– Не плачь. Я бы все равно умерла… – На ее лице мелькнула слабая улыбка. – Я считала тебя сыном. Перед смертью я хотела увидеть, как ты обретешь свободу в сердце…
Ли Джинук не мог промолвить ни слова.
– То, что ты хочешь защитить, – защищай это до конца, несмотря ни на что. Только тогда проживешь без сожалений. – Чон Ихва из последних сил сжала его руку. – И останови Чон Гымхи. Не дай ей превратиться в еще большее чудовище. Академия должна исчезнуть, а вместе с ней – и вся эта информация.
Вот так, со слезами на глазах, угасала Чон Ихва – последний ректор Академии. Всю жизнь она провела здесь, в подземелье, посвятив себя обучению своих учеников. И лишь хотела, чтобы в конце жизни ее признали как настоящего педагога. Но из-за Чон Гымхи даже это ее последнее желание осталось несбывшимся. И Чон Ихва встретила свою жалкую смерть, о которой никто не узнал и не пожалел…
Ли Джинук расстегнул верхние пуговицы блузки на ее бездыханном теле. И увидел то, что и ожидал, – обычный ключ. Он всегда знал, что она хранит его под слоями одежды. Сорвал с ее шеи этот ключ – словно обезглавливая ее. Он еще хранил тепло ее тела. От него исходил характерный металлический запах.
«Из-за этого куска металла… я… убил. Я убил человека, который вытащил меня из лап смерти и дал мне новую жизнь. Человека, последним желанием которого было достойно встретить смерть… а я…»
В тот день Ли Джинук долго плакал. Он лежал, распростершись перед телом Чон Ихва, его рот был сведен от непрерывных рыданий, а голос – сорван от крика. Он рыдал, не сдерживаясь, позволяя всему, что копилось в нем долгие годы, вырваться наружу. Он смотрел на свои руки, проклиная их. Этими руками он убил единственного человека, который спас его, который его понимал. Теперь его жизнь окончена. Ли Джинук осознал это.
– Никому нельзя верить. В конце концов ты всегда умираешь от руки того, кому доверял больше всего, – сказала, вздохнув, Чон Гымхи. В этом вздохе послышалось что-то, похожее на всхлип. Чон Ихва была ее наставницей и матерью.
Они стояли перед домом на углу тихого переулка на окраине; вдалеке виднелись вершины горы Пукхансан. Место было уединенное, безлюдное. Высокие стены из красного кирпича скрывали все, что находилось внутри.
– Эта старушенция всю жизнь просидела в укромном месте под землей и совсем не понимала, что действительно важно. Она хотела унести с собой ту огромную силу, что накапливалась в недрах Академии с момента ее основания. – Чон Гымхи говорила так, будто Чон Ихва сама обрекла себя на смерть.
Хан Соджон подумала, что Гымхи в этот момент тоже, возможно, поедает боль от чувства вины – как нож вонзается в сердце. Так же, как и ее саму, – это из чувства вины она возносила свою бессловесную мольбу. Да, они были сообщницами в преступлении. Этого и добивалась Чон Гымхи. Теперь они связаны этим преступлением, и Соджон никуда не могла деться.
– Ли Джинук не так уж и глуп, да? Раз он отдал это тебе, а не мне…
Хан Соджон посмотрела на ключ в своих руках.
– Я знаю, что он сделал дубликат, – продолжала Гымхи, – думая, что так я не смогу тебя тронуть. Но Ли Джинук не знает одного. Я и не желаю тебе зла – теперь ты моя сообщница и поможешь мне создать новый мир.
Чон Гымхи забрала ключ из рук Хан Соджон и вставила его в замочную скважину входной двери. Щелк. Тяжелая металлическая дверь ворот со скрипом открылась. Убедившись, что вокруг никого нет, Гымхи и Соджон вошли внутрь.
Просто дом. Обычный дом на поверхности земли. Кто бы мог подумать, что вся информация, накопленная Академией со дня ее основания, скрыта именно здесь?
Они пересекли лужайку, ведущую к дому, и вошли внутрь. Тусклый, но мягкий свет наполнял помещение, придавая ему особую атмосферу. Старый деревянный пол скрипел под их ногами, словно пробуждая эхо времени. Но в этом доме не чувствовалось тепла и уюта, которые обычно исходят от жилых домов. Стены, которые должны были разделять комнаты, снесли, а все пространство было заполнено старыми деревянными книжными шкафами. И ни единого предмета обихода – сплошные документы, исписанные кем-то вручную. Они были упорядочены – по конкретным персонам, по хронологии – и собраны в дорого выглядящие тома с кожаными обложками, стоящими в идеальном порядке. Это был не просто дом – это было хранилище информации, библиотека, таинственная и прекрасная. История, запечатленная на бумаге. Идеальное оружие, остро заточенный нож, готовый ударить в любой момент.
– Кто бы мог подумать, что информация будет храниться вот так, по старинке – на бумаге… Очень в ее духе, – сказала Чон Гымхи, тем не менее не скрывая восхищения. – С этим мы теперь можем сделать всё, что только захотим.
Она вытащила одну из книг, пробежалась по ее страницам и удовлетворенно улыбнулась.
Что же она собирается с этим делать? До каких высот взлетели ее амбиции? Хан Соджон смотрела на нее – и видела монстра. Амбиции, а точнее, жажда власти, как снежный ком, катящийся вниз по наклонной и набирающий скорость, зреет внутри, становясь все больше, пока не выходит из-под контроля. И в итоге этот ком может раздавить не только тебя самого, но и людей вокруг. «Неужели и я стану такой же, как она?» Хан Соджон передернуло от ужаса, пальцы невольно сжались в кулак – и тогда она вспомнила о ключе у нее в руке. Посмотрела на него – точнее, на брелок, который к нему крепился, – и тут ее озарило.
