«Но я – подделка! Все во мне – сплошная ложь. Происхождение, родители, образование, карьера – все сведения обо мне сфабрикованы. Я старалась не думать об этом, но когда узнала, что и мои чувства к Кан Чжунсоку навязаны мне Академией, это стало невыносимо. Да и его чувства такие же – он мог полюбить и другую, окажись она на моем месте…»
Хан Соджон ехала в такси на встречу к Ли Джинуку, не отрывая взгляда от брелока. Что-то ей подсказывало, что это может стать ее последним шансом снова обрести прежнюю себя.
Она думала о Ли Джинуке. Тот день, проведенный с ним вместе в Австралии, все изменил. Тогда Джинук словно заразил ее своими мыслями, чувствами – каким-то неведомым образом они передались ей, и она могла прочувствовать, что чувствовал он и что было у него на душе. Раньше Джинук был для нее совсем чужим – а теперь стал человеком, которого она знала как облупленного.
Теперь у каждого из них было по одному яйцу из пары с брелока, подаренного ей Хан Донсиком. Человек, который все это время бережно хранил его, в то время как она совсем позабыла про него, единственный, кто знал ее полностью, – Хан Соджон мчалась к нему. Только теперь она поняла, что все это время рядом с ней был именно Ли Джинук.
Вдруг она вспомнила слова Чон Гымхи: «Если б я осталась той безымянной, никому не нужной девочкой из шахтерской деревни, смогла бы я защитить себя? Может, тогда бы я не чувствовала постоянную угрозу и опасность, как сейчас? Может, я бы не ворочалась от бессонницы, а беспробудно храпела под старым одеялом? До сих пор думаю об этом. Я чувствую, что превращаюсь в чудовище».
«Тогда она горько усмехнулась – не потому ли, что и сама в глубине души горько сожалела о том, что потеряла саму себя? А как должна тогда поступить я?»
Такси неслось на запад, туда, где заходило солнце. За окном вечернее небо окрашивалось в насыщенный алый цвет. Всю дорогу Хан Соджон крутила в руках треснутый брелок. Когда-то он был гладким, но теперь весь облупился…
Пока еще ничего не решено. Она была словно цыпленок, только вылезший из яйца и пока не составивший для себя полную картину мира. «Я еще не сделала какой-либо выбор. Ведь Чон Гымхи сама говорила, что если однажды ступить на этот путь, обратной дороги уже не будет – никто не откажется от такой роскошной жизни, однажды попробовав ее на вкус».
Роскошная жизнь… Для Хан Соджон проводником в такую жизнь был Кан Чжунсок. Встретив его, она чувствовала себя счастливой – может, эти чувства были фальшивыми, но впервые с момента смерти отца она ощутила себя в полной безопасности. Еще не поздно принять эту жизнь – и жить, постоянно закрывая глаза на свои чувства. А что будет тогда с Ли Джинуком – и той Хан Соджон, которая окажется запертой в прошлом вместе с ним?
Соджон снова и снова убеждала себя, что сначала ей нужно встретиться с ним. Они должны поговорить с глазу на глаз – и выложить друг другу всё начистоту. Она должна знать, почему он в конце концов принял решение убить Чон Ихва. С какого момента все пошло не так? И когда это еще можно было исправить? Точнее, можно ли вообще было что-либо исправить?
Соджон пока не знала, что она выберет, а от чего откажется, – но ясно отдавала себе отчет в том, что, от какого бы пути она ни отказалась, всю оставшуюся жизнь будет вспоминать о нем и сожалеть. Однако выбор делать придется.
Чем ближе она подъезжала к «Скай гарден», тем меньше машин было на дороге. Тьма медленно окутывала город. Соджон размышляла: стоит ли ей останавливать Ли Джинука, чтобы он не улетал? А если не сможет его остановить – что ей делать?
Прежде всего нужно было придумать, как противостоять Чон Гымхи – чтобы та не смогла добраться ни до него, ни до нее. Соджон задумчиво смотрела в темную даль, поглощенная мыслями.
И вдруг – громкий звук удара. Жуткий звук. Словно один кусок металла на большой скорости врезался в другой. Этот страшный звук разорвал собой ночную тьму. Где-то неподалеку явно произошла авария.
– Где это? Ну и грохот… При таком столкновении выжить невозможно, – взволнованно сказал таксист.
Хан Соджон опустила стекло и посмотрела вперед. Темная дорога была пуста. Они свернули налево – мимо них проехал крупный грузовик. Не он ли участник аварии? На передней части кузова ясно виднелась вмятина, да и мощь звука как раз говорила, что не обошлось без крупногабаритного транспорта. Хан Соджон пристально смотрела вслед удаляющемуся грузовику. И только после того, как такси завершило поворот, ее взору предстала страшная картина. На обочине дороги лежала машина, перевернутая дном кверху. Таксист резко затормозил.
Что-то заставило Соджон выскочить из такси и броситься к перевернутой машине. На бегу брелок-яйцо выскользнул из руки и упал на землю. Не заметив этого, она случайно наступила на него. Тот, уже давший трещину, совсем раскололся.
Он видел – видел ее, одну-единственную, бегущую к нему…
Сквозь затуманенное сознание Ли Джинук увидел ее улыбку.
«Черт, когда я был жив и здоров, сколько раз просил ее улыбнуться – а она все отмахивалась… и вот наконец увидел…» – Стоило ему увидеть эту улыбку – и перед ним пронеслась вереница событий из прошлого, так отчетливо, будто все было еще вчера.
