Профессор молча окинул взглядом следователя, жандарма и остальных, словно жертва – своих палачей, и вернулся в спальню.
Почти тут же из нее вышел Робер Дарзак. Он выглядел очень бледным и осунувшимся; когда же позади Ларсана бедняга увидел железнодорожника, лицо его исказилось, взгляд помрачнел, а из груди вырвался глухой стон.
Мы все заметили трагическую мимику его искаженного болью лица. У всех вырвались сочувственные возгласы. Мы ощущали, что происходит нечто, сулящее Дарзаку гибель. Лишь у Фредерика Ларсана лицо сияло, выражая радость гончей, схватившей свою добычу.
Указывая Дарзаку на молодого служащего железной дороги, господин де Марке спросил:
– Вы узнаете этого господина?
– Узнаю, – ответил Робер Дарзак, тщетно пытаясь придать голосу твердость. – Это служащий Орлеанской железной дороги со станции Эпине-сюр-Орж.
– Этот молодой человек утверждает, – продолжал господин де Марке, – что видел, как вы выходили из поезда в Эпине…
– Вчера вечером, – закончил господин Дарзак, – в половине одиннадцатого. Все верно.
Воцарилось молчание.
– Господин Дарзак… – снова заговорил следователь тоном, выдававшим сильное волнение. – Господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпине-сюр-Орж, в нескольких километрах от места, где было совершено покушение на мадемуазель Стейнджерсон?
Робер Дарзак молчал. Головы он не опустил, но глаза закрыл – то ли желая облегчить свою боль, то ли из опасения, как бы по ним не прочли что-нибудь, что он хотел бы скрыть.
– Господин Дарзак, – настаивал господин де Марке, – вы можете рассказать, что вы делали этой ночью?
Дарзак открыл глаза. Казалось, он вновь обрел самообладание.
– Нет, сударь.
– Подумайте, сударь. Если вы будете продолжать запираться, я окажусь перед необходимостью вас задержать.
– Говорить я отказываюсь.
– Господин Дарзак, именем закона вы арестованы.
Не успел следователь произнести эти слова, как Рультабийль сделал резкое движение в сторону Дарзака. Юный репортер явно хотел что-то сказать, но тот приложил палец к губам. К тому же к арестованному уже подошел жандарм. И в этот миг раздался отчаянный крик:
– Робер! Робер!
Мы узнали голос мадемуазель Стейнджерсон; ее жалобный крик заставил содрогнуться каждого из нас. Даже Ларсан побледнел. А Робер Дарзак уже спешил на призыв…
Следователь, жандарм, Ларсан бросились за ним, мы с Рультабийлем остались на пороге. Произошла душераздирающая сцена: смертельно бледная мадемуазель Стейнджерсон приподнялась на постели, несмотря на протесты врачей и отца. Она протягивала дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого держали Ларсан и жандарм. Глаза ее были широко открыты. Она увидела, поняла… Какое-то слово, казалось, замерло на ее бескровных губах – слово, которого никто не услышал. Она упала на постель и потеряла сознание. Господина Дарзака тут же вывели из спальни. В ожидании экипажа, за которым пошел Ларсан, мы собрались в вестибюле. Все были очень взволнованы. В глазах у господина де Марке стояли слезы. Рультабийль воспользовался этой трогательной минутой и обратился к Роберу Дарзаку:
– Вы собираетесь защищаться?
– Нет, – ответил арестованный.
– Я защищу вас, сударь.
– Не удастся, – возразил бедняга, жалко улыбнувшись. – То, чего не смогли сделать даже мы с господином Стейнджерсоном, вам не под силу.
– Нет, я это сделаю. – Тон у Рультабийля стал на удивление спокойным и ободряющим. Он продолжал: – Я это сделаю, господин Дарзак, потому что буду похитрее вас.
– Однако! – пробормотал Дарзак чуть ли не с гневом.
– О, не беспокойтесь, я узнаю лишь то, что будет необходимо, чтобы вас спасти.
– Не надо ничего узнавать, молодой человек, если вы хотите иметь право на мою признательность.
Рультабийль покачал головой и вплотную подошел к Дарзаку.
– Послушайте-ка, что я вам скажу, – тихо проговорил он. – Это сделает вас доверчивее. Вам известно имя преступника, мадемуазель Стейнджерсон знает лишь часть его тайны, я же знаю все.
Робер Дарзак широко раскрыл глаза: он, разумеется, не понял ни слова из того, что сказал Рультабийль. Тем временем подъехал Фредерик Ларсан в экипаже. В него сели Дарзак и жандарм. Ларсан остался на козлах. Арестованного повезли в Корбейль.
Глава 25Рультабийль уезжает
Тем же вечером мы с Рультабийлем покинули Гландье. Мы радовались: здесь нас больше ничто не удерживало. Я заявил, что отказываюсь проникать в такое количество тайн, и Рультабийль, дружески похлопав меня по плечу, ответил, что в Гландье ему узнавать больше нечего, поскольку он узнал там все. Прибыв в Париж около восьми вечера, мы торопливо пообедали, а потом, усталые, разошлись в разные стороны, договорившись встретиться назавтра у меня.
Ровно в восемь Рультабийль вошел ко мне в комнату. Он был одет в клетчатую пару из английского сукна и кепи, через одну руку перекинул длинное пальто, в другой держал саквояж. Он сообщил, что уезжает.
– Как долго вы будете отсутствовать? – поинтересовался я.
