твет он достал из кармана нож – и пырнул им маму…
Хан Соджон глубоко выдохнула, словно ей было тяжело говорить.
– Мама почти сразу же умерла. Она умерла за меня. Меня, бесполезную дочь… Я не билась в истерике – вместо этого твердо решила для себя, что проживу эту жизнь достойно: и за себя, и за маму. Я усердно училась, закончила хороший университет, вернулась в Корею и пришла сюда. Но, но теперь, когда думаю о маме… я не могу уснуть; так и встречаю рассвет – со слезами на глазах.
И действительно, на ее глазах проступили слезы. Соджон заплакала. Слезы катились из ее глаз, словно тело отторгало семена, посеянные где-то внутри него. Это были слезы, вызывающие сочувствие. Слезы, которые мгновенно сокращают дистанцию с собеседником и растапливают сердце.
Комендант кивнул.
– И небольшое дополнение – стараясь вжиться в образ Чон Михо, я все время размышляла – должна же быть какая-то точка соприкосновения, способная сблизить ее с «целью»? И решила, что это должна быть душещипательная история о матери – поэтому в моем рассказе пришлось принести ее в жертву.
«Нечистая».
Это слово пришло ей в голову. Она почувствовала, будто какие-то нечистоты проникают в ее душу, отравляя ее. Здесь, в Академии, Соджон научилась предательству и коварству, и постепенно становилась равнодушной, холодной как камень. Она постепенно забывала прошлое и настоящее и не имела никаких надежд на будущее. Она была убеждена, что все зависит от того, отнимут ли все у тебя или ты отнимешь это все у других. Она привыкала к подозрениям и лжи, обману и хитростям. И даже начала считать, что это правильные средства для достижения благих целей.
Хан Соджон почувствовала мурашки от этих мыслей, от осознания перемен, происходивших в ней. «Я все еще я. Но уже не тот человек, каким была. Я не изменилась. Но в то же время точно изменилась. Мои корни остались такими же, но способ, которым они цепляются за землю, изменился».
Она не могла продохнуть. Ее словно ударили ножом в грудь. Жестокая подлость, готовность прибегать к любым методам ради выживания, внедрялась в нее – демоническое орудие. Кожа вокруг раны начнет гнить, будет сочиться кровь, сломается кость, а след от проникновения ножа останется на всю жизнь.
«Можно ли выжить, став таким окровавленным куском мяса? И можно ли по своей воле позволить этому ножу вонзиться в меня – ради выживания? До какой степени я еще поменяюсь? На что буду способна? Живое существо существует лишь с одной целью – выжить. Что же судьба уготовила мне?»
– И почему вы выбрали именно это место для встречи? – проворчала Чон Гымхи, исподлобья поглядывая на Чон Ихва.
– А что в нем такого? Это место – земля будущего, – ответила Чон Ихва с улыбкой. – Понимаешь? Небось, про себя думаешь: «Ну да, хорошее место, чтобы тут кого-нибудь закопать – и не найдут никогда», а? – Она перевела взгляд, оглядывая всю эту никчемную землю, раскинувшуюся на километры. – Главное здание будет огромное. Высокое и прекрасное. Чтобы все смотрели на него, запрокидывая головы, словно глядя на само небо. И у него обязательно должна быть остроконечная крыша – она станет символом университета. Будет возвышаться, словно страж порядка. Во многих кампусах здания невысокие и вытянутые – но это не для меня. Я хочу хоть раз почувствовать себя хозяйкой места, возвышающегося над землей, и смотреть на все вокруг сверху вниз.
Ветер поднял пыль.
– Представь себе, на этой святой земле, как в утробе матери, появится множество талантливых людей. Я сама буду их утробой. Здесь я буду воспитывать их, даря материнское тепло, с заботой и терпением.
– Да-да, видимо, таких же людей, как я, – с усмешкой ответила Чон Гымхи.
– Ты так говоришь, будто стала монстром… Да, я знаю, что обречена на ад. Но вспомни наших учениц и выпускниц – как они прекрасны, как они сияют, как и ты сама. Они превращают мой ад в рай. Поэтому я буду продолжать улыбаться и в самом центре ада, как в раю. Ты ведь понимаешь? Если б не было ада, не было бы и рая. Да, ученицы ропщут на Академию из-за трудностей в обучении, но стоит им выпуститься, как все забывается. Ты говоришь, что это нечестные методы? Что в Академии учат идти к цели по головам других? А что еще остается таким, как ты, – жалким и загнанным в угол?
Жизнь Чон Ихва была бы пуста, если б не было Академии и учеников. Если задуматься, Ихва, с ее вечно бледным лицом вынужденная вести жизнь в подземелье, тоже вызывала жалость. В подземелье она учила только конкуренции, эгоизму и жестокости без капли раскаяния и вины. Улыбка рая в самом центре ада… Да, такова Чон Ихва.
Построенная ей в подземелье Академия, о которой никто и не слыхивал, переживала пору расцвета – и выпускницы были тому подтверждением. Чон Гымхи являлась одной из них – и потому Чон Ихва всегда с гордостью рассказывала о ней, о чем сама Гымхи, конечно, прекрасно знала.
– Хочешь посмотреть? – сказала Ихва, протягивая проект университета.
Высокое здание. Чон Гымхи попыталась представить себе пейзаж, который развернется на этом пустыре после завершения строительства. Вот здесь будет возведена стела – памятник Чон Ихва; видимо, она и сама стремилась стать символом университета. Но станет ли это место памятником ей? Или все же ее надгробием?