Как он здесь оказался?..
Старый потертый брелок в форме яйца потускнел от времени и дал небольшую трещину…
Почему… Почему она заметила его только сейчас?
Стоило ей понять, что это за брелок, как из глаз сами собой полились слезы.
Этот брелок подарил ей отец, когда еще работал на птицеферме, – по его словам, там он его и раздобыл. Соджон всегда носила этот брелок на своем рюкзаке – и он сопровождал ее во все моменты жизни, побрякивая на ходу: когда она вставала темным утром, чтобы пойти на работу, когда, усталая, еле волоча ноги, шагала в школу и когда поздно вечером, разбитая, снова шла на работу.
Тогда брелок был целым. Убегая от бандитов, в спешке она не успела взять с собой ничего из дома, и этот брелок стал единственным, что осталось от Хан Донсика. Но после того, как Соджон сбежала далеко-далеко, после того, как рассталась с Ли Джинуком, она обнаружила, что брелок исчез – сколько она ни искала, его нигде не было. Подумала: «Наверное, он отвалился, когда мы мчались на скутере». Она поняла, что потеряла последнюю вещь, что осталась от отца, – и, сев прямо посреди дороги, горько заплакала. От этой потери Соджон ощущала себя еще более несчастной и одинокой – и еще острее чувствовала, что оказалась в тупике.
И все это время брелок был у Ли Джинука? Сжав в руке потрескавшееся яйцо, она продолжала плакать. Внутри нее что-то надломилось.
И вдруг Соджон вспомнила еще одну важную вещь. Яиц было два – теперь же только одно. Значит, второе все еще у Ли Джинука? И все это время он бережно хранил этот брелок? Он столько пережил в своей жизни – и пронес этот брелок с собой через все испытания, настолько он был для него важен…
Хан Соджон неотрывно смотрела на маленький треснувший брелок. И тут в ее душе пробилось, словно сквозь тонкую скорлупу, какое-то новое чувство. В момент осознания, что даже такой, казалось бы, пустяк может для кого-то в жизни стать важным предметом, Соджон словно вдруг пробудилась от долгого сна.
Она должна немедленно найти Ли Джинука. Ей нужно рассказать ему о том, что она наконец поняла. Возможно, тогда еще не поздно будет что-то изменить…
Она выбежала из дома, даже не обернувшись на Чон Гымхи, по-прежнему поглощенную попавшей наконец в ее руки информацией, и набрала его номер.
– Ты где?
– Еду в аэропорт.
– Почему?
– Улетаю в Австралию.
Как только Хан Соджон услышала эти слова, она бросилась вниз по улице и поймала такси.
– В аэропорт, пожалуйста, быстрее! – торопила она водителя. И снова в трубку: – Когда вернешься?
– Не вернусь.
– Не вернешься?
– Да. У меня больше нет причин быть здесь.
Он не мог вернуться из-за Чон Гымхи. Соджон узнала, что Ли Джинук встречался с Пэк Дохёном, и поняла, что они собираются заключить союз за ее спиной. У Чон Гымхи теперь было в руках то, что она так хотела заполучить, – и она могла единолично распоряжаться этим по своему усмотрению. И только Ли Джинук был тем человеком, который, в свою очередь, владел информацией о ее собственном настоящем прошлом и представлял для нее угрозу.
Нет, был и еще один – Хан Соджон, но Чон Гымхи даже не брала ее в расчет. Ведь она всегда могла шантажировать ее Кан Чжунсоком. Стоит ей это сделать – и Соджон не посмеет и слова сказать: она не настолько глупа, чтобы пожертвовать своим будущим с ним.
И в таком случае оставалось только устранить Ли Джинука – очевидно, это должно было стать следующим шагом Чон Гымхи. Он его предвидел – и потому-то собирался навсегда покинуть Корею.
Но была ли это единственная причина, почему он так срочно улетал, сбегал в Австралию? Нет. Джинук не мог оставаться здесь и наблюдать со стороны за тем, как Соджон выходит замуж за другого мужчину, рожает ему детей и постепенно забывает его самого. Он знал, что чем ярче будет сиять жизнь Хан Соджон, тем невыносимее и мучительнее будет становиться его собственная. Поэтому думал, что лучше было бы совсем забыть о ней раз и навсегда – уехать в Австралию и тихо доживать там остаток своей жизни в никому не известном месте. «Я должен испариться. Мне нужно исчезнуть – туда, где до меня не будет долетать ни единая весточка о Хан Соджон…»
– Мне нужно тебе кое-что сказать – лично, – проговорила Хан Соджон; она все еще не положила трубку после долгого молчания.
– Приезжай в «Скай гарден» на Енджондо.
Услышав его ответ, она почувствовала, как что-то прорывается из глубин ее души. То, что все это время скрывалось там, не замеченное ей самой. То, что она старалась всеми силами подавить, когда решила для себя, что выбирает Кан Чжунсока. То, что сверлило ее и не давало покоя, когда она была уверена, что идет без оглядки в свое светлое будущее. То, что заставляло ее в бессонные ночи выходить в переулок, прижиматься к стене и тяжело вздыхать. Оно пряталось в темных уголках ее сердца, а затем в нужный момент вырвалось на волю и завладело всем ее существом.