– Так и должно быть, ваша милость, – солгал он. – Я усовершенствовал состав.
– Другой на вашем месте довольствовался бы тем, что у него уже есть, – медленно проговорила она. – А вы идете дальше. Вы лучший лекарь из всех, кого я знала.
Сказано было без всякого выражения, но Венсан понимал, что для графини Вержи эти слова равны самой пылкой признательности.
Он поклонился.
Поразительно, думал он, что только боль заставляет Алису проявлять теплоту и благодарность.
А между тем телесные страдания лишают больных всего человеческого. Они стирают границу между злодеем и добряком, чутким возлюбленным и жестоким деспотом. Перед болью жадный и милосердный равны. Все они становятся одинаковыми: кричащие, скручивающиеся в узел комки муки.
Этим и отвратительна боль. Старательный, но неумелый палач, развлекающийся с инструментами для пыток.
Алиса маленькими глотками выпила его лекарство и откинулась на подушку, услужливо подложенную горничной. Лицо обмякло, рот полуоткрылся, как у спящей.
Венсан, скрывая удивление, наблюдал за этими изменениями.
– Оно действует даже быстрее, чем раньше, – выдохнула Алиса. – Благодарю вас, Бонне.
Лекарь поклонился.
– Я могу быть еще чем-то полезен, ваша милость?
Она слабо качнула головой и сделала жест, означавший, что он может идти. Напоследок Венсан обвел взглядом спальню, проверяя, устроено ли все как обычно.
Шторы плотно задернуты, чтобы яркий дневной свет не беспокоил больную. На столике стоит бутыль крепкого сладкого вина, изготовляемого специально для дома Вержи: два бокала помогут графине заснуть. В воздухе разлит сильный аромат лаванды, любимого цветка Алисы. Прежний лекарь настаивал на том, что этот запах усугубляет болезнь, но Венсан лишь посмеялся над его запретом, и крошечная бутылочка с губкой внутри, пропитанной желтой жидкостью – произведением придворных парфюмеров, – вернулась на свое место.
Следующие два дня графиня проведет в добровольном заточении. Никто не может входить к ней, кроме старой служанки, бывшей кормилицы; даже супругу Алиса отказывает в этом праве.
– Не угодно ли вам видеть дочь, ваша милость? – донеслось до Венсана уже на пороге.
Ответа Алисы он не расслышал. Но не удивился бы, если бы графиня в нарушение собственных правил попросила прислать к ней Беатрис.
После смерти старшей дочери Алиса постоянно требовала, чтобы Беатрис находилась рядом с ней. Все вокруг, умиляясь, объясняли это обострившейся любовью. Венсан же подозревал, что Алиса просто боится за единственного оставшегося ребенка.
Но если материнское чутье не подводит графиню, то кто может желать смерти обеим дочерям графа?
После разговора с Коринной у Венсана возникло новое предположение. Что, если он напрасно ищет умысел? Ему уже доводилось видеть людей, которые убивали других не ради выгоды, а ради одного лишь удовольствия.
Монахи в монастыре, где он обучался, объясняли подобный склад натуры происками дьявола. Венсан полагал, что дьявол здесь ни при чем. Какой-то природный изъян заставляет убийц наслаждаться видом мучений невинных людей. Быть может, это болезнь, но поражающая не тело, а мозг или душу.
Правда, излечима ли она, Венсан не был уверен. Как и в том, что он согласился бы ее лечить. В городке неподалеку от их монастыря на протяжении полугода пропадали дети. Охотники излазили все окрестности, пытаясь отыскать волка, что похищал бедных малюток. Волк нашелся случайно и оказался не зубастой тварью, а молодым подмастерьем, работавшим на строительстве церкви.
Лекарю навсегда врезалось в память его лицо с пухлыми губами и едва пробивающимся пушком на подбородке. И то единственное, что убийца сказал в ответ на выкрики бесновавшейся толпы, которую лишь мечи стражи удерживали от того, чтобы разорвать выродка.
«Они мне нравились».
Пятеро детей, один младше другого. Венсан не был в числе тех, кто занимался останками, но он видел лица монахов, помогавших родным.
Что, если такой же зверь в человеческом облике завелся в Вержи?
«В таком случае я никогда не отыщу его, если только он сам случайно себя не выдаст».
Охваченный мрачными мыслями, лекарь не сразу заметил, что на площади толпится народ. Из размышлений его вывели громкие голоса.
Он подошел ближе.
– Что здесь творится, Гастон?
Долговязый конюх диковато взглянул на лекаря и отошел, не проронив ни слова.
Венсан удивленно поднял брови. Огюстен не отличался словоохотливостью, но такое даже для него чересчур.
На свою удачу, он заметил широкоплечего парня, выдиравшегося из сомкнутой толпы. Лицо его было угрюмым и испуганным. Он дернулся от неожиданности, когда лекарь дотронулся до его руки.
– Ступай за мной, – приказал Венсан и пошел к дому, не оборачиваясь.
Он не сомневался, что парень последует за ним, и так оно и вышло. Но возле двери тот попятился.
– Я тебя не съем, – успокоил Венсан. – Я же не ведьма.
Помощник кузнеца бросил на него такой взгляд, что половина вопросов у Бонне отпала сама собой.
– Да иди же ты, дурень, – проворчал он, подталкивая беднягу в спину.
