Спенсер притягивает меня ближе, прижимаясь губами к моему уху.
— Я никогда раньше не знал, что мне нравятся парни, пока не встретил тебя.
Я дрожу в его объятиях. Если бы он только знал… Я представляю, что если он когда-нибудь узнает, то разозлится. Теперь, когда мой план погрузиться в тень и прятаться до моего возвращения в Калифорнию сгорел в чудесном, гневном пламени, что я должна делать? Я с трудом смогла скрыть свой секрет от близнецов в течение нескольких месяцев. А теперь я должна пережить остаток этого года и весь следующий?
— Отпусти меня, Спенсер, — рычу я, потому что, даже если он действительно верит, что я парень, у него не больше прав прикасаться ко мне без разрешения, чем если бы я была девушкой. Почему-то я думаю, что он отнёсся бы к этой ситуации совсем иначе, если бы знал правду. С другой стороны, он богатый, титулованный мудак, так что я не совсем уверена в этом.
«Но, чёрт возьми, от него вкусно пахнет кедром и иссопом».
— Зачем? Чтобы ты мог продолжать убегать? Давай поговорим об этом. — Я собираюсь ударить его локтем в живот, но он ловит меня за руку. — Ты действительно начинаешь меня бесить. — Теперь мой голос и тело дрожат. Мне нравится, когда он прикасается ко мне. Слишком. Но мне также не нравится, когда меня хватают и удерживают против моей воли.
Спенсер толкает меня вперёд, и я немного спотыкаюсь, оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня со смесью разочарования и желания. Он запускает пальцы в свои серебристые волосы, обнажая тёмные корни, и с хмурым видом отворачивается.
Между нами возникает неловкое напряжение, когда я провожу ладонями по передней части пиджака и возвращаюсь к своему стулу. Никто не произносит ни слова, пока Рейнджер не поворачивается и не бросает на меня мрачный, злобный взгляд. Фу, эти молчаливые задумчивые типы так раздражают.
— Если вы оставите суфле в духовке слишком надолго, оно развалится. Не облажайся, Карсон. — Он протягивает мне венчик и миску для смешивания, и я провожу остаток дня, уничтожая не одно, не два, а целых три суфле, пока Студенческий совет, наконец, не выгоняет меня из комнаты… но не раньше, чем оттягивают рубашку и разбиваю сырое яйцо о шею.
— Если ты думаешь, что это заставит тебя мне понравиться, то тебя ждёт разочарование! — кричу я, когда Спенсер уходит по коридору, засунув руки в карманы. Он оборачивается и ухмыляется, всё ещё идя спиной наперёд.
— Я не пытаюсь понравиться тебе, Карсон. Я просто пытаюсь заставить тебя отсосать мой член. — Он снова пожимает плечами и отворачивается, а я стою там с пылающим лицом.
— Тебе бы очень повезло, — самодовольно ухмыляется Росс, отодвигая меня локтем в сторону и исчезая в коридоре вслед за своим хозяином. Держу пари, если бы Спенсер попросил его, он бы в мгновение ока упал на колени.
— Отвратительно.
Я возвращаюсь в общежитие в сопровождении близнецов и со вздохом устраиваюсь в своей комнате. В течение нескольких месяцев я сопротивлялась тому, чтобы придать этому месту какой-либо личный оттенок, потому что предполагала, что вернусь на Западное побережье. Однако теперь… У меня есть пять с половиной месяцев до окончания школы, а потом целый новый год, который нужно пережить.
Лучше привыкнуть к этому месту.
Распаковывая кое-какие из своих безделушек, я достаю хрустальный ловец солнца, который подарила мне мама, и с улыбкой перебираю фиолетовые и синие драгоценности. По-видимому, камни аметист и ангелит помогают справиться с тревогой, депрессией и грустью. Подарить его мне на мой шестнадцатый день рождения было милым жестом — на семнадцатый я от неё ничего не получила — но это ещё раз показывает, как мало она меня знает. Я не так сильно борюсь с тревогой или депрессией, это её проблемы. Что касается меня, то у меня проблемы с самооценкой, любовью к себе и приспособленчеством.
Тем не менее, я встаю и иду вешать уловитель солнца на окно (несмотря на то, что солнца определённо нет, бе), когда леска, которая удерживает всё это вместе, цепляется за пуговицу моего блейзера. Один из крошечных кристалликов на дне откалывается и, подпрыгивая, катается по старому деревянному полу, прежде чем упасть в трещину.
— Чёрт.
Я аккуратно откладываю оставшуюся часть ловца солнца в сторону на кровать и опускаюсь на четвереньки, чтобы посмотреть, не смогу ли каким-нибудь образом откопать кристалл. Но он далеко внизу, под этими огромными старыми деревянными досками, которые покоробились и деформировались с возрастом. Гигантские железные гвозди с квадратными наконечниками выдают возраст этого места, и совершенно очевидно, что прошло много времени с тех пор, как его шлифовали или полировали.
Задумчиво прикусив губу, я встаю и роюсь в вещах, пока не нахожу большую металлическую пилочку для ногтей. Я вставляю её в щель и раскачиваю, и, конечно же, кажется, что половица немного расшаталась. Я ковыряю и поддеваю её, но пилочка ломается задолго до того, как доска поднимается. Она болтается, но не собирается волшебным образом открываться и открывать секретную, потайную комнату.
