Сможет ли она вернуться? Это был ее первый полет на самолете. И, возможно, последний. Хан Соджон сама бросилась в омут этой неизвестности и непредсказуемости. Перед каким выбором поставит ее судьба там, в Австралии?
Голд-Кост. Пляж, сверкающий золотом, рай для серферов со всего мира. Одно из тех мест, которые, как говорят, нужно увидеть хотя бы раз в жизни. Хан Соджон проехала мимо него, направляясь туда, где укрылся Ли Джинук. Она мчалась по дороге, открыв окно. Теплый морской ветер ласкал ее лицо. Волосы разлетались, но она не пыталась их поправить. «Ну и ну, я мчусь вдоль австралийского побережья… Никогда бы не подумала. Ли Джинук сказал, что здесь его секретное место. М-да, тут и правда вряд ли кто-либо нарушит его покой…»
Она долго ехала по дороге Рейнфорест-Уэй. За окнами мелькали зеленые тропические леса и бурлящие водопады. Вдалеке возвышалась величественная гора Ричмонд. Последние лучи солнца исчезали с поверхности воды, унося свое золотое сияние. Кружили птицы.
Нереальность. Мир грез. Край света. Место, где можно вырваться из бесконечного круговорота судьбы. Каково это – жить здесь в одиночестве? Хан Соджон на мгновение представила себя в этом месте. Теплый южный ветер приятно поглаживал ее лицо.
Дом Ли Джинука находился в уединенном уголке у самого моря. Здесь почти не было людей, и пространство вокруг выглядело полностью изолированным – никто не мог догадаться, что здесь кто-то живет. Она заехала в ворота. Перед ней открылся добротный дом посреди участка, раскинувшегося на многие сотни метров. Хан Соджон припарковала машину во дворе и направилась к входной двери. Та была открыта.
Войдя внутрь, она стала искать Ли Джинука. Дом был красивым, наполненным уютом и светлым.
И только теперь она осознала – в Корее Ли Джинук никогда не улыбался. Она даже ни разу не задумывалась об этом раньше. Почему он перестал улыбаться? Как он жил все это время, что они не виделись? Приехав сюда, на край света, и увидев этот светлый дом, Соджон на подсознательном уровне почувствовала, что он, скорее всего, провел слишком много времени во тьме.
Ли Джинук оказался на заднем дворе – рубашка небрежно расстегнута, ноги босые. Он стоял на аккуратно подстриженной лужайке и бросал бумеранг – один.
– О, прибыла, значит! – Заметив Хан Соджон, он улыбнулся.
– Ты бы хоть застегнул рубашку, что ли… – Девушка отвела взгляд от расстегнутой рубашки Ли Джинука и посмотрела на бумеранг.
– Ты пролетела столько километров – и это все, что можешь сказать? – В его голосе слышалось разочарование.
На самом деле Ли Джинук, позвав ее сюда, менял свое мнение сто раз на дню: «Пожалуйста, только приедь! – Нет, лучше не приезжай! – Нет… приедь… пожалуйста… – Нет, лучше тебя не видеть, черт возьми!» И пил в одиночестве.
Оказывается, он был бы разочарован в любом случае. Не приедь Соджон, тогда все ясно – она больше не собирается с ним видеться. Но вот она приехала – так отчего же разочарование сейчас? Все просто – дело в цели ее визита. Она приехала только ради того, чтобы спасти другого мужчину.
– В конце концов, ты все же приехала… – Губы Ли Джинука искривились в горькой усмешке. Не глядя на нее, он плюхнулся на шезлонг.
– Человек проделал долгий путь, а ты ведешь себя вот так? – Хан Соджон недовольно посмотрела на него.
– Присаживайся, – пробубнил Ли Джинук, насупившись, словно ребенок.
Хан Соджон подняла с земли брошенный бумеранг и неловко присела на край шезлонга.
– Чего это ты с ним играешь?
Хан Соджон крутила в руках гладко отполированный бумеранг. Она не знала, с чего начать разговор, и спросила о первом попавшемся. Ли Джинук сначала посмотрел на бумеранг, потом на нее.
– Ты знала, что бумеранг был охотничьим оружием австралийских аборигенов?
– Откуда мне знать…
– Если бросить неправильно, он вернется – и может ранить того, кто его бросил. Хочешь попробовать?
– Нет уж, спасибо.
Хан Соджон недовольно поджала губы. Парадоксально, но теперь, будучи не в Корее, они словно вернулись в старые времена, когда Джинук был сыном владельца лотерейного магазина, а она – дочерью Хан Донсика. Будто вместе с переменой точки пространства нарушился ход времени. Забытое прошлое вдруг подступило к ней.
Горел закат, с моря доносился слабый запах соленой воды. Время от времени слышался мягкий шум разбивающихся волн. Спокойное, тихое, укромное место… Будто во всем мире остались только они двое.
– Если бросить неправильно, траектория может выйти не той, что ты задумывала, и в итоге это может привести к печальным последствиям. Ты понимаешь, о чем я?
Ли Джинук смотрел на Хан Соджон. Это было предупреждение? Или угроза? Она не могла понять, что он хочет ей этим сказать.
– С этого момента и до твоего отъезда имена Кан Чжунсока, Чон Гымхи и Чон Ихва не должны упоминаться в нашем разговоре – это мое условие. Как только ты назовешь хоть одно из них – все закончится.
Точно предупреждение. Хан Соджон кивнула.
– Тогда для начала поедим? Как насчет стейка? Поедем в «Аутбэк». – Джинук резко встал. – Кстати, ты знаешь, что аутбэками в Австралии называют обширные незаселенные территории? Как раз в таком месте мы сейчас и находимся.
