Еще до того, как Моуди открыл дверь, до Алека донесся лихорадочный стрекот пишущей машинки, прерываемый лязгом каретки, возвращаемой к началу строки. Дэйзи сидела за столом эпохи Регентства, и ее силуэт четко вырисовывался на фоне окна. Отбарабанив на клавишах еще несколько слов, она прервалась и повернула голову в его сторону.
– Алек? Дайте мне еще полминуты добить абзац.
Дворецкий бесшумно исчез. Алек порылся в кармане, достал коробок спичек и зажег пару газовых рожков. В их свете глазу открылась картина над камином: батальная сцена со вспышками выстрелов и разбросанными по всей поверхности полотна окровавленными телами британских солдат и полуголых туземцев. Алек повернулся к ней спиной.
– Жуть, правда? – Выкрутив из каретки отпечатанный лист, Дэйзи улыбнулась – как показалось Алеку, немного напряженно.
– Жутковато, но при этом весьма героично, на мой взгляд.
– Возможно. – Она встала и обошла стол. – Если мы сядем вот на эти два стула и немного их повернем, нам не придется на нее смотреть.
– Вы не будете возражать, если я закурю? – Дэйзи согласно кивнула, и он достал трубку и кисет. – Что не так, Дэйзи? Ведь не викторианская мазня вас расстроила?
– Ох, да нет же. Просто мне нужно сказать вам кое-что, а это не так просто. Может, выключите на минуту ваш всепроникающий взгляд?
– Извините. Дурная полицейская привычка. – Алек повозился, набивая трубку и пытаясь ее раскурить. – Это ведь про Гудмэна, не так ли? – спросил он между затяжками.
– Как вы догадались?
– Это нетрудно. Вы ведь взяли его под свое крыло, как прежде леди Вентуотер, а еще я знаю: он что-то скрывает.
– К убийству это не имеет никакого отношения, Алек, честно. Бен… Вы ведь знаете, бывают такие мужчины, которым не нравятся женщины?
– Боже праведный, так вот в чем дело! Гудмэн и Парслоу? Ну конечно! Стоит ли удивляться тому, что бедолага оказался в таком дерьме…
– Они любят друг друга. Вам ведь не нужно их за это арестовывать, правда?
– Людей арестовывают за действия, не за наклонности, а у меня нет доказательств непристойного поведения. Но вы понимаете, что это дает им обоим отличный мотив избавиться от Грейс? Гудмэн мог просто ревновать, а Парслоу рисковал тем, что его заставят жениться. Так отец все-таки Парслоу? Пытался доказать, что он не тот, кто есть?
– Да, – печально подтвердила Дэйзи. – Я понимаю, это для них обоих выглядит достаточно плохо, но… но я правда верю, что они скрывали только… это.
– Ни у одного из них нет алиби с десяти до одиннадцати, – продолжал Алек, перебирая в памяти их показания. – Если только… да, это многое бы объяснило… если только они не были вдвоем. Но я не могу принять их показания друг на друга, а если они были наедине, то и убийство могли совершить вдвоем. Мне нужно поговорить с ними обоими, вместе.
– Позвольте мне остаться, Алек. Если они сами не будут против. Я могу стенографировать допрос.
Алек подумал.
– Ладно. Это абсолютно противоречит правилам, но они все равно уже признались вам, а подобных вещей Пайперу без крайней нужды лучше не знать. И его все равно нет – уехал встречать Тома в Крю.
– Сержант Том приезжает? – Дэйзи расплылась в улыбке. – Здорово. Он мне нравится.
Звоня в колокольчик, стоявший на каминной полке, Алек в очередной раз восхитился ее способностью радоваться мелочам даже в самых сложных обстоятельствах. Вот и Джоан так: ее мог порадовать цветущий тюльпан во время налета цеппелинов…
Вошел, шаркая, Моуди, и Алек попросил его позвать Бена и Себастьяна. Дэйзи вернулась за стол и приготовила карандаши и тетрадь.
– Почему вы не бьетесь в истерике? – поинтересовался Алек, сдвигая в сторону пишущую машинку. – Мне казалось, большинство женщин вашего класса даже не догадываются о существовании таких неестественных наклонностей. А уж в среднем классе я и вовсе не сомневаюсь; моя мать, например, точно не знает. – Он сел за стол.
– Ну, общественные школы… и у меня был брат – поневоле что-нибудь да услышишь. И не забывайте, я живу в богемном квартале.
– И все равно меня потрясает, с каким спокойствием вы приняли новость о наклонностях своего друга.
– Да нет, на самом деле это, конечно, шокировало. Но, в конце концов, они ведь те же самые люди, какими были прежде. Я не думаю, чтобы они могли как-нибудь это изменить, поэтому это даже нельзя назвать неестественным, правда? Это все равно что обвинять кого-то в хмурости или, ну… в том, что облысел до срока. – Дэйзи внимательно посмотрела на него. – Хотя я рада, что вы пока не облысели.
– Пока! – произнес Алек с наигранным возмущением. Они все еще смеялись, когда вошли Парслоу и Гудмэн.
Оба имели довольно смущенный вид. Гудмэн хромал первым.
– Насколько я понимаю, вы не готовы бросить нас обоих за решетку, инспек… – Не договорив, он согнулся от приступа кашля.
Парслоу догнал его и взял под руку.
– Это все холодный ветер, – объяснил он. – И сквозняки повсюду. Иди, сядь у огня, Бен.
