Мартен Латуш переносил эту преданность с кротостью мученика. Ведь и великий Жан-Жак Руссо познал испытания подобного рода, что, однако, не помешало ему создать «Новую Элоизу». Вот и Мартен Латуш, несмотря на ненависть своей Бабетты к духовым инструментам и вообще ко всему, из чего можно извлечь мелодию, умудрился с большой дотошностью написать пять томов «Истории музыки», удостоившейся во Французской Академии самых высоких похвал.
Г-н Ипполит Патар остановился в коридоре перед самым выходом во дворик, уверенный, что только что сподобился видеть и слышать ту самую жуткую Бабетту.
Он имел все основания полагать, что она скоро вернется.
Обуреваемый этими предчувствиями, он стоял ни жив ни мертв, не решаясь кликнуть хозяина из страха разбудить сердитых соседей, равно как и спуститься во двор, чтобы ненароком не свернуть себе шею в потемках.
Впрочем, терпение г-на непременного секретаря вскоре было вознаграждено. Снова послышался стук калош, и входная дверь с грохотом затворилась.
И сразу же какая-то черная масса наткнулась в темноте на робкого посетителя.
– Кто тут?
– Это я… Ипполит Патар… из Академии, непременный секретарь… – отозвался дрожащий голос.
О, Ришельё!
– Чего вам надо?
– Господина Мартена Латуша.
– Нету его здесь. Ну да ладно уж, входите, скажу вам кое-что, так и быть.
Г-на Ипполита Патара втолкнули через открывшуюся под сводом дверь в какое-то помещение.
Бедный непременный секретарь заметил при свете коптилки, стоявшей на грубо сколоченном столе из некрашеного дерева, целую батарею кухонной утвари у стены и догадался, что попал на кухню.
Позади него хлопнула дверь, а впереди возник чудовищный живот, покрытый клетчатым фартуком, и два кулака, упершихся в необъятные бедра, причем один из этих могучих кулаков все еще сжимал ручку метлы.
Поверх всего этого из темноты прогремел хриплый голос, навстречу которому г-н Ипполит Патар не осмеливался поднять глаза:
– Так вы его убить хотите?
Фразу произнесли со своеобразным аверонским выговором, поскольку и Бабетта, и Мартен Латуш были родом из Родеза в Авероне.
Г-н Патар не ответил, но вострепетал.
Голос повторил:
– Ну-ка, скажите, господин Непременник, вы его убить хотите?
«Господин Непременник» энергично замотал головой в знак отрицания.
– Нет, – наконец осмелился он вымолвить, – нет, сударыня, я не хочу его убивать… Но мне очень нужно с ним повидаться.
– Ну ладно, господин Непременник, вы его увидите… В общем-то, вы похожи на честного человека, чего уж там… Ладно, вы его увидите, тут он. Только для начала мне надо сообщить вам кое-что… Для того я и затащила вас в свое хозяйство, уж извините.
Отбросив наконец ручку от метлы, грозная Бабетта поманила г-на Ипполита Патара в угол к окну, где для каждого из них нашлось по стулу. Но, прежде чем усесться, Бабетта спрятала светильник за камином, и уголок, куда она затащила «господина Непременника», погрузился в кромешную тьму. Она вернулась на свое место и слегка приотворила один из внутренних ставней, закрывавших окно. Сквозь прутья оконной решетки просочилась малая толика мутного света от одинокого уличного фонаря напротив и мягко осветила лицо Бабетты.
Г-н непременный секретарь теперь рассмотрел это лицо и немного успокоился, поскольку все предосторожности, принятые старой служанкой, не могли не заинтриговать его, а отчасти и встревожить. Это лицо, при определенных обстоятельствах неизбежно вызывавшее опасения, в данную минуту выражало какую-то сострадательную мягкость и в целом располагало к доверию.
– Господин Непременник, – начала Бабетта, усаживаясь напротив академика, – вы моим повадкам не очень-то удивляйтесь. Я вас сюда, в самую темень затем посадила, что мне надо подстеречь этих игрецов… Но сейчас не о том речь… сейчас я вам хочу сказать кое-что… – В ее хриплом голосе послышались слезы. – Вы что, убить его хотите?
При этих словах Бабетта взяла своими ручищами руку г-на Ипполита Патара, и он не отнял ее, странно взволнованный этим печальным южным выговором, который, казалось, достигал самого сердца, завернув по пути в Аверон.
– Послушайте, – продолжала Бабетта, – я вас прошу, господин Непременник, я вас от всей души прошу, ответьте мне по чести да по совести, как судьи говорят: сами-то вы верите, что те двое попросту взяли да померли? Отвечайте, господин Непременник!
От этого вопроса, который он никак не ожидал, г-н Непременник почувствовал легкую дурноту. Но после некоторого молчания, наверняка показавшегося Бабетте весьма торжественным, он произнес окрепшим голосом:
– По чести и по совести… да. Я считаю, что обе эти смерти вполне естественны.
Воцарилось молчание.
– Господин Непременник, – послышался серьезный голос Бабетты, – вы, может, мало подумали?
– Сударыня, врачи утверждают…
– Врачи частенько ошибаются, сударь. По правде, я и сама это видела. Подумайте-ка об этом еще разок, господин Непременник. Вот что я вам скажу: этак запросто не помирают – вот так враз, на одном и том же месте, говоря одни и те же слова, оба, один через пару недель после другого – без того, чтобы это кто-то не подстроил! Неспроста это, ох неспроста!