Он улыбнулся – и теперь его слова стали больше напоминать детский каприз, чем угрозу.
Стейк был сочным, музыка в ресторане – легкой и ритмичной, а Ли Джинук все время улыбался. Будто их ситуация не была так непроста. Они как будто вернулись во времена своей первой встречи в лотерейном магазине. Весело обсуждали, каким было их первое впечатление друг о друге, и вспоминали, как Ли Джинук присылал ей каждую неделю номера билетов… Вспомнили и ту ночь, когда он не отходил от нее после смерти Хан Донсика.
Они много говорили о том самом дне, когда спасались от бандитов на скутере, – тогда ей казалось, что ее жизнь разрушена и она мчится прямо к краю обрыва.
Во все самые опасные моменты ее жизни рядом всегда был Ли Джинук. Когда за ней гнались бандиты. Когда Ким Хёнсу истекал кровью и лежал без сознания на палубе. Когда ее били ученики в Академии и когда на последнем секретном испытании она оказалась избитой до полусмерти.
– Никто не знает об этом месте, – сказал Ли Джинук по дороге домой.
В округе, кажется, не проживало ни одного их земляка. Впрочем, людей здесь вообще практически не было. Ли Джинук подробно познакомил Соджон со своим домом – уютным, тщательно обустроенным убежищем.
– Если захочешь, можешь бросить все и остаться жить здесь.
В тот момент Хан Соджон не догадывалась, что это будет его последнее предложение ей – последняя просьба. Она лишь интуитивно чувствовала, что Джинук твердо намерен провести остаток жизни в этом уединенном месте, давящем своей тишиной. Почему он хотел исчезнуть без следа? Что сделало его жизнь такой пустой? С чем же он жил, что ему пришлось вынести? Такие мысли роились у нее в голове.
Ли Джинук разжег костер во дворе. Ветер принес легкий запах соленой воды, а звезды ярко мерцали на темном небе. Хан Соджон глубоко вдохнула свежий ночной воздух, будто он мог очистить легкие. Жить в таком месте, наверное, было бы неплохо. Все казалось новым – неудивительно, она же впервые была за пределами Кореи. Ей повезло, что этот первый раз был таким прекрасным.
Сухие дрова тихо потрескивали. Время от времени из костра вырывались искры и устремлялись, словно мотыльки, в ночное небо. Где-то кричала птица – ее крик напоминал заливистый смех; это была кукабарра, которую можно встретить только в Австралии. Хан Соджон никогда не слышала, чтобы птицы вот так смеялись. Они с Ли Джинуком смеялись вместе с этой птицей. На фоне слышался шум волн, беспрестанно то накатывающихся на берег, то отступающих. Словом, воздух был полон звуков природы – вечных, придерживающихся своего ритма и ни с чем не считающихся – и от этого еще более завораживающих.
Хан Соджон молча смотрела на костер. В гулком воздухе, который, казалось, позволял даже услышать, как падают звезды, каждый звук отзывался где-то внутри нее. Впервые за долгое время она могла позволить себе вздохнуть полной грудью – они были в безопасности. По крайней мере, пока что. Сидя у костра, она почувствовала, как в ее груди зарождается какое-то новое смутное чувство, отдающееся по всему телу. Сжавшись в клубочек, обхватив колени руками, Соджон продолжала неотрывно смотреть на огонь.
– Расскажи мне все.
– Что?
– Свою историю.
Наверное, это самое странное чувство заставило ее задать такой вопрос. Ли Джинук лишь внимательно посмотрел на нее.
– Ты действительно хочешь ее услышать?
Соджон кивнула. Тогда он поднялся и ушел в дом. А когда вернулся, в его руках были бутылки соджу и пивной бокал.
– Выпью только три порции – ни больше, ни меньше.
Он открыл бутылку и налил соджу в бокал – все содержимое бутылки[31].
– Это, по-твоему, одна порция соджу?
– Ага.
Ли Джинук усмехнулся и осушил бокал залпом. И это напомнило ей прошлое – когда отец, весь пропитанный запахами птицефабрики и усталый, возвращался домой и, сев за стол, наливал себе соджу в пивной бокал – до краев. В такие моменты ей не нужно было спрашивать, как прошел его день, – все было и так понятно. Такая безнадежная жизнь – все равно что бесконечное падение в пропасть, и он пытался хоть немного смягчить это падение – забыться с бокалом соджу.
Ли Джинук, пьющий из наполненного до краев бокала, пробудил в ней эти воспоминания. Наверное, его жизнь тоже была совсем не легкой. Ей стало до боли его жалко – он выглядел таким уставшим и одиноким… Наверное, поэтому она сказала:
– Налей мне тоже.
Ли Джинук молча посмотрел на нее, затем налил немного соджу в пустой бокал и передал ей. Хан Соджон выпила соджу залпом. Затем протянула его обратно.
– Что? Налить тебе еще?
– Нет, ты пей. Ты же сказал, что выпьешь три.
Ли Джинук долгим взглядом посмотрел на Хан Соджон: она не только не пыталась его остановить, но еще и подначивала его – мол, раз сказал, то давай уж, пей. Затем он снова вылил целую бутылку в бокал – и снова выпил его до дна. И только после этого наконец начал свой рассказ. Историю, которую он никогда никому не рассказывал. Джинук так долго хотел поведать ей обо всем, выговориться… О том, что прошлое каждую ночь возвращается к нему в кошмарах, сжимает сердце и не дает дышать. О совершенных им ошибках, цепь которых полностью разрушила его жизнь, словно та была карточным домиком…