— Ты имеешь в виду, если это убьёт меня, — говорю я, а потом вздрагиваю, потому что это выражение просто отталкивающее.
— Вот именно, — произносит Черч, и его улыбка становится ещё шире. У него красивое лицо, но оно похоже на маску. Ничто из того, что он говорит или делает, не является реальным, и мне интересно, знает ли даже он, почему это так. — А теперь давай начнём. Нет ничего, что я ненавижу больше, чем потраченное впустую время.
Вздохнув, я открываю домашнее задание по математике, и Черч наклоняется, чтобы взглянуть, наши головы почти соприкасаются. Его пальцы задерживаются слишком близко к моим, и, несмотря на то, что он бессердечный ублюдок, между нами возникает тепло, которое невозможно подделать.
Я с трудом сглатываю и пытаюсь сосредоточиться на своей работе. Поначалу это кажется практически невозможным, учитывая эту странную смесь горячего и холодного, которую я получаю от Черча. Но через некоторое время мы привыкаем к рутине, и я решаю, что его деловое отношение мне подходит.
Когда мы заканчиваем, Черч настаивает на том, чтобы проводить меня обратно к папе — я уверена, только потому, что Арчи подговорил его на это — и я решаю не спорить. В конце концов, за мной гнался парень с ножом.
Леса пустынны и жутковаты, ветви лишились листвы из-за зимнего холода. Из-за тумана, стелющегося по лужайкам между дорожкой и лесом, во всей этой сцене возникает зловещее ощущение, которое мне не нравится.
— «Ты думаешь, она умерла, потому что была девочкой?
— Может быть».
Всплывает мой разговор с близнецами, и я снова вздрагиваю. Этот секрет становится всё больше и больше, и это тем более заманчиво, потому что никто не хочет говорить об этом со мной. Я уверена, что, если бы я просто села и выслушала всю историю целиком, я бы забыла обо всём этом и двинулась дальше. Но в смерти Дженики есть что-то такое, что не даёт мне покоя.
Мы поднимаемся по ступенькам, и дверь открывается.
— Мистер Монтегю, — бодро говорит папа, веселее, чем он разговаривал со мной за последние недели. — Я как раз собирался накрывать на стол. Присоединитесь к нам?
Я бросаю на папу взгляд, который ясно говорит: «Пожалуйста, заткнись и отмени своё приглашение», но он игнорирует меня, а Черч мило улыбается.
— Я бы с удовольствием, — бормочет он, беря меня за руку и ведя вверх по ступенькам. Как только мы заходим внутрь, и папа отворачивается, я вырываю свою руку из хватки Черча, расстроенная тем, что теперь мне придётся не снимать форму весь ужин. Я планировала переодеться в розовую майку и спортивные штаны, без лифчика. Это точно не подойдёт с Черчем Монтегю в моём долбаном доме.
На ужин — тушёное мясо с овощной смесью, картофельное пюре и немного свежего хлеба с маслом. Совсем не так изысканно, как, я уверена, привык есть Черч. Его семья владеет каким-то огромным конгломератом, который занимается семеноводством и инженерным делом, одной из тех страшных компаний стоимостью в сотни миллиардов, о которых вы никогда не слышали, но которая контролирует всё.
Я на самом деле удивлена, что Черч вообще ходит в эту школу. При таком богатстве, как у него, он легко мог бы позволить себе что-нибудь вроде Подготовительной Академии Бёрберри в Калифорнии, куда ходят все супербогатые придурки.
— Выглядит аппетитно, Арчибальд, — говорит Черч, всё ещё улыбаясь, и я хмурюсь. Арчибальд? С каких это пор президент Студенческого совета обращается к директору по имени? Разве это не нарушение этикета?
— Спасибо, мистер Монтегю, — спокойно отвечает папа, либо игнорируя, либо не заботясь о том, что один из его учеников называет его по имени. Они улыбаются друг другу через стол, и я хмурюсь.
«Это самый неловкий ужин, на котором я когда-либо была в своей жизни», — думаю я, накалывая кусочек цуккини и откусывая его.
— Итак, как прошла учёба?
— Базовый уровень понимания Чаком того, что касается математики, вызывает сожаление. Очевидно, что здесь есть проблемы, он не понимает, проблемы, которые, вероятно, начались много лет назад. Какое-то время он едва поспевал.
Я хмурюсь и бросаю на него взгляд.
— Итак, ты хочешь сказать, что низкие оценки Чака на самом деле просто симптом того, насколько сильно… он бездельничал с начальной школы? — добавляет папа, мрачно глядя на меня. Он явно разочарован во мне, но мне всё равно. Черч провёл со мной один день, занимаясь; он ни хрена не знает.
— Математика — это всё, что связано с основами. У Чака их нет. Нам придётся вернуться к основам, иначе мы ничего не добьёмся. — Черч бросает на меня взгляд и улыбается. Но как только у папы звонит телефон, и он на мгновение отводит взгляд, этот придурок ухмыляется мне.
Я показываю ему средний палец, и папа оглядывается как раз в нужный момент, так что это всё, что он видит.
— Чак Карсон! — рявкает он, и я опускаю руку на колени, поджимая губы. — Ты и так доставил достаточно проблем Студенческому совету, а теперь Черч пытается тебе помочь, а у тебя такое отношение?
