Чон Гымхи тихо вздохнула. Взглянув на мирно спящего Пэк Сончхоля, проглотила таблетку снотворного, надела маску для сна и легла под одеяло. Может быть, из-за того, что во время учебы в Академии она слишком часто принимала стимуляторы, после выпуска ей стало сложно засыпать без таблеток.
Действующее вещество, растворившись, распространялось по всему телу, сосудам и капиллярам. Она будто уже погрузилась в сон, но в то же время оставалась в сознании – снотворное держало ее в состоянии между сном и бодрствованием…
Она лежала в ванне, наполненной теплой водой. По очереди медленно омыла обе руки. И тут в голове внезапно, словно молния, промелькнула мысль: забыла о чем-то важном. Она в спешке поднялась и хотела было вылезти из ванны, но сильно ударилась голенью о ее острый край.
– Ай!
Обхватив голень руками, Гымхи осела на холодный кафельный пол ванной комнаты. Боль была такой сильной, что она заплакала.
– Да, слезы… я плачу от боли, – прошептала она себе под нос.
Обернулась, чтобы спустить воду, но с удивлением заметила, что ванна находится на возвышении. Поднялась на несколько ступенек, чтобы добраться до нее, и, глядя вниз, увидела, что пол находится далеко внизу, теряясь из виду. Опустила руку в ванну – та оказалась глубокой, рука не доставала до дна. Перегнувшись насколько возможно, Гымхи с трудом дотянулась до дна – и тут обнаружила, что у ванны две пробки.
«Разве у ванны бывает два слива?»
Склонив голову в недоумении, она вытащила обе пробки. Вода моментально ушла. За три секунды? Или за десять? Странно…
«Может, минуты для меня пролетели словно мгновения?»
– А-а-а-а-а! – закричала она внезапно.
Со дна ванны начала подниматься серая пена, и среди нее Гымхи увидела лицо одной из учениц ее класса в Академии. От удивления она машинально попыталась прижать это лицо ко дну. Но из пены внезапно появились две руки, схватили Гымхи за шею и начали душить. Кто быстрее? Нет, кто сильнее? Та, что пытается прижать, или та, что пытается задушить? Одна из них должна была умереть. Обе это понимали. Дыхание перехватило. Кх-кх-кх… Из горла, неспособного втянуть воздух, вырывались звуки, похожие на скрежет металла. В белках глаз начали разливаться багровые пятна лопнувших капилляров.
– Ах!
Чон Гымхи проснулась с резким вдохом. Этот кошмар приснился ей, когда она была на границе сна и реальности, бесцельно блуждая по этому пограничному миру… Пэк Сончхоль тихо посапывал рядом. Она думала, что, если завоюет этого мужчину, все пережитые страдания забудутся. Но эта боль всегда была с ней и время от времени напоминала о себе. Тогда Гымхи чувствовала, что тревога и беспокойство, словно большое живое существо, ворочается у нее в животе и проникает в ее сны. Страх заставлял сжиматься. Необъяснимый озноб распространялся по всему телу.
Тук-тук.
Тук-тук-тук-тук-тук.
С улицы доносился стук капель дождя. Как будто капала кровь… По телу Чон Гымхи пробежали мурашки. Дождь, начавшийся под вечер, не думал прекращаться. Она ворочалась, не в силах снова уснуть. Неспящим в такое время сложно сохранять спокойствие.
Ночь – время, когда свет становится частью какого-то другого измерения, чего-то необъяснимого. Она думала о других людях, погруженных сейчас в сон, в грезы, в то время когда она сама не может уснуть. Как бы хотелось верить, что где-то существуют такие же, как она, мучающиеся в этот час от бессонницы, – но Гымхи не могла никому написать, попросить поговорить с ней, пока она не уснет. Это стало бы доказательством того, что она несчастна, что подавляет свои чувства и эмоции. Мир был настолько тих, что можно было подумать, будто все вокруг замерло.
Так что поговорить в это время Чон Гымхи могла только сама с собой, и от осознания этого ей становилось еще более одиноко и больно. Давно, казалось бы, зажившие раны вновь раскрылись и кровоточили, вызывая страдания. Звон в ушах ударил по сердцу, как острое лезвие. Она резко дернулась и закричала, но это был беззвучный крик, потонувший в ночной тишине.
Дождь шел с такой силой, что, казалось, вот-вот пробьет крышу. Звук разбивающихся капель был резким и глухим. Слушая этот почему-то новый и чужой звук, Чон Гымхи вдруг подумала: «Дождь, наверное, чувствует боль, падая. Он ведь разбивается, теряет форму, сливается с лужами, испаряется бесследно. Вечное движение: воспарение, одиночество в ожидании и стремительное падение на землю – вот и весь его короткий жизненный цикл». Эти бесполезные размышления заставили ее перевернуться в кровати. И тут в памяти возник Ли Джинук.
Он был доверенным лицом Чон Ихва, ректора Академии. Его основной задачей было курировать выпускников; проще говоря, он был посредником, передающим указания Чон Ихва и отчитывающимся о результатах их выполнения. Ли Джинук был по сути ее тенью.
Чон Ихва не пользовалась телефоном или электронной почтой. Все ее дела велись исключительно через Ли Джинука.
Несколько дней назад он как раз пришел к Чон Гымхи и передал требования Академии: пятьсот миллиардов вон.
– Что ты сейчас сказал? – переспросила она, ошеломленно глядя на него.