– А деньги, значит, собираетесь выжимать из выпускниц?
– Ты хочешь отомстить мне? Это же благодаря мне ты заняла свое место в обществе.
Да, нынешняя Чон Гымхи была создана Чон Ихва. Прошлая Гымхи была такой, как Хан Соджон. Соджон – это ее прошлое. В последнее время Гымхи иногда задумывалась: живи она, как Соджон, с такой же наивностью и желанием везде совершать справедливые поступки, существовала ли бы она сейчас без тревоги и чувства нависшей угрозы? Живи она как безвестная девушка – одна из миллионов таких же, – смогла бы защитить себя?
Она чувствовала, что превращается в монстра. Но также отдавала себе отчет в том, что, ступив на эту дорогу, уже не может повернуть все вспять.
– Я знаю, что ты можешь меня убить – ведь я сама тебя так воспитывала. А вот мне тебя уничтожить не под силу – и ты об этом знаешь. Но я могу сделать так, что все построенное тобой будет разрушено. Для тебя это будет равносильно смерти, нет, даже хуже, – сказала Чон Ихва, все еще глядя вдаль.
Она была глубоко привязана к Чон Гымхи. Та была доказательством того, что ее жизнь не была ошибкой. Но когда Чон Гымхи стала препятствовать созданию университета, она не знала, как на это реагировать. Однако не могла отступить – ибо хотела увидеть университет своими глазами. Надо было торопиться.
– Ах да, еще кое-что… Уборщица Ким Бокхи. Эта женщина сейчас в тюрьме Академии. Сейчас ее хорошо поят и кормят, но вот выживет ли она… зависит только от тебя. Она спрашивала о тебе, кстати.
– Мама… – тихо сказала Чон Гымхи.
В первый раз после того, как ее мать погибла под колесами поезда, она вслух произнесла это слово. Чон Ихва посмотрела на Чон Гымхи, а та посмотрела на нее в ответ. Учительница и ученица, мать и дочь. Две женщины, готовые пойти на все ради достижения своих целей.
– Мама, я понимаю ваши намерения, но прошу, остановитесь, – сказала Чон Гымхи. Это были не просто слова, а просьба, призыв, даже мольба.
– Ну вот и славно – впредь зови меня так, ведь не сложно же, дочка, – ответила Чон Ихва.
Слово «мама» неизгладимым следом отпечаталось у нее в сердце.
Экзамены в Академии были завершены. Теперь оставалось только дождаться результатов. Хан Соджон не спалось. Если все идет как она думает, ее исключат. Она не хотела размышлять о том, что будет дальше, но не могла избежать этих мыслей. Что с ней будет? Соджон ворочалась всю ночь.
Внезапно весь кампус озарился светом и прозвучал звук колокола, призывающий всех собраться. Что-то произошло. Хан Соджон быстро вскочила. У нее родилось нехорошее предчувствие.
Студенты собрались на площади рядом с фонтаном.
– А-а-а-а-а! – одновременно вскрикнули несколько человек.
Сон Боми сидела на коленях, тяжело дыша, ее глаза метались от страха. Все ее тело было покрыто кровью. Рядом лежал охранник, Ким Гитхэ, – так было указано на его бейджике. Он был мертв. Очевидно, Сон Боми убила его.
Слышались всхлипывания. Что вообще произошло? Что теперь будет с Сон Боми? Девушка, дрожа, сжимала зубы. Хан Соджон догадалась, что она не может оправиться от шока от содеянного ею – своими руками убила человека.
Догадка Хан Соджон оказалась верной, но на самом деле все было не так просто.
Сон Боми обеими руками обхватила живот. Она была беременна. Она носила плод у себя под сердцем, и осознание этого завладело ею. Она не могла избавиться от этой маленькой жизни, наливающейся в ней.
В Академии молодые люди учились и жили вместе, бок о бок. В этот раз, чтобы идти в ногу со временем, были набраны и ученики мужского пола. Сон Боми тайно встречалась с учеником из класса Тимоти. В этом месте они стали друг для друга опорой. И она думала, что ей этого будет вполне достаточно.
В какой-то момент она начала замечать, что окружающие запахи стали ощущаться резче. Сладковатый и кислый запахи кожи окружающих ее людей забивали нос. От большинства мужчин исходил запах табака, как от заядлых курильщиков, только выкуривших сигарету. Она думала, что все мужчины так пахнут. Но от него исходил иной запах – словно от собачьей шерсти, но не отталкивающий. Сон Боми нравился этот запах. Это не казалось ей странным. Кто-то любит запах бензина, кто-то – запах тухлой рыбы, а кто-то – запах газа. Сон Боми стала более чувствительной к запахам и поняла, что она беременна. С того момента каждое ее действие стало направлено на защиту жизни, зародившейся внутри нее.
Что было странным, так это то, что, узнав о растущей в ней жизни, она потеряла всякий интерес к своему прошлому. Для нее самым важным стало будущее, где она сможет счастливо жить со своим ребенком. И ради этого будущего ей нужно во что бы то ни стало избежать исключения и, выпустившись, выбраться отсюда. В этом и заключалась причина ее поступков вплоть до сегодняшнего дня – того, что она стала во главе группы учениц, избивших Соджон, и того, что достала нож во время соревнований на вечеринке.