Я бормочу извинения, когда Черч снова ухмыляется мне.
И снова папа полностью пропускает этот момент.
— Я должен сказать, что во время встреч нашего Кулинарного клуба мы очень привязались к вашему сыну. Если бы только он приложил усилия… — Черч дарит мне улыбку, в которой две части сахара и одна часть сладости. Это значит, что всё это — куча приторного дерьма. Желание швырнуть картофельное пюре ему в лицо просто астрономическое. — Дружба ждёт тебя, если только ты бы принял. — Он прикладывает руку к груди и смотрит на меня с таким обожанием, что я бы почти поверила в это… если бы какое-то из этих выражений действительно выходило за рамки физической формы его лица и отражалось в его глазах.
«Не-а, всё ещё холодный, жестокий. Почему я никогда не могу вспомнить разницу между психопатом и социопатом?! Это вообще правильные термины? И почему я считаю себя каким-то психологом-любителем?!»
— Чак непреклонен в своём намерении вернуться в общежитие, — начинает папа, вздыхая и откладывая вилку. Он промокает уголки рта, бросая на меня очень критический взгляд. — И, если быть совершенно откровенным с вами, мистер Монтегю, я думаю, что мы почти не понимаем друг друга. — Он переключает своё внимание на президента Студенческого совета. — Если… если я позволю Чаку вернуться в общежитие, вы и другие парни смогли бы неофициально присматривать за ним? Я бы никогда не попросил студента брать на себя ответственность за другого, но…
— Мистер Карсон, — начинает Черч, приятно улыбаясь и склоняя голову набок так, что его волосы медового цвета соблазнительно спадают на лоб, как всегда, изображая красивого подростка-американца. Когда он встаёт и прикладывает руку к сердцу, как будто собирается произнести клятву верности или что-то в этом роде, я не могу сдержать закатывания глаз. Папа одаривает меня одним из своих фирменных «директорских взглядов», который он совершенствовал десятилетиями, работая в различных университетах, подготовительных школах и академиях. — Как президент Академии Адамсона для парней, я только хотел бы сказать, что для меня было бы честью присматривать за вашим сыном. Я считаю своим гражданским долгом помогать тем, кому повезло меньше.
— Вы идеальный ученик Адамсона, мистер Монтегю, — молвит папа, и у меня отвисает челюсть. Серьёзно? Он купился на это дерьмо?!
— Папа, — начинаю я, и оба мужчины поворачиваются, чтобы посмотреть в мою сторону. Черч всё ещё прижимает руку к сердцу, его глаза широко раскрыты и полны абсолютного недоумения. Этот невинный поступок, чёрт возьми, на меня точно не подействует, особенно после того, как этот придурок запер меня в багажнике, и какой-то маньяк чуть не зарезал меня.
— Если ты хочешь вернуться в общежитие, ты будешь подчиняться моим прямым приказам. И если у президента вашего Студенческого совета возникнут какие-либо опасения или возражения против твоего присутствия, я уверен, он даст мне знать об этом? — папа оглядывается на Черча, который кивает, и я начинаю злиться. Серьёзно, у меня, должно быть, сейчас пар из головы идёт. — Если вы меня извините, мне нужно в туалет.
Арчи встаёт и выходит из комнаты, оставляя меня наедине с Черчем.
Этот тупой придурок подходит и встаёт рядом со мной, принося с собой тот особенный аромат сирени и розмарина. Я ненавижу, что мы пользуемся одним и тем же шампунем. Его запах действует на меня почти успокаивающе. Гадость. Он наклоняется и прижимается губами прямо к моему уху.
— Ты слышал, что сказал твой отец, Чак Карсон? — он облизывает моё ухо, и я протягиваю руку, чтобы отвесить ему пощёчину, мои челюсти сжимаются от гнева. Он даже не знает моего секрета, а мне кажется, что он заигрывает со мной. Почти уверена, что всё это просто часть его испорченной личности, построенной на запугивании и издевательствах. — Ты будешь повиноваться. — Черч откидывает мои волосы назад, и я отдёргиваю от него голову. Он смеётся мне в ухо, этот холодный, ужасный звук, от которого у меня мурашки по коже. — Просто помни об этом, Чак. Это моя школа, и, если ты хочешь выжить здесь, ты будешь подчиняться. — Он встаёт и возвращается на своё место, нацепив на лицо одну из своих глупых счастливых улыбок. К тому времени, когда папа возвращается, он являет собой само воплощение подросткового совершенства.
Я вонзаю вилку в тушёное мясо и пытаюсь считать, что мне повезло, что папа вообще думает о том, чтобы позволить мне вернуться в общежитие. Если мне придётся провести ещё одну ночь без Wi-Fi, я могу просто умереть. Всё, чего я хочу — это поговорить с Коди и Моникой, вот и всё. Просто немного почувствовать себя как дома.
Черч серьёзно злоупотребляет гостеприимством, отказываясь уходить, пока не испортит мне вечер кино с папой. Клянусь, весь фильм он пристально смотрит на меня.
Я имею в виду, серьёзно, в чём проблема этого парня?
Если бы я действительно осталась в этой школе, может быть, у меня было бы время это выяснить? А так, мне просто безразлично. Всё, что мне нужно сделать, это пережить ещё несколько недель, всего несколько коротких недель, и я буду дома.