архитектурных форм. Соборы с позолоченными нервюрами