О друзьях – группе «Бетельгейзе». О Филиппинах с их лазурным морем у берегов Себу. И спа «Голдмун» с завораживающим бассейном на краю утеса. О том, что случилось, когда солнце было в зените, а в воздухе чувствовался теплый запах моря, принесенный легким бризом, цветы источали аромат, а их лепестки кружились в воздухе. И о том, что было потом, – о конце пяти перспективных жизней. Как им каждому выдали по пистолету, как они прицелились друг в друга – и раздались выстрелы. И как он, с пулей в боку, прыгнул с утеса и думал, что его жизнь кончена.
– Я… я выстрелил в друга. Своими собственными руками… Убил его!.. Я убил его, чтобы выжить. Это я должен был умереть, а он жить. Но я… я его убил.
Хан Соджон молча подошла и обняла Ли Джинука. На ее глазах выступили слезы.
– Знаешь, почему это должна быть именно ты? – вдруг спросил Джинук. – Ты – единственная, кто мне нужен, я не смогу без тебя, я жив благодаря тебе. – Хан Соджон не знала, что ответить. – Когда я встретил тебя, ты была странной. С раннего утра до поздней ночи перебегала с одной работы на другую – в ресторане, в круглосуточном магазине – и ни разу не жаловалась. А когда я спрашивал, не тяжело ли тебе, ты всегда отвечала одно и то же: «Если думать, что тяжело, то и будет тяжело. Я просто живу сегодняшним днем. Проживая его, как последний». – Ли Джинук осторожно вытер ей слезы. – И при этом ты улыбалась. Поднимая взгляд в ясное небо или глядя куда-то в пустоту, улыбалась так беспечно и легко… Вот в чем причина. Для меня эта улыбка стала всем – моим якорем, привязывавшим меня к этому миру. Тонкой, незаметной нитью, о которой ты сама даже не подозревала.
Он внимательно посмотрел на нее.
«Так вот оно что – во мне ты находил небольшое утешение… Спасительная ниточка, не дающая опустить руки, когда хотелось отказаться от жизни. Вот почему ты всегда был рядом, когда я подвергалась опасности…»
Хан Соджон подтянула колени к груди и на мгновение опустила на них голову. Затем снова уставилась на пылающий костер. Легкое опьянение от выпитого соджу и тепло от огня отдавалось где-то в голове. Она подняла взгляд – звезды тихо мерцали в ночном небе. Уже близился рассвет.
А что, если и правда просто остаться здесь… В этом месте, где никто их не найдет, где так тихо и такая прекрасная природа… Разве здесь они не могли бы прожить другую жизнь? Начать все заново… На мгновение в душе Хан Соджон зародилось сомнение.
– Когда я упал с того утеса, меня спасла ректор Академии, – внезапно сказал Джинук. – То, что тебе нужно… Информация, которую Академия собирала все эти долгие годы и которую так охраняет Ихва, – чтобы заполучить это, мне придется ее убить. Это то, чего ты добиваешься. После того, что я тебе рассказал, – ты все еще хочешь этого?
Ли Джинук пристально посмотрел на Хан Соджон. Она тоже подняла голову и встретилась с ним взглядом. Долгое время они молчали. Соджон не могла собраться с духом и ответить, да он ее и не торопил.
Костер начал постепенно затухать. Хан Соджон должна была дать какой-то ответ. Даже если последствия этого ответа разведут их по разные стороны и разрушат его жизнь, а для нее станут ношей, которую она не сможет в конце концов вынести… Ей ничего не оставалось.
– Хочу.
Выслушав ответ, Ли Джинук долго молчал.
– А нельзя ли заполучить все это, не прибегая к убийству? – выдала Соджон, тяжело выдохнув.
Это были трусливые слова. Она пыталась снять с себя ответственность за подстрекательство к убийству, но в то же время безо всяких жертв получить желаемое. Соджон знала, что это невозможно, – но все равно спросила.
«Это место на самом краю света. Я приехала сюда, оставив свой мир, но сейчас мне во что бы то ни стало нужно в него вернуться. В тот мир, где меня ждет светлое будущее, в котором я обязательно создам счастливую семью. – Она отвернулась, чтобы не встретиться с Джинуком взглядом. Ее сердце сжалось от мучительной боли. – Как я могу так жестоко с ним поступать?»
Ли Джинук наполнил третий бокал и залпом осушил его. Затем поднялся. У его ног валялись три пустые бутылки из-под соджу. Он задел одну, и звон стекла разорвал ночную тишину.
– Хорошо. Я сделаю так, как ты хочешь. А теперь возвращайся в Корею.
После этих слов Джинук оставил Соджон одну и растворился в сером предрассветном воздухе.
Она не смогла его остановить. Просто не смогла. Костер догорел и погас. Долгая ночь подходила к концу. По земле стелился утренний туман. Она знала, что больше ей нельзя оставаться здесь. Но посидела еще – и встала только тогда, когда высохла утренняя роса на траве.
А Ли Джинук с очередной бутылкой соджу в руках в одиночестве брел вдоль побережья. Вокруг не было ни души. Он смотрел на бескрайнюю воду – чем дальше уходил его взгляд, тем бескрайнее и глубже она казалась. Из-за горизонта медленно поднималось солнце, рассеивая утренний туман, и его золотистые лучи, словно золотая пыль, сверкали на поверхности моря. Лодка, похожая на изогнутый рыбий хребет, рассекая водную гладь, медленно плыла вдоль линии горизонта.
