«Пфф, смешно… Сейчас мы, десять учениц, находимся на занятии и слушаем все эти объяснения, только чтобы в будущем “влюбиться” в кого-то, чьего лица мы даже ни разу не видели…»
Соджон не верила в любовь, равно как не верила в чью-то милость или жалость. Что может дать человеку любовь, кроме как нарушить устоявшийся порядок и баланс его жизни?
Когда ты влюблен, неважно, в какой ситуации находишься: забываешь обо всем, когда любовь напоминает о себе. Даже если ты работал весь день и вымотался, полночь ли, раннее ли утро, стоит только «любви» поманить тебя, и ты уже летишь на ее зов… а на следующий день ходишь убитый усталостью. Весь установленный порядок рушится, ты становишься беспомощным и беззащитным и всю оставшуюся жизнь словно существуешь на автомате только во имя этой самой «великой любви», которая прирастает и кормится сама собой, словно монстр, заполняя всю жизнь и пространство, пока кроме нее ничего не останется – и только тогда монстр насыщается. Любовь… Чушь какая, кто в это вообще поверит? И композиция, созданная Шопеном под воздействием его любви, оказалась длинной и скучной.
– Ну что ж, теперь погрузимся в исполнительскую сферу… – Мун встал, подошел к устройству и сдернул с него матерчатый чехол. Это оказалась караоке-машина. – Любимые песни вашей «цели» – «Полевые цветы» Пак Хёсин и «Тот человек» Сим Субон. Вы должны хорошо их освоить, верно?
Ученицы дружно и громко рассмеялись; некоторые так разошлись, что захлопали по партам. С серьезным выражением лица Мун набрал номер песни на пульте и нажал на старт, включив микрофон.
– Я смотрю, все вы развеселились… Ну-ка, самая смелая, выходи и спой нам!
Атмосфера вдруг изменилась, словно они очутились в настоящем караоке.
– А бубна тут нет? – спросил кто-то.
Мун с каменным лицом неожиданно извлек из под караоке-машины два бубна, которые обычно бывают во всех караоке.
Хан Соджон тоже не смогла сдержать смех. Мельком взглянув на других учениц, она заметила, что и у Юнчжу, и у Елисеи уголки губ едва заметно растянулись в улыбке.
Но только должен был начаться проигрыш, как прозвенел звонок – занятие закончилось.
– Что же, жаль, но придется отложить занятие по исполнительскому мастерству на следующий раз… – Мун Намджун выключил караоке-машину, накрыл ее чехлом, вернул бубны на место и вышел из класса.
Сразу начался галдеж.
– Драка, драка! – закричал кто-то с задних парт. Послышались звуки отодвигаемых стульев и быстрые выкрики. Юджин потащила Соджон с собой: скорее, нельзя пропустить такое зрелище!
Это были те самые две ученицы, устроившие драку вчера в столовой. В этот раз они устроили разборки в коридоре.
В тот же момент их окружили ученики со всей Академии. Девушки вцепились друг другу в волосы и размахивали кулаками. Посыпались удары, от их свирепых взглядов из глаз будто сыпались искры. Четыре руки и четыре ноги сплелись в один узел. Ученицы валялись по полу, и каждая пыталась подмять соперницу под себя.
Из оружия у них были только собственные тела. Девушка, в итоге одолевшая соперницу и прижавшая ее коленями к полу, выкрикивала ругательства и угрозы:
– Ну, как тебе?.. Я тебя сегодня прикончу, ты, тварь!
Словно хищник, схвативший жертву, она усиливала хватку. И тут девушка на полу со всей силы ударила ее головой. Из носа у той пошла кровь.
В толпе послышались охи и ахи. Пострадавшая зажимала рукой нос, кровь текла сквозь ее пальцы и капала на пол.
– Что вы творите?!
Это был комендант. Обе девушки, пошатываясь, поднялись на ноги. Стук ботинок коменданта эхом отдавался по коридору. С его появлением атмосфера в одно мгновение стала напряженной, словно воздух был наэлектризован; чувствовалась малейшая дрожь.
И тут произошло нечто поистине ужасающее. Комендант начал избивать учениц. Не было ни обвинений в проступках, ни вопросов. Ни слова предупреждения или выговора. Это была не та ситуация, когда преподаватель делает замечание провинившемуся ученику.
Все это время его лицо сохраняло каменное выражение. Сначала он бил девушек ладонью по лицам, а затем перешел на кулаки. Отставил одну ногу назад, наклонил верхнюю часть тела, приняв устойчивую позу, а затем начал наносить точные удары по лицу, груди и животу. Он размахивал кулаками с неистовой силой. Никто не мог предвидеть такого поворота событий, того, что он прибегнет к насилию.
Хан Соджон затаила дыхание. Да и все ученицы вокруг словно перестали дышать. Никто не мог остановить этот ужасающий акт насилия. Никто и пикнуть не смел. Был слышен только звук ударов и крики боли. Соджон впервые видела такое молчаливое и оттого, возможно, еще более страшное насилие. Все учащиеся, которые многое повидали на своем жизненном пути и были не лыком шиты, молчали. Ибо знали, что, вступись они за девушек, следующими в очереди на расправу могли стать они сами.