– Начнем с конца, – хмуро сказал Венсан, усадив парня и плеснув ему для храбрости немного вина. – Что вы видели на кладбище Левен?
Матье не вскочил, но это стоило ему большого труда.
– Откуда вы знаете? – выдавил он.
– Достаточно было посмотреть на твое лицо, когда я упомянул ведьму. Выкладывай.
Парень вытер вспотевшие ладони о штаны.
Матье слыл любимчиком всего Вержи. Точно избалованный пес, он привык, что его если не обласкают, то похвалят. Даже ее милость Элен, которой он якобы случайно попадался на глаза, одаривала его улыбкой и помнила имя.
Лекарь при знакомстве бросил на него убийственно короткий взгляд и больше не проявлял ни капли интереса. Матье из чистого упрямства пытался завязать с ним дружбу. С таким же успехом можно было попытаться сойтись с каменной стеной.
Второй удар по самолюбию Венсан Бонне, сам того не подозревая, нанес ему, когда стал явно отличать Николь. Предпочесть ему девчонку! Так Матье еще никто не оскорблял.
Чужаков в Вержи не любили, а высокомерных чужаков – вдвойне, и через пару месяцев после того, как Бонне обосновался в замке, его стал задирать один из стражников: тупой, очень сильный мужчина с сонными глазами навыкате и огромными, как клешни, багровыми руками.
Мальчишки болтали, что Люк-Дуболом на спор разрывал кошку пополам. Все они избегали стражника и опасались его. Один Матье сразу понял, сколько возможностей таит в себе дружба со здоровяком.
Хватило нескольких, будто бы случайно брошенных фраз. Люк, хоть и казался полусонным, распалялся быстро, а Матье искусно подбрасывал сухие ветки в костер его глупой злости.
Не то чтобы он хотел изувечить лекаря руками Дуболома (хотя был бы не против, что греха таить). Но Матье было просто необходимо восстановить порядок в его привычном мире, где с появлением Бонне все пошло наперекосяк.
Кто расхаживает по замку с надменной мордой и негнущейся спиной?
Кто забивает мутью голову простодушной девчонки?
Если ты ученый червь, так сиди в своей норке и не высовывайся.
В один холодный зимний день Дуболом будто бы случайно сбил лекаря с ног на площади. Да не просто сшиб, а с таким умыслом, чтобы Бонне угодил в кучу свежего, еще дымящегося навоза.
Толпа собралась быстрее, чем куры слетаются на просо.
– Врежь ему, Люк!
– Сбей с него спесь!
Но Люк вовсе не собирался устраивать драку с лекарем. Бить? Вот еще! Хватит того, что теперь мальчишки будут дразнить лекаря навозным жуком и швырять ему вслед конские яблоки.
Стражник расплылся в ухмылке и пошел дальше, весьма довольный собой.
– Эй, дубина! – окликнули сзади.
Люк не поверил своим ушам.
– Что ты сказал?
Бонне уже встал и неторопливо отряхивал рукав.
– Ты плохо видишь? У меня есть чудесное лекарство от куриной слепоты. Сгодится такому, как ты.
На площади повисло ошеломленное молчание. В тишине кто-то восхищенно-недоверчиво присвистнул.
– Я тебе навоз в глотку затолкаю! – пообещал Люк. И прибавил еще кое-что.
Самого Матье не было в тот день на площади. После очевидцы рассказывали, что Бонне двигался очень быстро и будто бы пританцовывая. Что за порошок он швырнул в глаза стражника, осталось неизвестным, но Люк взвыл и схватился за лицо.
Может, кто другой и проявил бы благородство, дав противнику время прийти в себя, но только не Бонне. Первый удар его кулака пришелся в незащищенный живот, второй обрушился на основание бычьей шеи, словно нарочно подставленной согнувшимся врагом. «Кха!» – выдохнул Дуболом и повалился в снег.
Не обращая внимания на подоспевшую стражу, ощетинившуюся пиками, Бонне перевернул его, прижал пальцы к синей жилке на шее и сухо распорядился:
– Принесите мою сумку с лекарствами.
С тех пор Матье возненавидел лекаря еще сильнее. Люка вышвырнули со службы, и он быстро спился. Когда бывший стражник, опустившийся, высохший, жалкий, попадался ему на глаза, Матье будто что-то обжигало изнутри и отпускало лишь тогда, когда он напоминал себе, кто во всем виноват.
Венсан Бонне, вот кто!
Была бы воля Матье, за подлость с порошком он переломал бы лекарю пальцы. Да еще на глазах у Птички, чтобы не юлила больше перед своим лекарем.
Да только кого он обманывает… Птичка исчезла, а до этого, с волчьим взглядом, даже дотронуться не успеешь, как он завяжет тебе руку узлом.
Матье залпом выпил вино и бросил взгляд на дверь.
– Догоню, – заверил Бонне.
Поняв, что сбежать не получится, Матье смирился. К тому же в глубине души ему все-таки льстило, что Бонне готов слушать его.
– В общем, мы вроде как видели колдунью. Ну, с Птичкой. Там, в Левен.
Он сбивчиво начал рассказывать. Венсану оставалось только удивляться Николь, опустившей этот эпизод из своего повествования. Должно быть, боялась, что он посмеется над ней.