Вирджиния покачала головой:
— Мадам де Бретайль абсолютно вне подозрений. Я очень хорошо знаю ее, и мне кажется, я встречала в замке и мадемуазель. Я достаточно хорошо помню ее лицо, — правда, не очень четко, а так, как обычно помнишь гувернанток, компаньонок и людей, с которыми вместе ехал в поезде. Это ужасно, но я никогда на них внимательно не смотрю, а вы?
— Только в том случае, если они умопомрачительно красивы, — сознался Энтони.
— Ну, в таком случае… — она внезапно замолчала. — В чем дело?
Энтони разглядывал фигуру, которая внезапно возникла из-за дерева и неподвижно застыла на месте. Это был герцословак Борис.
— Извините, — сказал Энтони. — Я должен отойти на минуту к своей собаке.
Он подошел к Борису:
— В чем дело, что тебе нужно?
— Хозяин, — сказал Борис, поклонившись.
— Хорошо, хорошо, но вовсе не следует ходить за мной по пятам. Это выглядит странно.
Не произнося больше ни слова, Борис показал грязный обрывок бумаги, очевидно, часть какого-то письма, и отдал его Энтони.
— Что это? — спросил Энтони. На клочке бумаги не было ничего, кроме адреса, записанного торопливым почерком.
— Он обронил его, — сказал Борис. — Я принес хозяину.
— Кто обронил?
— Иностранный джентльмен.
— А зачем ты принес?
Борис взглянул на него с упреком.
— Ну ладно, ладно, а сейчас иди, я занят.
Борис отдал честь, повернулся на каблуках и удалился.
Сунув клочок в карман, Энтони присоединился к Вирджинии.
— Что ему нужно? — полюбопытствовала она. — И почему вы называете его своей собакой?
— Потому что он ведет себя как собака, — ответил Энтони. — Я думаю, что в своей предыдущей жизни он наверняка был охотничьей собакой. Он принес мне обрывок письма, который якобы обронил иностранный джентльмен. Я думаю, он имеет в виду Лемуана.
— Возможно, — согласилась Вирджиния.
— Он постоянно крутится вокруг меня, — продолжал Энтони. — Совсем как собака. Почти ничего не говорит и только смотрит на меня своими круглыми глазами. Непонятный тип.
— А может, он имел в виду Айзекстайна, — предположила Вирджиния. — Бог знает почему, но Айзекстайн очень похож на иностранца.
— Айзекстайн? — повторил Энтони удивленно. — А какое отношение он имеет к этой истории?
— Скажите, вы ни разу не пожалели, что ввязались в нее? — неожиданно спросила Вирджиния.
— Я? Боже упаси! Мне ужасно нравится. Я, знаете ли, всю жизнь мечтал оказаться в подобной передряге. Правда, на этот раз я получил несколько больше, чем рассчитывал.
— Но мне кажется, вы уже выпутались из неприятностей, — сказала Вирджиния, несколько удивленная его серьезным тоном.
— Не совсем.
Несколько минут они прогуливались в молчании.
— Есть люди, — наконец произнес Энтони, — которые не умеют координировать свою реакцию на сигналы. Обыкновенный, нормально работающий паровоз замедляет скорость, когда впереди загорается красный свет. Я, наверное, от рождения лишен способности различать сигналы. Когда я вижу красный, я не могу не броситься вперед, а это, как вы понимаете, означает встречу с опасностью, причем неминуемую. И естественно, красный сигнал опасен для любого вида транспорта. — Его тон по-прежнему был серьезен.
— Я думаю, — сказала Вирджиния, — вам в жизни не раз приходилось идти на риск.
— Пожалуй, я испытал все виды риска, кроме одного — женитьбы.
— Ну, это уже цинично.
— Вы меня не так поняли. Брак, как я его себе представляю, — самое необыкновенное из всех приключений.
— Мне нравится то, что вы говорите сейчас, — сказала Вирджиния покраснев.
— Есть только один тип женщины, на которой я хотел бы жениться, — это женщина, бесконечно далекая от той жизни, которую веду я. И что в этом случае мы стали бы делать? Либо ей пришлось бы менять образ жизни, либо мне.
— Но если бы она любила вас…
— То, что вы говорите, миссис Ривел, — сентиментальность, и вы это прекрасно понимаете. Любовь не наркотик, который принимают, чтобы забыть окружающее. Конечно, можно понимать ее и так, но это очень обидно — ведь любовь может оказаться чем-то гораздо большим. Предположим, король женился бы на своей бедной служанке. Как, по-вашему, они относились бы к семейной жизни, пробыв в браке год или два? Не вспоминала бы она с сожалением о своем нищенском платье, о босых ногах и о беззаботной жизни? Держу пари, что было бы именно так. А он? Не усомнится ли он в том, что ради нее стоило отказаться от короны? И ему бы это не принесло ничего хорошего. Нищий из него, наверняка, не получился бы. А в этом случае ни одна женщина не стала бы его уважать, так как женщины презирают мужчин, у которых что-то не получается.
— Уж не влюбились ли вы в бедную служанку, мистер Кейд? — мягко спросила Вирджиния.
— Совсем наоборот, но, в принципе, дело от этого не меняется.
— И вы считаете, что ситуация безвыходна?
