едалеко, в Луисвилль. Там в одно прекрасное утро раздался стук в дверь. Это была полиция, желавшая арестовать Жана Русселя, что она и сделала, несмотря на протесты и крики дочери профессора Стейнджерсона. Заодно полицейские сообщили Матильде, что ее муж – знаменитый Балмейер.
В отчаянии, после неудавшейся попытки самоубийства, Матильда вернулась к тетке в Цинциннати. Та, увидев ее, чуть не скончалась от радости. Она всю неделю искала Матильду где могла и еще не набралась смелости сообщить о происшедшем отцу девушки. Матильда поклялась тетке, что отец никогда ни о чем не узнает. Тетке это было на руку: она понимала, что проявила в столь серьезных обстоятельствах непростительное легкомыслие. Через месяц мадемуазель Матильда Стейнджерсон возвратилась к отцу, раскаявшаяся, с сердцем, умершим для любви; ей требовалось лишь одно – никогда больше не слышать о своем муже, страшном Балмейере, и тогда она сумеет сама простить себя и подняться в своих глазах, посвятив жизнь неустанному труду и принеся себя в жертву отцу.
Она сдержала слово. И вот, после того как она призналась во всем Роберу Дарзаку, считая, что Балмейера нет в живых, так как прошел слух о его смерти, и с безграничной радостью согласилась после стольких лет искупления связать свою жизнь с надежным другом, Жан Руссель, Балмейер ее юности, воскрес. Он тут же дал ей понять, что не допустит ее брака с Робером Дарзаком, и заявил, что всегда любил ее – что, увы, было правдой.
Мадемуазель Стейнджерсон без колебаний рассказала все Дарзаку и показала письмо, в котором Жан Руссель – Фредерик Ларсан – Балмейер напоминал ей о первых часах их союза в прелестном домике священника, снятом ими в Луисвилле: «…домик священника все так же очарователен, а сад все так же свеж». Негодяй писал с большим чувством и выражал желание вернуться с ней туда. Мадемуазель Стейнджерсон заявила Роберу Дарзаку, что, если отец хоть что-нибудь узнает о ее былом бесчестье, она покончит с собой. Господин Дарзак поклялся, что заставит американца замолчать – запугает, применит силу, пойдет даже на преступление. Но силы у Дарзака не было, и без умницы Рультабийля он, конечно, потерпел бы поражение.
Что же оставалось делать мадемуазель Стейнджерсон перед лицом этого чудовища? В первый раз, когда после его угроз она приняла меры предосторожности и он появился перед нею в Желтой комнате, она попыталась его убить, но, к сожалению, неудачно. С тех пор она стала постоянной жертвой этого невидимки, который мог шантажировать ее до самой смерти, который жил рядом с нею, у нее в доме, а она этого не знала, который требовал встреч «во имя их любви». Когда в первый раз она отказала ему в свидании, которое он назначил ей в письме через сороковое почтовое отделение, это вылилось в драму в Желтой комнате. Второе свидание он назначил ей письмом, пришедшим с обычной почтой к ней в спальню, где она приходила в себя, но она избежала встречи, запершись со служанками в будуаре. В этом письме негодяй сообщил, что, раз из-за ее состояния ходить ей нельзя, он в такую-то ночь, в такой-то час будет у нее в спальне, поэтому ей следует принять необходимые меры, чтобы избежать скандала. Матильда Стейнджерсон, зная, что ей нужно всячески опасаться наглости Балмейера, «уступила» ему свою спальню. Тогда-то и случилось происшествие в таинственном коридоре. В третий раз она подготовилась к свиданию. В предыдущий раз, прежде чем уйти из пустой спальни мадемуазель Стейнджерсон, Ларсан, как мы помним, написал там свое последнее письмо и оставил его на столе у жертвы. В нем он требовал, чтобы свидание все же состоялось, назначил его дату и час и обещал вернуть бумаги отца, пригрозив, что, если она опять ускользнет, он бумаги эти сожжет. В том, что документы у него, сомнений у нее быть не могло – достаточно было вспомнить, как он с ее невольной помощью похитил когда-то в Филадельфии бумаги из ящика отца. В этом Матильда Стейнджерсон подозревала его уже давно. Она знала его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что, если она не подчинится его воле, бесчисленное множество трудов, усилий, надежд обратятся в прах. Она решила еще раз встретиться лицом к лицу с человеком, который был ее мужем, и попытаться его смягчить. Остается лишь догадываться, что между ними произошло. Мольбы Матильды, грубость Ларсана. Он требует, чтобы она отказала Дарзаку. Говорит о своей любви и наносит удар, имея в мыслях отправить на эшафот другого. Он ловок, и маска Ларсана его спасет, думал он, соперник и на этот раз не сможет сказать, где находился в это время. Балмейер позаботился обо всем, а сама идея была проста, о чем и догадался юный Рультабийль.
Ларсан шантажировал Дарзака точно так же, как Матильду, – тем же оружием, тою же тайной. В письмах, настоятельных, словно приказы, он угрожал предать Матильду, обнародовать ее любовную переписку и, естественно, скрыться, если его захотят задержать. Дарзаку ничего не оставалось, как ходить на назначаемые ему свидания, как и Матильде, соглашаться на встречи, иначе он угрожал на следующий же день выступить с разоблачением. И в тот час, когда Балмейер уже собирался убить Матильду, Робер вышел из поезда в Эпине, где сообщник Ларсана, странный, не от мира сего человек, с которым мы еще когда-нибудь встретимся, силой удерживал его, заставлял терять время, чтобы наутро обвиняемый опять не смог объяснить столь странное совпадение и потерял голову.
