Родители со слезами на глазах умоляли его оставить свои проекты, но он был непоколебим. К тому времени отец почти перестал работать из-за болезни. Он был слишком слаб, чтобы выгнать сына из компании и самому взять на себя управление ею. Уже позже кто-то сказал мне, что мой брат что-то украл у родителей.
Некоторое время он строил из себя занятого – ходил по Пусану с кипой документов и в деловом костюме. А однажды вдруг вернулся домой, встал на колени перед родителями и взмолился:
– Не волнуйтесь, я доберусь до этого ублюдка, найду его даже в аду! Только бы мне его поймать – и тогда все уладится. Дайте мне немного времени, прошу!
Наша семья была разрушена. Я не знаю всех подробностей, ведь тогда была еще ребенком. Но отчетливо помню, что родители так никогда и не оправились от шока – по вине сына-неудачника они в один момент потеряли все то, чего добились непосильным трудом. Первым умер от сердечного приступа отец, а вскоре за ним последовала и мать, отказавшаяся от всякой еды и только плакавшая все дни напролет.
«Это она?» Такой вопрос я слышала на похоронах мамы. Люди показывали на меня пальцем и шептались между собой. И тогда я обо всем узнала. О том, что бухгалтерша, у которой с братом был роман, родила от него ребенка. И о том, что мои родители записали этого ребенка как своего, чтобы у биологического отца не было никаких проблем и он мог спокойно обручиться с дочерью прокурора. Получается, я была дочерью того, кого считала братом. И этот человек не только растратил все деньги нашей семьи, но еще и задолжал огромную сумму в несколько сотен миллионов вон другим людям…
Тогда он, мой брат – то есть отец – забрал меня, свою сестру – то есть дочь, – и спешно покинул город. Его финансовый провал был известен всему Пусану – куда бы он ни пошел, все шептались и тыкали в него пальцами. Оставаться здесь больше было невыносимо. К тому же он оказался должником, причем на очень крупную сумму. Конечно, платить ему было нечем.
У него была и еще одна причина уехать. Ему нужно было поймать того самого человека, о котором он говорил родителям. Того, который обманул его. Который разрушил семью, из-за чего в итоге умерли родители, а он остался с маленькой дочкой на руках. Который разрушил всю его жизнь. О, что бы он с ним сделал, с этим гадом, поймай только!..
Так и начались наши скитания. Стоило только отцу – моему бывшему брату – получить какие-то зацепки, что-то услышать об этом человеке, как мы срывались с места, мчась по его следу. Но все было тщетно. Отец начал думать, что этот человек скрылся за границей. Конечно, у него же достаточно денег, чтобы спокойно отсиживаться на одном из островов в южной части Тихого океана, греться в тропическом воздухе, в окружении женщин с темной кожей и длинными ресницами; он и не вспоминает о несчастном, которого растоптал…
Эта мысль не была плодом умозаключений. Она явилась результатом обыкновенной усталости и отчаяния от тщетных поисков, от необходимости как-то выживать день за днем. Если решить, что цели своими усилиями ну никак нельзя добиться, то начинает казаться, что задумка была нереальной с самого начала. И это утешает, пусть и немного.
Поэтому и то, что тогда мы остановились в Мукхо, произошло не из-за этого человека, а попросту из-за наших жизненных обстоятельств. Для маленькой девочки, которой я тогда была, эти три года были самым счастливым временем, проведенным с отцом. Хорошо было бы, поженись он с тетушкой – тогда нам не пришлось бы больше мотаться по всей стране, тогда мы жили бы в доме на холме, и я каждый день плавала бы в волнах моря с друзьями, с которыми не нужно было вновь расставаться. Это было все, о чем я тогда мечтала…
Даже сейчас, много лет спустя, спроси у меня о самом счастливом времени в жизни, я без колебаний назову Мукхо. И тихо вздохну. Как хорошо было бы, останься мы там…
Но это было невозможно. Не только отец гонялся за тем человеком – за отцом тоже гонялись. И когда в Мукхо на наш след напали в очередной раз, отец схватил меня и сбежал под покровом тьмы. На этот раз мы скрылись в месте далеко-далеко от моря – на окраине города Вонджу. Там он устроился работать на птицефабрику. Поставил на себе крест и потерял всякую волю к жизни. Бежал от реальности, каждый день довольствуясь чем бог пошлет, перебиваясь непостоянными заработками. Алкоголик-неудачник – вот кем он стал.
Пэ Чхильгу, работавший с отцом на птицефабрике, был немного умственно отсталым. Он был тощим, так что лопатки торчали, а его лицо выглядело желтушным. Постоянно хихикал, обнажая свои гнилые зубы, и ругал отца за лень. Тот, не привыкший работать руками, подчинялся даже дурачку Чхильгу, изображавшему из себя главного и раздававшему указания, когда начальника не было рядом.
– Э-э-й, я сказал тебе убирать куриное дерьмо, а ты чего тут разлегся, а? Кого пытаешься обмануть? – Пэ Чхильгу пнул отца, дремавшего в углу птичника среди сложенных мешков с кормом.