В своей речи, более выразительной, чем правильной, Бабетта сумела восхитительно точно обрисовать ситуацию. Г-н непременный секретарь был сражен.
– Так вы полагаете… – залепетал он.
– Я полагаю, – оборвала собеседника Бабетта, – что этот Элифас или как его там – грязный колдун! Обещал ведь, что отомстит, вот и отомстил – перетравил их всех… А отраву, должно, в письма подсыпал. Вы что, не верите мне? По-вашему, не так все было? Да послушайте же вы меня, господин Непременник, хорошенько послушайте! Может, тут чего другое… Скажите мне опять по чести да по совести: если мой хозяин станет у вас читать это свое похвальное слово, как те двое, – и вдруг помрет, а? Что тогда? Снова заявите, что это естественно?
– Нет! – без колебаний воскликнул г-н Ипполит Патар.
– По чести и по совести?
– По чести и по совести!
– Ну так вот, господин Непременник, я не хочу, чтобы он помер!
– Он не умрет, сударыня!
– То же самое говорил моему хозяину этот… Максим д’Ольнэ… а сам помер!
– Из этого не следует, однако, что и господин Латуш…
– Бог его ведает! Уж я-то точно запретила хозяину туда являться, в эту вашу Академию…
– Но он в нее избран, сударыня!
– Знать ничего не знаю! Раз не придет – значит, и не избран. Я и всем газетчикам, которые сюда нагрянули, то же самое объявила. Так что придется держать слово. Не явится он, точно вам говорю.
– Как не явится? Но у нас письма от него…
– Это без толку. После того письма, которое он вам вчера написал, никто и слова поперек не молвит. Он его при мне писал, вы его, небось, уже получили нынче утром? Он мне сам его читал. Там про то, что не пойдет он в Академию…
– Клянусь вам, сударыня, я не получал такое письмо! – вскричал г-н Ипполит Патар.
Бабетта, обдумывая услышанное, некоторое время молчала. Потом решительно заявила:
– Я верю вам, господин Непременник.
– Почта, – как бы оправдываясь, начал г-н Патар, – порой работает неважно…
– Нет, – со вздохом отвечала Бабетта, – нет, господин Непременник. Не то! Вы потому его не получили, письмо это, что он его попросту не отправил! – Она снова вздохнула. – Он так в нее хотел, в вашу Академию! – И грозная Бабетта заплакала, причитая: – Ох, принесет она ему несчастье! Ох, принесет! Я все время вот о чем думаю… – продолжала она сквозь слезы. – Предчувствие у меня такое, а оно, знаете ли, не обманывает… Сами рассудите, господин Непременник, ведь неспроста это будет, коли мой хозяин помрет, как те двое. Правда? Так не дайте же ему помереть, не заставляйте его слово похвальное читать, как остальных!
– Но это невозможно! – возразил г-н Патар, глаза которого тоже увлажнились. – Совершенно немыслимо! Кто-то обязательно должен произнести речь в честь монсеньора д’Абвиля.
– Мне-то что, – всхлипывала Бабетта, – мне-то все равно. А вот он, бедняга, только о том и думает, как бы получше его написать, это похвальное слово вашему д’Абвилю! Злости в г-не Латуше ни на грош нету! Ох, доконает оно его, это похвальное слово! Да разве хозяина что-то остановит? Ему лишь бы в Академию вашу попасть! Но у меня предчувствие, говорю вам…
– Напрасно вы…
– Тсс! Тише! – приложила палец к губам Бабетта, внезапно прервав свои причитания.
Она яростно уставилась на тротуар под окнами. Г-н непременный секретарь проследил за ее взглядом и заметил прямо под фонарем напротив дома шагающий ящик! Только теперь кроме маленьких ножек у него была еще и голова! Странная голова – лохматая, заросшая дикой бородой, она едва виднелась из-за огромного ящика.
– Шарманщик, – прошептал г-н Ипполит Патар.
– Игрец, – тихонько выдохнула Бабетта, для которой все уличные музыканты были «игрецами». – Ей-богу, тот самый! Вернулся! Думает, что мы уже спим. Да тише вы, не возитесь! – Она так разволновалась, что стало слышно, как колотится ее сердце. – Поглядим сейчас, что он затевает, – пробормотала она сквозь зубы.
Тем временем шагающий ящик никуда не шагал. Его лохматая и бородатая голова неотрывно смотрела прямо в сторону г-на Патара и Бабетты, но, конечно, не видела их. Голова эта была покрыта столь буйной растительностью, что невозможно было различить ни одной черты лица. Выделялись лишь глаза – живые и проницательные.
Г-н Ипполит Патар подумал про себя: «Где-то я их уже видел, эти глаза». Он встревожился еще больше, хотя для этого уже не требовались никакие новые события. Обстоятельства сами по себе были пугающими, ненадежными и таинственными, а тут еще угол темной кухни с зарешеченными окнами да речи старой служанки, растревожившие ему сердце. Все правда, все правда! Он сгоряча ответил, что обе смерти естественны. А вдруг этот третий тоже умрет? Какая ответственность падет тогда на него, непременного секретаря! Не говоря уже об угрызениях совести…