Одного лишь Балмейер не принял в расчет – нашего Рультабийля.
Тайна Желтой комнаты объяснена, но мы все же проследим, чем занимался Рультабийль в Америке. Мы с вами знаем юного репортера, знаем, насколько он проницателен, – это-то и помогло ему восстановить историю мадемуазель Стейнджерсон и Жана Русселя. В Филадельфии Рультабийль сразу же разузнал все, что касается Артура Уильяма Ранса. Узнал и о его самоотверженном поступке, и о цене, на которую тот притязал. В салонах Филадельфии в свое время прошел слух о его браке с мадемуазель Стейнджерсон. Болтливость молодого ученого, настойчивые преследования мадемуазель Стейнджерсон, продолженные им даже в Европе, беспорядочная жизнь, которую он стал вести под тем предлогом, что хочет забыть свое горе, – все это выставляло Артура Ранса в весьма невыгодном свете, чем и объясняется холодность, с какою Рультабийль встретил его в комнате для свидетелей. Он сразу понял, что Ранс к делу Ларсана – Стейнджерсонов никакого отношения не имеет. После этого его ждало потрясение: он узнал о романе между Русселем и мадемуазель Стейнджерсон. Кто такой этот Жан Руссель? Рультабийль отправился из Филадельфии в Цинциннати, повторяя путь Матильды. В Цинциннати он отыскал старуху-тетку, и ему удалось развязать ей язык; история с арестом Балмейера пролила свет на все дело. В Луисвилле он добрался даже до домика священника – скромного и в самом деле очаровательного строения в старом колониальном стиле. Затем, оставив след мадемуазель Стейнджерсон, он отправился по следу Балмейера: из тюрьмы в тюрьму, с каторги на каторгу, от преступления к преступлению. Когда на нью-йоркской пристани Рультабийль садился на пароход, отплывающий в Европу, он знал, что с этой же пристани пять лет назад отплывал Балмейер, имея в кармане документы некоего Ларсана, убитого им почтенного торговца из Нового Орлеана.
Теперь вы полагаете, что знаете тайну мадемуазель Стейнджерсон? Знаете, да не всю. У мадемуазель Стейнджерсон родился от Жана Русселя ребенок, мальчик. Он появился на свет в доме тетки, которая устроила все так, что даже в Америке никто о нем не знал. Что с мальчиком стало? Это уже другая история; как-нибудь я вам ее расскажу.
Примерно через два месяца после описанных мною событий я повстречал Рультабийля: с грустным видом сидел он на скамье во Дворце правосудия.
– Ну, о чем задумались, мой юный друг? – спросил я. – У вас печальный вид. Как поживают ваши друзья?
– Разве у меня есть настоящие друзья, кроме вас? – отозвался он.
– Но я надеюсь, что господин Дарзак…
– Да, конечно…
– И мадемуазель Стейнджерсон… Как, кстати, она?
– Лучше, гораздо лучше.
– Так чего же печалиться?
– Я печален, потому что вспоминаю о духáх дамы в черном, – ответил он.
– О духах дамы в черном? Вы все время о них твердите. Может, наконец объясните, почему этот запах так настойчиво вас преследует?
– Быть может, когда-нибудь объясню, – проговорил Рультабийль и тяжело вздохнул.
Духи дамы в черном
Глава 1,которая начинается там, где романы обычно заканчиваются
Венчание господина Робера Дарзака и мадемуазель Матильды Стейнджерсон состоялось 6 апреля 1895 года в Париже, в церкви Сен-Никола дю Шардонне{32}, куда был приглашен лишь весьма узкий круг друзей. Прошло уже чуть более двух лет со времени событий, описанных мною в предыдущей книге, – событий столь сенсационных, что не будет преувеличением сказать: за такой короткий срок даже парижане не забыли о знаменитой «Тайне Желтой комнаты». Она еще занимала многие умы, и, конечно, небольшая церковь оказалась бы переполнена желающими поглазеть на героев нашумевшей драмы, если бы церемония бракосочетания не проводилась тайно, что, впрочем, было несложно устроить в этом удаленном от густонаселенных кварталов приходе. Приглашены были лишь несколько друзей господина Дарзака и профессора Стейнджерсона, на молчание которых можно было рассчитывать. Я принадлежал к их числу и приехал в церковь пораньше, поскольку хотел отыскать Жозефа Рультабийля. Не найдя его, я был несколько разочарован, хотя и не сомневался, что он придет; чтобы скоротать время, я подошел к господам Анри-Роберу и Андре Гессу, которые, стоя в тихом приделе Святого Карла, вполголоса вспоминали наиболее занятные эпизоды Версальского процесса, пришедшие им на ум в связи с предстоящей церемонией. Я рассеянно слушал их и следил за происходящим вокруг.
Боже мой, до чего же убога эта церковь Сен-Никола-дю-Шардонне! Дряхлая, вся в трещинах, грязная, но это не благородная патина времени, которая лишь украшает камень, а крайняя нечистоплотность, свойственная кварталам Сен-Виктор и Бернардинцев, на границе которых она располагается; стоящая в столь неподобающем для нее окружении, эта церковь мрачна снаружи и уныла внутри. Небо, которое кажется в этом священном месте более далеким, чем где-либо, цедит скупой свет, изо всех сил старающийся пробиться к верующим сквозь вековую грязь на стеклах. Вы, разумеется, читали «Воспоминания детства и молодости» Ренана