Юрий Кнорозов тщательно, самым детальным образом изучает «книги Чилам Балам». Он отсеивает нужное от бесполезного, исследует каждую фразу, каждое слово. Наконец, впервые делает перевод на русский язык основных текстов из «книг Чилам Балам», восходящих к доиспанским временам. Тяжелый труд вознаграждается с лихвой, тексты содержат именно то, в чем так нуждался ученый: древние слова языка майя, жреческую терминологию (к тому же «озвученную» с помощью латиницы) — неоценимый материал попадает в руки дешифровщика!
Теперь уже сами тексты заново подвергаются полному и всестороннему анализу. Они сопоставляются с современным языком майя и с языком XVI века, и постепенно появляется тот самый многослойный «срез» (подобный археологическому), который разрешает еще одну труднейшую задачу дешифровки.
Юрий Кнорозов изучает грамматику майя; ему удается «препарировать» грамматическую структуру языка, несмотря на ее исключительную сложность, на непривычные для европейца языковые формы и категории. Достаточно привести такой пример: глаголы майя должны иметь показатели субъекта действия и объекта действия одновременно! Объяснить подобные требования языка майя примером на русском языке совершенно невозможно.
Необычайно сложна и лексика: слова как бы располагаются по различным временным слоям (подобно слоям в археологии), начиная с заимствований из испанского и даже английского языков — «верхние слои», кончая слоями, уходящими в глубь веков, к эпохе, предшествовавшей рождению первых городов-государств майя на рубеже нашей эры.
Эти исследования наглядно показали, сколь наивными были попытки читать иероглифические тексты рукописей на языке майя XVI или даже XIX века.
Мы только что говорили о так называемых «книгах Чилам Балам», написанных индейцами на языке майя латиницей. Нет сомнений, что какая-то часть этих текстов переписывалась с иероглифических рукописей майя скорее всего по памяти, а может, и непосредственно с самих манускриптов. Делалось это тайно — индейцам приходилось со всеми предосторожностями скрывать рукописи, поскольку они хорошо помнили жестокую расправу, учиненную главой францисканских монахов Диего де Ландой.
Между прочим, именно это обстоятельство — соблюдение строжайшей тайны вокруг всего, что было связано с иероглифическими текстами, дает серьезные основания предполагать, что и в дальнейшем могут быть обнаружены не только «книги Чилам Балам», но и новые иероглифические рукописи. Кстати, это уже имело место. Так, в начале нашего века на Юкатане была найдена рукопись майя, тщательно упакованная в глиняном сосуде. Впоследствии она погибла при случайных обстоятельствах, и с нее даже не успели снять копию. Кроме того, при раскопках города Вашактуна (Гватемала) были найдены истлевшие от сырости остатки другой рукописи; разрушенную временем рукопись не удалось восстановить.
Нам уже известно, что тексты «книг Чилам Балам» содержат, как правило, пророчества, древнюю мифологию и сведения исторического характера. И только одна из них, «книга Чилам Балам» из Чумайэля (название селения, где она была обнаружена), сохранила образец эпоса древних майя. В ней неизвестный переписчик записал древнее сказание: «Песнь о взятии города Чич’ен-Ица». Вот оно[18]:
Такой след оставил владыка Хунак Кеель.
Песнь.
Эй, что достойно нас?
Драгоценная подвеска на груди.
Эй, что украшает доблестных людей?
Мой плащ, моя повязка.
Не боги ли так повелели?
Что тогда оплакивать?
Таков и каждый из нас.
Молодым юношей был я в Чич’ен-Ица,
Когда пришел захватывать страну злой предводитель войска.
Они здесь!
В Чич’ен-Ица теперь горе.
Враги идут!
Эй! В день 1 Имиш
Был схвачен владыка у Западного колодца.
Эй! Где же ты был, бог?
Эй! Это было в день 1 Имиш, сказал он.
В Чич’ен-Ица теперь горе.
Враги идут!
Прячьте! Прячьте!
Так кричали все.
Прячьте! Прячьте!
Это знают бежавшие сюда.
Таков был клич в день 1 Йашк’ин,
В страшный день, 2 Ак’баль, они пришли.
Они здесь! Враги идут!
Был ли кто-нибудь, кто поднялся?
Второй раз мы испытали силу.
Они здесь!
Трижды был праздник наших врагов, наших врагов!
Голод!
Скоро он придет в Чич’ен-Ица, там теперь горе!
Враги идут!
3 К’ан был тот день.
Смотрите! Кто я, говорящий среди людей?
Я покрыт листьями.
Внимайте! Кто я, говорящий в глубине Чак’ан путуна?
Вы не знаете меня.
Внимайте! Я был рожден ночью.
Какими мы были рождены?
Внимайте! Мы спутники владыки Мискита.
Придет конец бедствиям.
Эй! Я вспомню свою дорожную песню.
Теперь горе.
Враги идут!
Внимайте, сказал он, я умираю на городском празднике.
Внимайте, сказал он, я снова приду, чтобы разрушить город врагов.
Это было его желание, мысли его сердца.
Они меня не уничтожили!