Сидя на корточках, я пытаюсь убедить себя, что это всего лишь один кристалл из многих, и что в этом нет ничего особенного. Только… для меня это так, потому что мама подарила мне этот ловец солнца, а теперь… она на реабилитации и слишком стыдится того, во что превратилась её жизнь, чтобы даже позволить мне увидеться с ней.
— Я заберу этот чёртов кристалл обратно, — ворчу я, направляясь вниз к кладовке уборщика. Предполагалось, что она заперта, но вот уже день или два то тут, то там уборщик Эдди оставляет болтаться гигантский засов. Я молюсь, чтобы сегодня был один из таких дней, и сжимаю кулаки, как последняя дура, когда вижу, что она открыта.
Однако, когда прохожу мимо пробковой доски, моё внимание привлекает другая заметка, и я внезапно вспоминаю, что в этом кампусе есть придурок, который не только готов воспользоваться ножом, чтобы запугать меня, но и знает мой настоящий пол.
Я срываю листок бумаги с гвоздика и внимательно читаю его.
Дорогая Ева,
Тебе следовало остаться в Калифорнии.
Не высовывайся и веди себя тихо.
Мне не нравятся любопытные сучки.
С любовью, Адам
Озноб пробегает по моему телу, когда я сжимаю листок бумаги с угрожающими словами, нацарапанными фиолетовыми чернилами. Кем бы ни был этот парень по имени «Адам», его записка серьёзно усилила свою агрессию.
— Господи, — стону я, прижимая записку к груди. Я всё равно иду в кладовку уборщика и достаю лом и молоток. В лучшем случае я подниму половицу. В худшем… Я могу использовать оба предмета в качестве оружия.
Я спешу обратно в комнату так быстро, как только могу, и убеждаю себя, что чувство, будто за мной следят — всего лишь моё воображение.
Глава 18
На следующее утро у меня затуманенные глаза, и я истощена, но испытываю удовлетворение от осознания того, что вернула кристалл. Половица не поддалась чисто, легко и красиво. Вместо этого она раскололась на части, и, хотя я вернула её на место, она выглядит не так уж хорошо. Под досками было только грубое дерево основания пола, несколько монеток и множество пыли.
Ничего крутого или таинственного видно не было.
Когда я рассказываю близнецам о записке, они переглядываются и просят меня встретиться с ними после школы.
На уроке английского у мистера Мерфи я пытаюсь отвлечься, разглядывая его, но каждый раз, когда думаю о чём-то приятном в нём — например, о его подтянутой заднице или полных губах — это кажется гораздо менее заманчивым по сравнению со Спенсером. Или близнецами.
Кажется, я никак не могу выкинуть из головы этих задиристых придурков из Студенческого совета.
После окончания занятий близнецы удивляют меня, устраивая пикник, а затем провожают в общежитие для девочек. Я скучала по этому месту, но только идиотка стала бы бродить по лесу одна в темноте, чтобы тусоваться в заброшенном здании с разгуливающим на свободе маньяком.
— Как вы думаете, я должна рассказать отцу о записках? — спрашиваю я, когда они отпирают дверь и впускают нас внутрь. Мне кажется почти неправильным не идти своим обычным путём. — И вообще, где вы взяли эти ключи?
— На какой вопрос ты бы хотела, чтобы мы ответили в первую очередь? — говорят они, отступая назад и протягивая руки, приглашая меня войти.
Я проскальзываю мимо них и устраиваюсь на диване, замечая, что классная фотография Дженики, которую я оставила на столе в прошлый раз, когда была здесь, исчезла.
— Какого чёрта…? — бормочу я, осматривая пол и даже под диваном. Она не вернулась на гвоздь. Она просто… исчезла. — Фотография Дженики пропала.
Близнецы обмениваются взглядами, а затем снова переводят взгляд на меня.
— Ты не брала её? — спрашивают они, и я качаю головой. Казалось неправильным убирать её из этого места, как будто это общежитие для девочек явно было построено для неё, первой студентки Адамсона. Этой фотографии самое место здесь.
— Нет. По крайней мере, у меня всё ещё есть фотография в моём телефоне, хотя… — Я смотрю на них прищуренными глазами. — На Самсунге. К счастью, у меня всё настроено на автоматическую выгрузку в облако. Вы могли стоить мне нескольких невосполнимых воспоминаний, вы это знаете?
— Мы должны сохранять лицо, — отвечают парни, пожимая плечами, прежде чем занять по одному из больших, удобных (но довольно пыльных) кресел, которые стоят друг напротив друга.
— Ты никому в академии не нравишься, Чак, — говорит Мика, ухмыляясь мне и скрещивая ноги в коленях. Я замечаю, что когда они не пытаются одурачить всех, заставив думать, что они просто две половинки одного целого, он сидит, скрестив ноги, в то время как его брат ставит обе ступни ровно на пол. — Ты была странным, замкнутым придурком, который избегал любых предложений дружбы или доброй воли. Ты отказалась помочь Черчу исправить допущенную тобой ошибку, и теперь твоя судьба решена. Ты — постоянный изгой. Просто радуйся, что мы, как сострадательный, добросердечный Студенческий совет, решили взять твоё наказание на себя.