— Какой-то выход всегда найдется, — мрачно сказал Энтони. — У меня есть теория, что желаемого всегда можно добиться, если уплатить за это соответствующую цену. А вы знаете, какова цена в девяти случаях из десяти? Компромисс. Дьявольски отвратительная вещь — компромисс. Но когда приближаешься к среднему возрасту, он как-то незаметно подбирается и становится частью твоей жизни. Вот и со мной так же. А чтобы получить женщину, которая мне нравится, я бы… я бы даже устроился на работу.
Вирджиния рассмеялась.
— Меня ведь с детства готовили к определенной профессии, — продолжал Энтони.
— И вы не стали ею заниматься?
— Нет.
— А почему?
— Для меня это было делом принципа.
— Понятно.
— Вирджиния, вы совершенно необыкновенная женщина! — сказал Энтони, внезапно повернувшись к ней.
— Почему же?
— Вы способны удержаться от вопросов.
— Вы имеете в виду, что я не спросила, какая профессия вас ожидала?
— Совершенно верно.
Снова воцарилось молчание. Они шли к дому мимо розария, откуда доносился аромат цветущих растений.
— Я думаю, вы прекрасно все понимаете, — сказал Энтони, прерывая молчание. — Вы ведь отлично чувствуете, когда кто-то испытывает к вам симпатию. Я не воображаю, что хоть на йоту вам не безразличен, но как мне хотелось бы добиться этого!
— И вы считаете, вы смогли бы это сделать? — тихо спросила Вирджиния.
— Может быть, нет, но, черт возьми, ради этого я пошел бы на многое.
— Скажите, вы не жалеете, что познакомились со мной? — внезапно спросила она.
— Конечно же, нет. Для меня это был очередной красный сигнал. В тот день, когда я впервые увидел вас на Понт-стрит, я знал, что меня ожидает нечто, что принесет мне радость, но заставит и страдать. Я понял это, едва увидел ваше лицо. В вас есть какая-то магия. Я встречал других женщин, которые наделены ею, но я не знаю женщины, обладающей ею в такой степени. Вы, очевидно, выйдете замуж за человека респектабельного и преуспевающего, что же касается меня, я вернусь к своей непутевой жизни. Но клянусь, прежде чем исчезнуть, я однажды поцелую вас.
— Во всяком случае, не сейчас, — заметила Вирджиния. — Инспектор Баттл наблюдает за нами из окна библиотеки.
— Вы настоящая ведьма, Вирджиния, — сказал он. — Хотя и весьма очаровательная ведьма.
Он помахал рукой детективу:
— Кого-нибудь поймали, Баттл?
— Пока что нет, мистер Кейд.
— Ну что ж, звучит обнадеживающе.
Баттл с подвижностью, удивительной для столь крупного человека, опершись рукой о подоконник, выпрыгнул из окна и нагнал их на террасе.
— Приехал профессор Винворт, — объяснил он шепотом. — И сейчас расшифровывает письма. Хотите взглянуть, как он работает?
Он произнес это тоном человека, демонстрирующего на выставке редкий экспонат. Получив утвердительный ответ, он подвел их к окну и предложил заглянуть внутрь. За столом, на котором были разложены письма, сидел и с озабоченным видом писал что-то на большом листе бумаги маленький рыжеволосый человек среднего возраста. Он издавал какие-то звуки, напоминающие похрюкиванье, и время от времени энергично потирал рукой нос, отчего последний принял оттенок, напоминающий цвет его волос. Наконец профессор оторвался от работы и поднял голову:
— Это вы, Баттл? Зачем вам понадобилось тащить меня сюда ради подобной ерунды? Расшифровать эти письма в состоянии грудной младенец. Двухлетний ребенок мог бы сделать это, даже стоя на голове. И вы называете это шифром? Ведь разгадка буквально бросается в глаза.
— Я рад, что вы так считаете, профессор, — сказал Баттл. — Но мы в этом не так опытны, как вы.
— Да здесь и не требуется никакого опыта, — парировал профессор. — Самая обычная, рутинная работа. Вы что, хотите расшифровать все письма? Это занятие займет много времени и потребует пристального внимания И сосредоточенности, но не мыслительных способностей. Я расшифровал письмо, которое, как вы сказали, самое важное, — то, что написано в Чимнизе. Я мог бы взять остальные в Лондон и отдать их для расшифровки своим ассистентам. Я не могу позволить себе убить на них столько времени. Чтобы приехать сюда, мне пришлось оторваться от разгадывания весьма увлекательной задачи, и я хотел бы поскорее вернуться к ней. — Глаза его увлеченно блеснули.
— Ну что ж, профессор, — согласился Баттл. — Мне жаль, что наша проблема показалась вам столь ординарной. Я все скажу мистеру Ломаксу. Нам необходимо было срочно расшифровать именно это письмо. Полагаю, лорд Катерхэм ожидает, что вы останетесь ко второму завтраку.
— Никаких вторых завтраков! — возразил профессор. — Это вредно для здоровья. Один банан и постное печенье — все, что нужно здравомыслящему и здоровому человеку в середине дня.
Он схватил свое пальто, которое было наброшено на спинку стула. Баттл направился к дверям, и через несколько минут Энтони и Вирджиния услышали звук отъезжающей машины.
Вскоре Баттл присоединился к ним, в руке у него была половинка листа бумаги, которую ему дал профессор.
— Он всегда так, — сказал Баттл. — Вечно куда-то страшно торопится. Но в своем деле большой специалист. Ну что ж, вот суть письма Ее Величества. Хотите взглянуть?