– Нет, нет, нет, я не такой человек…
Отец быстро замахал руками, не открывая глаз, словно пытаясь отмахнуться от кого-то во сне. Каждый раз ему снился один и тот же кошмар. Повсюду газеты, а в них статьи с убийственными характеристиками: неудачник – наследник бизнеса, неблагодарный сын, принесший внебрачную дочь, о которой сам же и забыл, отброс, спустивший все деньги на азартные игры, да еще и употребляет… Газеты налетали на него со всех сторон, раня его своими острыми краями. Заслоняя от них лицо во сне, он извивался на полу птичника.
– А какой ты человек? – Чхильгу разбудил отца, потряся его за плечи. – Давай вставай, убирай помет и складывай яйца в коробки. Думаешь, тебе заплатят за безделье? Хочешь, я скажу начальнику и он тебе зарплату урежет?
Отец поднялся и принялся за работу. Курицы, запертые в маленьком и вонючем помещении птичника, истошно верещали. Чхильгу разбил только что снесенное яйцо и вылил его содержимое себе в рот, залив соджу. Отец же молча убирал лопатой куриной помет и раскладывал только снесенные, еще теплые яйца по коробкам.
От отца сильно несло спиртом. По дороге домой он на уже нетвердых ногах сворачивал в лавку, покупал бутылку соджу и шел с ней домой по глинистой дороге. Несколько лет – по одному и тому же маршруту. Дочь уже пошла во второй класс старшей школы, а его ежедневный ритуал оставался неизменным…
Как-то раз я снова увидела, как на меня показывают пальцем, перешептываясь, две старушки на завалинке перед лавкой.
– Это, что ли, его дочь?
И я узнала, что отец купил соджу в долг.
– Ага, его дочь, – Хан Донсика, который работает на птицефабрике в окрестностях Донгу… Говорят, раньше был страшным богатеем. А дочери приходится терпеть все это из-за его пьянства…
Я втянула голову в плечи, попытавшись стать незаметной, проходя мимо лавки, чтобы старушки ненароком не заговорили со мной. Манера общения в старых кварталах всегда грубая. Это не диалог, а монолог, слова и оскорбления, направленные на тебя. Кто распространяет слухи? В таких местах первоисточник никогда не известен. Но люди разносят слухи с такой уверенностью, будто сами были свидетелями тех событий. И это публичное порицание невыносимо, оно как словесная порка. Вероятно, источником слухов была старушка из соседней забегаловки.
Слухи безжалостны: разносятся ли они шепотом, громко ли выкрикиваются – итог всегда один, охват одинаков. Когда живешь в маленьком узком переулке, особенно если живешь там достаточно долго, мысль о том, чтобы познакомиться с кем-то, а тем более, не дай бог, завязать длительные отношения, не может не приводить в ужас.
Остановившись у порога, я окинула взглядом старый обветшалый дом. Одноэтажное кирпичное здание с плоской крышей, едва возвышающейся над уровнем земли. Дом, казалось, с каждым днем становился все хуже и хуже, выплевывая ошметки краски и словно говоря: «Помирать, так вместе – я рухну, и ты сгинешь вместе со мной».
Я толкнула старые скрипучие железные ворота. Нам было отведено три комнаты в полуподвальном помещении – еще ничего.
К счастью, отца не было дома. Я переоделась и уселась, согнувшись в три погибели, перед низким столом. Над ним была приклеена надпись – «До экзамена 355 дней». Я обязательно сдам все экзамены, выпущусь из школы и поступлю в университет. С этой решимостью я раскрыла учебник.
– Господин Донсик, вы тут?
Черт! Я невольно нахмурилась. Они снова пришли… Я встала и открыла входную дверь.
– Отец дома?
Пак Чонвон. Коллектор. Придя впервые, он протянул удостоверение личности и документы, удостоверяющие наличие долга и его сумму, – мол, я официальный взыскатель задолженностей.
– Нет его.
– Ну тогда я его тут подожду, ага?
На нем был довольно выношенный до глянцевитости черный костюм с помятой дешевой рубашкой под ним, туфли с потертыми каблуками – конечно, нелегкая это работа, целыми днями обходить должников! Лицо его выглядело усталым; ну правильно, каждый день выслушивать мольбы должников и запугивать их – тоже нелегкий эмоциональный труд…
– Да пожалуйста.
Я не пригласила его пройти внутрь и снова села за стол, но через пару минут снова поднялась и подошла к нему.
– Я хотела у вас кое-что спросить.
– Что?
– А если отец не сможет выплатить долги – что будет тогда?
Вместо ответа он лишь задумчиво посмотрел на меня. А потом перевел взгляд на листок над столом – «До экзамена 355 дней» – и тихо вздохнул.
– Девочка, ты в курсе, сколько должен твой отец?
– Примерно.
– Что ж, не знаю, правильно ли говорить такие вещи, но как раз тебе-то это и надо знать, так что скажу прямо.
Я невольно напряглась от такого вступления. Инстинктивно почувствовала: то, что он скажет, может быть связано со мной.
– Если отец не выплатит этот долг, тот перейдет тебе.
– Что? Это почему?!
– Ну, это когда станешь совершеннолетней…
– Так ведь он жив-здоров, почему его долг должен перейти мне?!
– Знаешь, я в этом деле уже не первый год, и вот что тебе скажу…