Я говорю в своей песне о том, о чем я вспомнил.
Теперь горе.
Они здесь! Враги идут!..
Не вызывает сомнений, что «Песнь о взятии города Чич’ен-Ица» сочинил очевидец военного разгрома и крушения этого города-государства. «…Молодым юношей был я в Чич’ен-Ица, когда пришел захватывать страну злой предводитель войска…» — горестно плачет он о страшном нашествии врагов. Автор «Песни» называет нам и имя предводителя, напавшего на его родной город, — «владыка Хунак Кеель».
Однако кто такой Хунак Кеель и почему его войска напали на город Чич’ен-Ица? «Песня», к сожалению, не дает ответа на эти вопросы. Поэтому, чтобы разобраться в событиях, столь трагически описанных в «Песне о взятии города Чич’ен-Ица», нам придется заглянуть в ту тревожную эпоху, когда они разыгрались на Юкатане.
Тем более что любой рассказ о майя не может пройти мимо священного города Чич’ен-Ица — одного из самых выдающихся архитектурных ансамблей, созданных человеческим гением.
К тому же именно с городом Чич’ен-Ица прежде всего связана целая эпоха в истории народа майя. Когда тольтеки захватили власть на Юкатане, город Чич’ен-Ица стал столицей — гегемоном их огромного государства. Именно здесь наиболее отчетливо видно тольтекское влияние. Но храмы, пирамиды и дворцы строили не тольтеки, а майя. Несомненно, что они стремились как можно лучше и точнее выполнить заказ новых правителей, но освободиться от «бремени» своей многовековой культуры зодчие и строители майя, конечно, не могли. К тому же сами правители, как уже говорилось, не стремились разрушить культуру майя; они скорее сами восприняли ее, естественно, внеся в эту культуру характерные тольтекские элементы. Это особенно хорошо просматривается в архитектуре, скульптуре и монументальной живописи майя того периода. Мы не случайно говорим — майя, ибо на Юкатане по-прежнему жила и развивалась культура майя.
Но в пантеоне местных богов главенствующие позиции захватило новое верховное божество — К’ук’улькан, Пернатый змей. Между прочим, то, что имя божества называлось на языке майя, как нельзя более красноречиво свидетельствует, что пришельцы не только восприняли местную культуру, но и язык майя, иначе зачем им было утруждать себя переводом имени Пернатого змея — Кетсалькоатля на чужой язык?
Более двухсот лет господствовал над всей страной город Чич’ен-Ица. Этот период в истории майя принято называть гегемонией Чич’ен-Ица.
На языке майя слово «чен» означает «колодец», «естественный водоем»; «Чич’ен» буквально переводится как «рот колодца», «пасть», «отверстие»; «Ица» — имя одного из племен майя-кичэ.
Таким образом, название города-государства Чич’ен-Ица переводится как «Колодец (людей) ица».
И действительно, на территории города имеется гигантский колодец, созданный природой. Колодец занял одно из важнейших мест в жестокой религии завоевателей. С колодцем связано не только название города, но и начало конца двухсотлетней гегемонии его правителей над другими городами майя. Вот что пишет об этом Ю. В. Кнорозов в своей монографии «Письменность индейцев майя»:
«В конце концов гегемония Чич’ен-Ица стала вызывать недовольство других городов. Начало междоусобных войн все источники связывают с именем правителя Майяпана Хунак Кееля (из рода Кавич), который сначала был на службе у правителя Майяпана Ах Меш Кука. В это время существовал обычай бросать живых людей в Священный колодец Чич’ен-Ица в качестве посланцев богам. Эти посланцы, разумеется, не возвращались. Ах Меш Кук избрал Хунак Кееля в качестве такой жертвы, но последний сумел каким-то образом выбраться из колодца, после чего в качестве посланца, побывавшего у богов, добился провозглашения себя владыкой (ахав) Майяпана…»
Знаменитый колодец — его и сейчас продолжают называть «Священным» (по-испански: Сеноте саградо) — поражает своими размерами: почти круглый, словно его специально кто-то высверлил гигантским коловоротом, он достигает в диаметре около шестидесяти метров! Трудно сказать, на сколько десятков метров в глубину уходят его крутые, почти отвесно падающие вниз, стены, однако хорошо известно расстояние от естественной кромки колодца до мутной глади поверхности его воды — двадцать метров!
Глядя сверху на сине-зеленые воды Священного колодца, невозможно понять, как смог человек выбраться оттуда без посторонней помощи. Но Хунак Кеелю не только никто не помогал, наоборот, по краям колодца стояли жрецы, и, если бы у «посланца» к богам появилось желание выбраться на поверхность, они разубедили бы его в правильности такого намерения градом камней.
Рассказ четвертыйПосланец к богам бозвращается на землю
…Хунак Кеель вдохнул в легкие побольше воздуха и не шагнул, а прыгнул в Священный колодец. Пятки ног, обутых в тяжелые ритуальные сандалии, больно ударились о ровную водную гладь. Тело обожгло леденящим холодом — оно быстро погружалось в воду. Потом погружение замедлилось, и, наконец, он повис глубоко под водой…