Местом их встречи был не офис или дом – они встретились в крошечном кафе у подножия горы Чхонгисан в малолюдной местности. Чон Гымхи приехала одна за рулем своего автомобиля. Не хотелось бы, чтоб кто-то узнал, что она встречалась с Ли Джинуком. Впрочем, ему было все равно – обычно никто из выпускников Академии не хотел афишировать эти встречи.
– Похоже, вас это немного удивило, наша уважаемая выпускница Чон Гымхи…
Ли Джинук был молод, но его нельзя было недооценивать. Курирование выпускников – курирование людей из семей высшего общества! Ли Джинук встретил ее взгляд и улыбнулся. Когда улыбка освещала его лицо, он казался совсем молоденьким парнишкой. Однако взгляд его глаз был странным, пустым, расплывчатым, будто они смотрели не на нее, а куда-то в пустоту. Почему Ли Джинук решил стереть свою личность и стать устами Чон Ихва?
– Ты что, не понимаешь, сколько вы уже вытянули из меня денег?
Финансирование Академии выпускниками было негласным правилом, под которым все они подписались. Но такая сумма – пятьсот миллиардов! Столько Чон Гымхи сложно собрать самой, без помощи Пэк Сончхоля.
– Мое дело – передать сообщение Академии.
– Но ты ведь тоже понимаешь, что это невыполнимое требование?..
Ли Джинук ухмыльнулся, как будто знал, что так все и будет. В конце концов, эта сумма неподъемна для кого угодно… Впрочем, какая ему разница? Все, что он обязан был сделать, – это передать слова Чон Ихва. Каждый раз одна и та же реакция – вроде и забавно, а вроде уже и стало привычным. Неважно, перебивающийся с подработки на подработку бедный студент или жена главы влиятельной компании – на невыполнимое требование реакция всегда одна и та же у всех.
Сколько уже выпускников Академии предстали перед ним – пускай они к тому моменту успевали стать владельцами крупнейших групп компаний… Перед ним все они равно были как кролики перед удавом. Причина проста: Ли Джинук знал всю их подноготную, все их прошлое, весь компромат на них был у него в руках. Для выпускников он был олицетворением Академии. Они знали, что если не будут следовать указаниям, то с ними может произойти что-то страшное, и Ли Джинук заставлял их испытывать ужас перед этим.
Как бы то ни было, его жизнь казалась пустой. Его самого не существовало – он являлся лишь тенью Чон Ихва, живя так, как ему было удобно, исчезая и появляясь, когда это было нужно. Он жил свободно, не будучи связан рамками мира, и оставался тенью.
Джинук знал все о каждом выпускнике и видел, как они поднимались до самых вершин с самого дна. А еще он знал, что их никогда не оставляют тревога и беспокойство. И почему люди так отчаянно борются за свои жизни? У него была сила, позволявшая ему крутить влиятельнейшими семьями по своему желанию, да только эта сила была бесполезна – у него не имелось никакой цели, чтобы ее использовать.
– «Пускай у птицы и есть крылья, без воздуха она не взлетит», – вот что сказала ректорша.
Это было предупреждением от Чон Ихва. Голос Ли Джинука был спокойным, уверенным, с легким оттенком презрения.
– Такую сумму мне будет сложно раздобыть лично, без одобрения совета. И ведь, наверное, не только ко мне такое требование?
Ли Джинук оторвал спину от спинки стула и вплотную приблизил лицо к Гымхи:
– Послушайте, вы являетесь притчей во языцех для ваших младших однокашниц. Прекрасная, опасная… Почему? Потому что сильнейшая. Во время учебы в Академии вы жестоко расправились со своими конкурентками, чтобы не выбыть самой.
Ли Джинук обвел взглядом пространство, иронически изображая, что кто-то их может услышать. Его тон был насмешливым.
– Так что вам, уважаемая наша выпускница, это, скорее всего, не светит, но… вы слышали, наверное, о том, что одна из ваших коллег, к сожалению, скончалась.
Конечно, она знала об этом. Это громко освещалось в прессе – жена владельца одной из крупнейших финансовых корпораций повесилась в своей комнате. Прожила жизнь как отброс, смогла выжить в Академии и выпуститься, наконец обрела лучшую жизнь – и вот так бесславно сама ее и прервала…
Ли Хещин. Она выпустилась на пять лет раньше, чем Гымхи. Ли Хещин не стремилась выходить на передний план, тихо проживая свою жизнь. Она управляла стипендиальным фондом, являясь примером благородного выполнения высшими слоями долга перед обществом.
День, когда ее прекрасной жизни пришел конец, был солнечным весенним днем; вишни были в полном цвету, и их сладкий, нежный запах расползался по всему миру. Жизнь вновь наполнялась силами в пору расцвета. Это был день праздника в честь того, что стипендиат ее фонда, окончив юридическую школу Гарварда и сделав карьеру в американской политике, был избран губернатором Калифорнии. Все шло по плану, и вот наконец на экране должен был быть показан ролик с благодарственной речью от нового губернатора, который не смог лично присутствовать на празднике. Но вместо ролика с губернатором оказалось совсем не то видео. На нем была домработница Ли Хещин, которая рассказывала на камеру всю правду о хозяйке. Что та никакая не выпускница Оксфорда, а сирота, выросшая в детском доме вместе с ней. И уж конечно она не работала днями в ресторане со знаменитым английским фиш-энд-чипс