Надо ли перечислять похождения Бальмейера, которым в течение двадцати лет были посвящены все газеты. И если некоторые мои читатели забыли дело Желтой комнаты, то уж имя Бальмейера они, конечно, сохранили в своей памяти.
Это был отъявленный мошенник и великосветский аферист, обладавший удивительной ловкостью рук. Принятый в высшем свете, член наиболее избранных клубов, он был вдобавок еще и первоклассным шулером, который в затруднительных случаях, не колеблясь, орудовал ножом. Смелый и страшный «апаш», он никогда не знал сомнений и брался за самые рискованные и темные дела.
Однажды он все-таки был арестован, но успел сбежать перед самым судом, засыпав перцем глаза полицейских, которые везли его из тюрьмы во Дворец правосудия. Позднее стало известно, что в день своего бегства, когда его тщетно разыскивали лучшие сыщики парижской полиции, Бальмейер спокойно отправился на премьеру в «Комеди Франсез».
Затем он покинул Францию и уехал промышлять в Америку, где в один прекрасный день был задержан полицией штата Огайо, но снова бежал. О Бальмейере можно было бы написать целые тома удивительных историй.
И вот такой человек становится Фредериком Ларсаном.
— Но как же так, — возмущались присутствовавшие, — если юный журналист разоблачил Бальмейера, то почему, зная прошлое этого отъявленного негодяя, он позволил ему бежать?
В этот момент я восхищался Рультабилем, прекрасно понимая, какую услугу он оказал Роберу Дарзаку и мадемуазель Станжерсон, освобождая их от бандита, который теперь уже не сможет ничего рассказать.
Публика еще не пришла в себя от сделанного открытия, а в зале уже начали раздаваться голоса:
— Фредерик Ларсан, может быть, и убийца, но это не объясняет, как он выбрался из Желтой комнаты.
Заседание было продолжено, и допрос возобновился.
— Вы нас только что убеждали, — обратился к нему председательствующий, — что бежать из закрытого со всех сторон угла во дворе было невозможно. И я с вами согласен. Я допускаю также, что выглянувшего из окна Ларсана можно отнести к тем, кто в этом углу находился. Но ведь чтобы выглянуть из окна на втором этаже, ему надо было сначала туда добраться. Как он мог это сделать?
— Я сказал, — возразил Рультабиль, — что бежать нельзя было обычным способом. И он отыскал необычный. В отличие от Желтой комнаты, которая была закрыта со всех сторон, тупик во дворе давал все-таки возможность забраться по стене на плоскую крышу террасы и затем, пока мы все в немом оцепенении склонились над телом сторожа, перебраться в галерею через выходившее на террасу окно. Несколько шагов, и Ларсан был уже в своей комнате, а открыть окно и окликнуть нас было делом нескольких секунд — детские игрушки для такого акробата, как Бальмейер. А вот и доказательство, что все это не плод моей фантазии.
С этими словами Рультабиль извлек из кармана небольшой сверток и, развернув его, показал судье металлический стержень.
— Подготавливая отступление из своей комнаты на случай внезапного бегства, Ларсан вбил этот стержень в стену под террасой. Он идеально подходит к отверстию в кирпичной кладке, где я его и обнаружил.
Оказавшись загнанным в угол, Ларсан поставил одну ногу на тумбу, а другую на этот стержень и, ухватившись рукой за карниз над дверью комнаты сторожа, буквально исчез в воздухе. Тем более, что он очень ловок и вовсе не собирался этим вечером засыпать от снотворного, как он пытался нас уверить.
За десертом после обеда он разыграл великолепную сцену, изобразив внезапно и крепко уснувшего человека, что, естественно, отводило от него всякие подозрения. Если после совместного обеда и Ларсан, и я подверглись одной и той же участи, значит, он ни при чем.
А между тем Ларсан прекрасно использовал предоставившуюся ему возможность и надежно усыпил меня. Только мое жалкое состояние позволило ему пробраться в комнату мадемуазель Станжерсон. Какое несчастье можно было предотвратить!
В зале раздались приглушенные рыдания Робера Дарзака, нервы которого не выдержали этого воспоминания.
— Вы понимаете, — добавил Рультабиль, — что, находясь в соседней комнате, я сильно стеснял Ларсана, так как он знал или по крайней мере догадывался, что этой ночью мне будет не до сна. Конечно, он не предполагал, что я его подозреваю, но я мог заметить, как он выходит из своей комнаты, направляясь к мадемуазель Станжерсон. Чтобы проникнуть к своей жертве, он выбрал тот момент, когда я крепко заснул, а мой друг Сэнклер, выбиваясь из сил, пытался меня разбудить. Через десять минут раздался ужасный, незабываемый крик мадемуазель Станжерсон.
— Почему вы начали подозревать именно Ларсана? — спросил председательствующий.
— Это результат моих рассуждений, господин председатель. Я уже несколько дней наблюдал за ним, но трюка со снотворным все-таки не предвидел. Да, все мои рассуждения указывали именно на него, однако следовало увидеть лицо преступника своими глазами, после того как я определил своим разумом.