Вода, стирающая все воспоминания и растворяющая их в себе, унося в небытие… Ли Джинук хотел быть как вода. Разбиваясь о скалы, петляя в водоворотах и бурля, она никогда не успокаивается.
Он знал. Даже если б Хан Соджон сама не пришла к нему и не озвучила свое решение, у него не было выбора, и он все равно сделал бы все так, как нужно. Из-за Чон Гымхи. Она знала, что Хан Соджон – ключ, который приведет Ли Джинука в движение.
Гымхи уже предупредила его, что если он не добудет оберегаемую Чон Ихва информацию, Хан Соджон не поздоровится. Так она загнала и его, и Соджон в ловушку, ловко угрожая каждому из них по отдельности. Гымхи была уверена, что теперь у них не осталось выбора, кроме как сделать, как она велит.
Но Джинук не интересовался никакой информацией. Его жизнь на самом деле была проста. С Чон Ихва у него был договор. «Если я умру, ты тоже уходи на покой», – как-то сказала она ему. Так что после ее смерти он собирался покинуть Корею и провести остаток жизни в этом месте.
Возможно, Чон Ихва до самого конца не будет подозревать Ли Джинука – и только в тот момент, когда нож окажется у ее горла, она поймет, что ей не суждено прожить даже те жалкие несколько месяцев, оставленные ей болезнью. Он будет действовать решительно, без колебаний. И, выполнив просьбу человека, которого он так любил, исчезнет без следа. Станет пустой оболочкой, скрывшись здесь.
Но все-таки он всегда хотел провести с ней время здесь – хоть один день. Что ж, так оно и случилось… Конечно, в глубине души он надеялся, что если Хан Соджон приедет в это место и увидит все своими глазами, что-то дрогнет в ее душе и она изменит свое решение. Но Джинук решил ни о чем не жалеть. В конце концов, в этот день, проведенный вместе, они много разговаривали, смеялись – и он наконец смог рассказать ей обо всем, что с ним произошло. Этого было достаточно.
Он знал, зачем она приехала и чего хотела, – и теперь у него ничего не осталось. После ее ответа будто что-то умерло внутри него. Теперь ему в жизни было не на что опереться, не в ком искать поддержки. Теперь он мог устранить Чон Ихва без колебаний.
Но он, сам того не подозревая, запустил необратимую цепь событий. В тот момент оба они еще не знали, что это станет началом конца.
Вскоре после возвращения Хан Соджон в Корею ей пришла посылка от Ли Джинука. Внутри маленькой коробки лежал ключ, похожий на обычный ключ от входной двери дома. Нынче все, как правило, пользовались пин-кодом или пластиковыми карточками, давненько она не держала в руках ключ…
Где-то должна была быть и отворяемая им дверь. Очевидно, что это не дверь в современную квартиру или коттедж. Хан Соджон вертела ключ в руках, разглядывая его. Холодный металл. К нему был прикреплен старый облезший брелок. Брелок Ли Джинука? Эта мысль лишь мелькнула в ее голове, но тут же исчезла в потоке других.
Ключ навел ее на мысль – если она его получила, вероятно, Чон Ихва уже мертва. «Он все-таки ее убил. Из-за меня…» Глубоко в груди, в каком-то неопределенном месте, разлилась глухая боль. Соджон мысленно направила куда-то мольбу: «Пусть только он не пострадает! Пусть с ним все будет хорошо! Пусть этот несчастный человек, которому не на что опереться, не рухнет в бездонную пропасть отчаяния!» Ее мольба была искренней и пронзительной – вероятно, потому, что в глубине души она знала, что ей не суждено быть услышанной. Но Соджон все равно упрямо повторяла ее про себя, словно заклинание, – вместо слез и сожалений.
Как Ли Джинук убил Чон Ихва? Она старалась не думать об этом. Если ее воображение услужливо нарисует эту сцену, от этого легче не станет. Но мысли все равно возвращались к убийству. Ихва умерла от рук того, кому доверяла больше всего. Она считала, что ему можно доверять, потому что он ничему и никому не принадлежал, – и это была ее роковая ошибка. У человека, даже самого пропащего, всегда есть ниточка, за которую он хватается, – на то он и человек. Чон Ихва не догадывалась, что именно эта ниточка станет причиной ее смерти…
– Да, этого о тебе я не знала, – сказала Чон Ихва Ли Джинуку. Ей было сложно дышать, и слова прерывались. Она судорожно глотала воздух, изо рта шла кровь.
– У меня есть человек, которого я хочу защитить.
Чон Ихва, сплевывая кровь, смотрела на чашку чая перед собой. Чай, который она только что выпила. Тот самый, что Ли Джинук предложил ей, сказав, что он поможет от боли. Он еще не успел остыть. Она снова закашлялась кровью.
– Неужели ты не мог подождать…
Все равно ей оставалось жить всего несколько месяцев. Ее одежда окрасилась в алый цвет.
– Я не знала, что у тебя тоже есть что-то, что ты хочешь защитить. Я не знала, что нельзя вверять свою жизнь тем, у кого есть что-то дорогое.
С искаженным от боли лицом Чон Ихва с трудом произнесла эти слова. Ли Джинук подхватил ее, когда она медленно начала оседать на пол. Он стиснул зубы, по его щекам катились слезы. Чон Ихва через силу подняла руку и вытерла их.