– Месяц-другой, – ответил Рультабийль, – смотря по обстоятельствам.
Расспрашивать дальше я не решился.
– А вы знаете, что за слово проговорила вчера мадемуазель Стейнджерсон, прежде чем лишиться чувств, когда она глядела на Робера Дарзака? – спросил Рультабийль.
– Откуда? Его ведь никто не расслышал.
– Я расслышал, – возразил Рультабийль. – Она сказала ему: «Говори!»
– И господин Дарзак будет говорить?
– Ни за что!
Я хотел продолжить беседу, но мой друг крепко пожал мне руку и пожелал доброго здоровья. Я лишь успел спросить:
– А вы не боитесь, что, пока вас не будет, преступник снова совершит покушение?
– С тех пор как Робер Дарзак в тюрьме, ничего подобного я не опасаюсь, – ответил он.
Сказав эти странные слова, он ушел. В следующий раз я увидел его лишь в суде на процессе Робера Дарзака, куда он явился, чтобы объяснить необъяснимое.
Глава 26,в которой с нетерпением ждут Рультабийля
15 января, через два с половиной месяца после описанных мною трагических событий, «Эпок» опубликовала на первой полосе нижеследующую сенсационную статью:
Суд присяжных департамента Сена и Уаза созывается сегодня для слушания одного из самых таинственных дел в анналах юриспруденции. Никогда еще в судебном процессе не было такого количества темных, непонятных и необъяснимых вопросов. А между тем обвинение нисколько не сомневалось, отправляя на скамью подсудимых человека уважаемого, ценимого и любимого всеми, кто его знает, молодого ученого, надежду французской науки, все существование которого можно описать двумя словами: работа и честность. Когда Париж узнал об аресте господина Робера Дарзака, повсюду раздались возгласы протеста. Вся Сорбонна, оскорбленная неслыханным поступком следователя, объявила, что верит в невиновность жениха мадемуазель Стейнджерсон. Сам господин Стейнджерсон во всеуслышание заявил об ошибке, в которую впало правосудие; он не сомневается, что, если бы жертва могла говорить, она заступилась бы перед двенадцатью присяжными Сены и Уазы за человека, женою которого хотела стать и которого обвинение собирается отправить на эшафот. Остается надеяться, что разум мадемуазель Стейнджерсон, помутившийся вследствие таинственных ужасов Гландье, вскоре прояснится. Неужели вы хотите, чтобы она снова сошла с ума, узнав, что любимый ею человек погиб от руки палача? С этим вопросом мы сегодня и обращаемся к суду присяжных.
Мы в самом деле решили не позволить двенадцати достойным людям совершить ужасную судебную ошибку. Невероятные совпадения, грозные улики, загадочные отлучки, отсутствие какого бы то ни было алиби – конечно, все это может убедить прокуратуру, которая, тщетно пытаясь отыскать правду в других местах, полна решимости найти ее здесь. Обвинения, выдвинутые против господина Дарзака, на первый взгляд столь тяжки, что даже для такого искушенного, умного и обычно удачливого полицейского, как господин Фредерик Ларсан, вполне извинительно, что он позволил им себя ослепить. До сих пор в ходе следствия господина Робера Дарзака обвиняло все и вся; сегодня же мы будем защищать его перед судом присяжных, пролив на дело столько света, что все тайны Гландье станут ясны как день. Мы говорим так, потому что знаем правду.
Мы молчали раньше, поскольку интересы защищаемого нами дела того, безусловно, требовали. Наши читатели, разумеется, не забыли опубликованные нами материалы сенсационных анонимных расследований дела «Левой ступни с улицы Оберкампф», знаменитой кражи в «Креди юниверсель» и похищения золотых слитков с монетного двора. В них мы провидели истину даже раньше, чем ее открыл с присущей ему изобретательностью Фредерик Ларсан. Эти расследования проводил наш самый молодой сотрудник, восемнадцатилетний Жозеф Рультабийль, которого завтра ожидает известность. Когда было совершено преступление в Желтой комнате, наш юный репортер отправился на место происшествия, открыл все двери и поселился в замке, куда ни один представитель прессы не был допущен. Одновременно с Фредериком Ларсаном доискивался он правды, с ужасом наблюдая, в пучину каких ошибок погружается знаменитый полицейский; тщетно пытался он вывести Большого Фреда на верный след: тот не желал брать уроки у юного журналиста. Куда это привело господина Робера Дарзака, мы уже знаем.
Да будет известно Франции, да и всему миру, что вечером того дня, когда был арестован господин Робер Дарзак, юный Жозеф Рультабийль явился в кабинет к нашему главному редактору и заявил: «Я уезжаю. Сколько времени я буду отсутствовать, не знаю – может быть, месяц, два, три, а может, не вернусь вовсе. Вот письмо. Если к тому дню, когда господин Дарзак предстанет перед судом, я не вернусь, вскройте это письмо во время процесса, но после того, как будут выслушаны все свидетели. Договоритесь об этом с адвокатом господина Робера Дарзака. Господин Дарзак невиновен. В этом письме содержится имя преступника, а также не скажу „улики“, их мне еще предстоит найти, но неопровержимое доказательство его виновности». С этим наш сотрудник и ушел. Долгое время мы пребывали в неизвестности, однако неделю назад к нашему главному редактору пришел неизвестный и сказал: «Поступайте в соответствии с инструкциями Жозефа Рультабийля, если появится такая необходимость. В этом письме заключена истина». Назвать себя незнакомец отказался.