Вот Хан Соджон впервые вошла в магазин лотерейных билетов, вот она улыбается, стоило ему спросить, не тяжело ли ей, вот она убегает от бандитов, вот она дрожит от ужаса на палубе яхты. А вот… она, такая очаровательная, стоит на вечеринке и улыбается Кан Чжунсоку. Тогда она и правда была необычайно прекрасна…
Все казалось давним сном. Сознание Ли Джинука постепенно угасало, пока он смотрел на бегущую к нему Хан Соджон.
Была лишь одна вещь, о которой он сожалел. Когда Соджон убегала от бандитов, когда он посадил ее за спину на скутер и мчался сквозь ночную тьму… Если б он не оставил ее одну, если б сбежал с ней вместе и они никогда не расставались – как бы тогда сложилась его жизнь?
Умирая, Ли Джинук сожалел о выборе, который он не сделал.
– Открой глаза… Открой глаза! Мне нужно тебе обязательно кое-что сказать, слышишь?
Соджон подбежала к нему и, упав на колени, кричала, взывая к нему и плача. Она обвила лежавшего ничком Ли Джинука руками, крепко прижимая к себе. Из ее груди вырвался крик, разорвавший ночную тьму – или, наоборот, стянувший и сгустивший ее, – разлетевшись на всю округу эхом.
– Мне есть что сказать… Только сейчас я наконец это поняла…
Хан Соджон трясла Ли Джинука, пытаясь привести его в сознание; он не реагировал, и она трясла еще сильнее. Но Джинук по-прежнему не издавал никаких звуков. И тогда она прижалась своей щекой к его лицу. От его тела все еще исходило тепло.
Соджон взяла его за руку. Рука, которая заслоняла ее от опасностей и направляла, которая все время, когда ее не было рядом, бережно хранила половину брелока, – теперь она была безжизненна.
Сжимая эту руку, Хан Соджон поняла: в этот момент ее душа разрушилась. «На самом деле я все это время любила его – по-настоящему. И эта любовь, даже не успев дать ростки, была вот так растоптана… Жизнь жестока ко мне до самого конца. Безжалостная судьба раздавила меня, разорвала на части…» Ее душа была охвачена одновременно невыносимой печалью и поднимающейся злобой – и они окрасили весь ее мир в черный цвет кромешной тьмы.
Соджон, запрокинув голову, рыдала – так же пронзительно и безутешно, как и в тот день, когда умер ее отец. Ли Джинук был последним доказательством того, что она все еще живой человек. После его смерти она осталась сиротой – больше не осталось на целом свете никого, кто понимал ее душу.
История беспросветной жизни и жестокой смерти Ли Джинука оставила на ее сердце рану, словно глубокий порез от кинжала. Слова, которые она так и не успела произнести, разбились в горле на тысячи осколков. В ночном небе над ее головой, безучастный и холодный, пролетал самолет. В перевернутой машине вверх тормашками валялись чемоданы, оставшиеся без хозяина.
Весна неумолимо продолжала свое шествие по планете, словно ничего и не случилось. Хан Соджон в одиночестве сидела у окна, заслонив лицо от палящих лучей солнца. Она все еще жила в том самом доме, принадлежавшем Академии. Вела обычную, спокойную жизнь – по будням все так же исполняла свои обязанности в качестве персонального ассистента с неизменной улыбкой, а по выходным посвящала себя домашним делам – стирке и уборке – и наслаждалась кофе.
Кофе был горьковатым и ароматным. Соджон смаковала его гармоничный вкус, отпивая маленькими глоточками. Сидя на диване у окна, она вдруг задумалась о солнечных лучах. Этот свет, легко проникающий сквозь преграды, не прилагая никаких усилий, наполняет мир жизнью и пробуждает все живое. Под ним все живое растет и набирается сил – это чудесное и прекрасное явление. Но он становится все горячее. Вроде уже в Европе и Америке летние температуры шагнули за 40 градусов. Из-за безумной жажды денег и амбиций людей даже прекрасный солнечный свет потихоньку превращается в жестокого палача, под испепеляющим взглядом которого погибнет все, что раньше было им же взрощено.
Жуткие человеческие амбиции… Они всегда несут с собой разрушение.
Хан Соджон, держа в руках чашку кофе, поднялась со своего места и подошла ближе к окну. Яркий солнечный свет заставил ее прищуриться. Она встала спиной к солнцу, поставила чашку на стол, взяла в руки телефон и набрала номер Пэк Дохёна.
– У меня есть просьба.
– Для вас – все что угодно.
Соджон знала, что сейчас единственный человек, к которому она могла обратиться, – это Пэк Дохён. После смерти Ли Джинука он пришел к ней и передал его последнюю волю. Перед смертью тот поручил ему закончить начатое и позаботиться о Хан Соджон, если вдруг с ним что-то случится.
Выслушав ее просьбу, Пэк Дохён уточнил, где ей будет удобнее встретиться. Задумавшись на пару мгновений, Соджон наконец ответила:
– Встретимся в «Скай гарден».
Там, где она должна была в последний раз встретиться с Ли Джинуком. Там, где наконец осознала, что было для нее самым важным в жизни, но так и не смогла удержать это в руках, потеряв навсегда. Там, где все, включая и ее душу, было разрушено – она потеряла последнего близк