В конце концов обе девушки упали без сознания. Их лица представляли собой месиво из-за крови, текущей то ли из разбитых носов, то ли изо ртов, то ли из многочисленных ссадин, видневшихся на них тут и там. Комендант продолжал колотить их недвижные тела. Он бил их и ногами; от таких ударов вполне могли сломаться кости и быть повреждены внутренние органы. В его действиях не было ни гнева, ни ненависти, ни отвращения – все это время его лицо оставалось безэмоциональным, как если б он пинал стену. Капли крови учениц запачкали его лицо и одежду. И только его тяжелое дыхание да звуки ударов наполняли пространство.
Соджон не могла дышать от ужаса. Страх заполнил все ее существо – впервые она видела такое автоматическое насилие без капли эмоций, словно включился робот-убийца. Это был страх, перед которым все были равны, страх настолько сильный, что от него сами по себе начинали стучать зубы. И имя ему было смерть.
Соджон понимала, что от таких ударов можно запросто умереть. И она тоже могла к этому прийти. Девушка застыла на месте; ее взгляд был прикован к двум ученицам, избитым, упавшим и в итоге потерявшим сознание от ударов. Соджон лишь кусала побелевшие от ужаса губы, а по ее щекам беззвучно текли слезы.
Наконец появились два охранника и оттащили бесчувственных учениц. На этом расправа над ними была окончена.
Девушек тащили по полу, и ошарашенные ученики расступались перед ними. За ними тянулся кровавый след. Комендант перешагнул через лужу крови, оставшуюся после его побоев, и встал в центре толпы. Мельком взглянул на своих жертв, а затем окинул взглядом толпу. Все смотрели в пол, боясь встретиться с ним взглядом.
Хан Соджон разглядывала следы крови. Казалось, та не течет, а извивается, словно живое существо. В голове у девушки помутилось.
Даже когда она вернулась в общежитие и легла на кровать, ужас по-прежнему сковывал ее по рукам и ногам. В голове мелькали жуткие мысли. Как странно… Такая жестокость выходит за все рамки. И это в учебном заведении? Соджон осознавала, что это может произойти в любой момент и с ней, чего никак нельзя будет остановить или предотвратить. Она словно погружалась в непроглядную тьму; в голове у нее все помутилось, а в глазах потемнело. Да что вообще здесь происходит?
Приглушенные всхлипы эхом отражались от стен по всему общежитию. Можно было легко представить эту картину – кто-то, свернувшись калачиком под одеялом, пытался сдержать истерические рыдания, но они нет-нет да и непроизвольно вырывались из груди.
Конечно, было бы естественно восстать против такой несоизмеримой с проступком жестокости, испытывая сильное чувство гнева, но когда ты морально уничтожен и растоптан, на гнев не остается сил. Разум и эмоции парализованы. Такая жестокость, взывающая к самому древнему инстинкту, вытесняет какие-либо мысли – о нелегком прошлом и неясном будущем. Самому древнему инстинкту – самосохранения.
И сам собой возникает вопрос, затмевающий собой все и полностью завладевающий сознанием, – как остаться в живых в этом месте? Обвинения в растрате или убийстве, как дальше жить с ними, способ вернуться во внешний мир – это уже вопросы второго плана. Несчастье, отчаяние – да, все это неизбежно будет ее преследовать. Но сначала нужно выбраться отсюда живой.
На следующий день жизнь в Академии продолжалась, будто вчера ничего и не произошло – окрашенные кровью полы коридоров сегодня уже были отдраены. Никто не смел даже упомянуть о вчерашнем. Преподаватели продолжали занятия как ни в чем не бывало. В классах не было слышно ничего, кроме их голосов.
Страх заставляет сосредоточиться – такова его сила. Атмосфера в классе резко поменялась: казалось, что если не будешь внимательным или, по крайней мере, не будешь делать вид, что сосредоточился на учебе, то и с тобой произойдет что-то ужасное.
Теперь и ученики уже не осмеливались болтать на переменах и в столовой, как раньше. Впрочем, изредка раздавались тихие голоса, почти что шепот: ученики проклинали Академию и преподавателей. Тогда кто-нибудь обязательно шикал на них: «Придержи язык! Преподавателей тут, конечно, нет, но мало ли кто услышит!»
И правда, кто знает – в этой Академии среди учеников могли быть и информаторы. Вполне возможно, все находятся под наблюдением круглые сутки… И в какой-то момент некоторые начали и сами следить за тем, кто что говорит и что делает, – и в этом тоже была сила страха.
Никто больше не видел двух избитых учениц и даже не догадывался, что с ними стало. Многие ученики в последнее время зачастили к врачу с жалобами на несварение и головные боли – но и там девушек не было.
Неужели они умерли?
Нет, точнее, убиты…
Конечно, такие подозрения возникали у всех, но от них просто отмахивались, стараясь не думать об этом. Никто их не озвучивал.
– Не перебор ли это? – шепнула Юджин во время ужина. Подавали говядину с рисом и овощами.
Соджон посмотрела к себе в тарелку. Ярко-красное мясо с жилами и сочащимся из них соком. Лучше б сегодня было исключительно овощное меню… Мясо не лезло в горло, и она вяло ковыряла вилкой рис.