На следующий день после происшествия в Необъяснимой галерее я находился в положении человека, который не знает, как ему воспользоваться плодами своих размышлений. Склонившись к земле и вглядываясь в видимые, но, увы, ложные следы, я долго раздумывал над тем, что же мне теперь делать. Наконец выпрямился и отправился за ответом в галерею.
Ясно отдавая себе отчет, что убийца, которого мы преследовали, не мог скрыться из галереи ни естественным, ни сверхъестественным образом, я мысленно очертил круг, содержащий всех присутствовавших, и сказал себе следующие слова: «Поскольку убийца не может быть вне этого круга, значит, он находится внутри него».
Кроме преступника в этом круге обязательно должны были присутствовать: дядюшка Жак, господин Станжерсон, Фредерик Ларсан и я. Итого пять человек. Но глядя в круг, или, если вы предпочитаете, в галерею, там можно найти только четырех. При этом убежать или выйти из этого круга пятый не мог, значит, кто-то из четырех является одновременно и пятым, то есть является убийцей.
Почему я этого не заметил сразу? Потому что самого чуда раздвоения я не видел. С кем из четырех человек, находившихся в галерее, преступник мог совместиться, так что я этого не заметил? Конечно, не с теми, кого я видел в этот момент. А я все время видел господина Станжерсона и убийцу, дядюшку Жака и убийцу, себя и убийцу. Значит, это не мог быть ни господин Станжерсон, ни дядюшка Жак, ни я.
Но видел ли я одновременно Фредерика Ларсана и убийцу? Нет! Прошло несколько секунд после того, как я потерял преступника из виду у перекрестка двух галерей. Ларсану этого оказалось достаточным, чтобы завернуть за угол, сорвать фальшивую бороду и столкнуться с нами, якобы преследуя убийцу.
Перевоплощение было любимым фокусом Бальмейера. Он мог явиться перед мадемуазель Станжерсон с рыжей бородой, а затем, приклеив каштановую бородку, делавшую его похожим на Робера Дарзака, показаться в таком виде почтовому служащему. Он поклялся погубить Дарзака, и для этого были хороши все средства.
Таким образом я мысленно сблизил оба эти лица или, вернее, два воплощения одного и того же человека.
Это открытие потрясло меня. Пытаясь прийти в себя, я занялся внешними обстоятельствами, которые раньше сбивали меня с толку, и попытался согласовать их с моими выводами.
Каковы были внешние обстоятельства, противоречившие заключению, что преступником является именно Ларсан.
1. Я видел незнакомца у мадемуазель Станжерсон. Прибежав в комнату сыщика, я застал его там с заспанным лицом.
2. Лестница.
3. Я оставил Фредерика Ларсана в конце поворотной галереи, сообщив, что проникну в комнату мадемуазель Станжерсон и попытаюсь захватить незнакомца. И что же! Вернувшись туда, я застаю преступника на прежнем месте.
Первое внешнее обстоятельство меня не смущало. Возможно, что пока я спускался с лестницы и возвращался в замок, этот человек, закончив свои дела, вернулся к себе в комнату и быстро разделся. Постучавшись к нему, я увидел заспанное лицо Фредерика Ларсана.
Второе обстоятельство также отпадало. Ясно, что если преступником был Ларсан, то ему не требовалась лестница, чтобы попасть в замок, ведь он находился в комнате рядом со мной. Но эта лестница должна была убедить всех, что убийца пришел именно снаружи — необходимое звено в замысле Ларсана, так как этой ночью Робера Дарзака в замке не было.
Наконец, эта лестница при необходимости могла облегчить бегство и самому Ларсану. Но вот третье внешнее обстоятельство оставалось непонятным. Оставив Ларсана в конце поворотной галереи, я бросился в левое крыло замка за господином Станжерсоном и дядюшкой Жаком, а он использовал этот момент, чтобы отправиться обратно в комнату мадемуазель Станжерсон. Зачем? Это было рискованно.
Не успев вернуться на свой пост, он мог оказаться под подозрением. Значит, у него была для этого какая-то веская причина, причем возникшая внезапно, иначе, иначе он не одолжил бы мне свой револьвер.
Посылая дядюшку Жака в конец прямой галереи, я, естественно, полагал, что Ларсан находится в конце поворотной. Озабоченный точным выполнением моего приказа и не знающий подробностей дядюшка Жак, минуя перекресток двух галерей, не посмотрел, находится ли Ларсан на своем посту.
Что же заставило преступника вторично отправиться в комнату мадемуазель Станжерсон? Вероятно, оставался какой-то явный след, выдававший его присутствие там. Он забыл в комнате что-то очень важное. Что же? Нашел ли он эту вещь?
Я вспомнил о свече на полу, о пригнувшемся человеке и попросил убиравшую комнату госпожу Бернье поискать хорошенько. И она нашла вот это пенсне, господин председатель!
Рультабиль достал из жилетного кармана уже известное нам пенсне и поднял его над головой.
— Я был весьма смущен, так как никакого пенсне у Ларсана никогда не видел. Если он им не пользовался, значит, он в нем не нуждался. И уж подавно оно было ему не нужно в тот момент, когда свобода действий имеет первостепенное значение. Что означало это пенсне? Оно не соответствовало созданному мною образу преступника.