– Да, конечно, – согласился Алек, с сожалением загасив трубку, которая только-только раскурилась, выпустив клуб дыма, без всякого сомнения, опасного для пораженных газом легких. Напоминание о военном прошлом Гудмэна стерло последние крупицы презрения, которые он тщательно скрывал от Дэйзи. Забота юного Адониса об искалеченном партнере тоже удивила и произвела на него впечатление. Связь оказалась вовсе не такой односторонней, как ему представлялась.
Дэйзи тоже поспешила помочь Парслоу усадить Бена в кресло у огня. Алек с неодобрением заметил, что в глазах у нее загорелся хитрый огонек. Она шепнула что-то Парслоу на ухо. На его лице вихрем пронеслись удивление, понимание, а потом в глазах отразилось точно такое же выражение. Алек едва не застонал вслух. Что еще она задумала?
Ему полагалось бы отослать Дэйзи прочь, пока дело не зашло слишком далеко. Вместо этого его губы, словно подчиняясь взгляду ее голубых глаз, сами собой произнесли слова:
– Вы не будете против, если мисс Дальримпл останется, чтобы записывать нашу беседу?
– Не будем, – твердо ответил Парслоу. Он достал из кармана плоскую, обтянутую кожей фляжку, отвинтил крышку и приложил к бледным губам Гудмэна. После нескольких глотков на его впалые щеки вернулось подобие румянца, однако Бен, откинув голову на спинку кресла, не делал попыток заговорить. Себастьян придвинул к креслу стул, сел и ободряюще положил ладонь на руку Гудмэна.
Алек сел напротив них, а Дэйзи осталась за столом.
– Ладно, – начал он. – Будем считать, что мисс Дальримпл все мне рассказала, так что не станем к этому возвращаться. Вам не хотелось бы уточнить свои предыдущие показания, мистер Парслоу?
– Да. Большую часть времени между десятью и одиннадцатью вечера тринадцатого декабря мы с Беном провели вместе. Я спустился в библиотеку, и… Мы в первый раз по-настоящему поговорили о… о всяком. О том, что мы значим друг для друга, – договорил он и вздернул подбородок.
– Почему вы не говорили мне об алиби, которое каждый из вас мог дать друг другу?
– Это я виноват, инспектор, – слабым голосом произнес Гудмэн. – Мне казалось, важнее скрыть наше… стремление к обществу друг друга, чем обеспечивать алиби, – тем более что Грейс убили не мы. Общение с инспектором Даннетом не подготовило меня к тому, что полицейский офицер может быть интеллигентным, более того, проницательным.
Алек бесстрастно кивнул в знак благодарности за комплимент.
– Это моя ошибка, – возразил Парслоу. – Я не помню, чтобы мы договаривались не сообщать о том, что я заходил в комнату Бена передать ему слова моей матери. Должно быть, это вас и насторожило.
Вид у него сейчас был спокойный, даже уверенный – ничего похожего на прежнего запуганного, огорчавшегося по пустякам юношу. Алеку показалось, его напряжение было связано с боязнью того, что всплывут на поверхность их с Гудмэном отношения, а не со смертью Грейс. И вот все открылось, но это оказалось совсем не так страшно, как Себастьян ожидал. И это отсутствие страха заставило Алека даже при отсутствии доказательств поверить в их взаимное алиби.
А вот обретенная уверенность – это совсем другое дело. Она появилась после нашептываний Дэйзи. Что, дьявол ее побери, она ему сказала?
– Что ж, насколько я могу судить, – со вздохом произнес он, – вы оба чисты. Тем не менее я вынужден просить вас не покидать Окклз-Холл, не поставив меня предварительно в известность.
– Мы не уедем, – поморщившись, пообещал Парслоу. – Одного беглеца в семье более чем достаточно. Бог свидетель, хотелось бы мне знать, куда и зачем отправилась Бобби. Но это никак не может быть связано с Грейс, инспектор. Я совершенно убежден, что не может.
– Вашей сестре известно про вас и мистера Гудмэна, сэр?
– Нет, ничего. Бобби отличная спортсменка, но слишком прямолинейна, чтобы видеть что-либо, если только это не сунут ей прямо под нос. Как и мой отец, хотя нет: он-то и под носом ничего не увидит. Бобби и насчет Грейс не догадывалась, пока я ей не сказал.
– А леди Валерия?
– Думаю, она что-то подозревала, – медленно проговорил Парслоу. – Даже до того, как понял я сам. Этим, возможно, и объясняется то, как она опекала меня со времен школы, вам не кажется? Защищала меня от самого себя. И Грейс… я все думал над вашими словами – насчет рюмки на ночь и утреннего чая в постель. Вы считаете, моя мать нарочно подталкивала ее к этому в попытках изменить меня?
– Скорее для того, чтобы доказать себе именно то, что, насколько мне кажется, вы пытались доказать себе, – осторожно предположил Алек. – Грейс говорила Моргану, что ее светлость поощряла ее совратить вас, равно как и ее отец.
– Мосс? Только ради того, чтобы доставить нам неприятности? – Это для Парслоу, только-только обретшего душевное равновесие, оказалось слишком. – Господи! – воскликнул он и снова закрыл лицо руками. Теперь настала очередь Гудмэна подбадривать его. Не прошло и минуты, как Себастьян оправился настолько, что снова смог говорить. – У бедной Грейс не было никакого выбора, правда? Она мне нравилась, хотя я ее и не хотел.