«Социальные принципы христианства, — писал Маркс, — проповедуют необходимость существования классов — господствующего и угнетенного, и для последнего у них находится лишь благочестивое пожелание, дабы первый ему благодетельствовал». А последовательный марксист Ленин уточнял: «Все и всякие угнетающие классы нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы (это особенно удобно делать без ручательства за «осуществляемость» таких перспектив…) смягчения бедствия и жертв при сохранении классового господства, а тем самым примирять их с этим самым господством, отваживать их от революционных действий, подрывать их революционное настроение, разрушать их революционную решимость». То, в чем Владимир Ильич обличал христианскую религию, будет им и его последователями с успехом применено в условиях становления социализма в одной отдельно взятой стране — несчастной, разоренной и погибающей Российской империи, одурманенной лозунгами оголтелых фанатиков. Насаждаемая большевиками антирелигия марксизма будет нуждаться «для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа»; в роли палача выступят матерые садисты — чекисты, а в роли попа — славный советский Агитпроп, ублажающий слащавыми сказками о сказочном будущем «без ручательства за «осуществляемость» таких перспектив».
Впрочем, и здесь соотносительно с выводом великого немца Гегеля, коего так любили большевистские вожди.
Непререкаемый в глазах Маркса и Энгельса авторитет немецкого философа Гегеля зиждился не только на его знаменитой формуле: «Тезис плюс антитезис равно синтез», — по которой была построена вся революционная концепция. Гегель вывел свою форму «проявления движущей силы исторического развития». Правда, ни один советский учебник не раскрывал нам этого секрета, утверждая, что движущей силой исторического развития всегда являлись революции, а движущей силой революций был низший класс угнетенных. Вот эта загадочная гегелевская формула: «Некоторые думают, что они высказывают чрезвычайно глубокую мысль, говоря: человек по своей природе добр; но они забывают, что гораздо больше глубокомыслия в словах: человек по своей природе зол». Энгельс в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» (авторская шутка: видать, все-таки на пользу пошла обязательная советская привычка штудировать классиков марксизма-ленинизма) уточнил: «У Гегеля зло есть форма, в которой проявляется движущая сила исторического развития»; «…каждый новый шаг вперед необходимо является оскорблением какой-нибудь святыни, бунтом против старого, отживающего, но освященного привычкой порядка». Марксизм решил сразиться на равных с христианством.
Исследователи марксизма-ленинизма соглашаются, что Маркс и Энгельс выделяли христианство разных эпох: христианство рабовладельческого общества; христианство средневеково-монашеское; прагматичное христианство буржуазного общества; христианство утопического коммунизма и даже христианство Апокалипсиса. Поддерживая и дополняя учение своего подельника Маркса, активно распространяемое многочисленными фанатичными адептами, Энгельс отвергал ветхозаветную мораль. Он писал: «Какая мораль проповедуется нам в настоящее время? Прежде всего, христиан-ско-феодальная, унаследованная от христианско-феодальных времен; она, в свою очередь, распадается в основном на католическую и протестантскую, причем здесь опять-таки нет недостатка в дальнейших подразделениях от иезуитски-католической и ортодоксально-протестантской до либерально-просветительской морали».
За этим кажущимся словоблудием стоят великие темы, которые можно муссировать до бесконечности. Что — по мнению Адольфа Гитлера — и происходило на его родине в 20-е годы XX столетия. Зерна, взращенные Марксом — Энгельсом — Лениным, можно было высаживать не только на почву национальных и классовых конфликтов, но и на благодатную почву религиозных конфликтов, ведущих в конечном итоге ко все той же цели — изменить мир и мировоззрение мира. Гитлер увидел в этом опасность своему движению, и вновь обвинил в грехах jude.
«В течение последних лет дело доходило до того, что иные ослепленные сторонники «народнического» движения настолько усердно занялись религиозной склокой, что перестали замечать, как атеистические марксистские газеты нарочно разжигают эти споры, подсказывают обеим сторонам различные глупые аргументы, подсовывают обоим лагерям соответствующих адвокатов и т. д. Смертельную опасность представляют эти споры у нас, в Германии».
«Если мы не добьемся того, чтобы борьба на религиозной почве прекратилась, то, в конце концов, между католическими и протестантскими лагерями может разгореться война на уничтожение».
«Тут не помогут даже ссылки на единство национальных интересов, ибо религиозные чувства все еще сидят в нас гораздо глубже, чем любые соображения политической целесообразности. Во всяком случае, национальное единство нельзя укрепить тем, что разжигают войну между католиками и протестантами…»
«…только евреи заинтересованы теперь в том, чтобы ввергнуть наше движение в кровавую религиозную распрю как раз в тот момент, когда мы начинаем становиться опасными для еврейства. Я говорю совершенно сознательно о кровавой распре, ибо только невежественные в смысле исторических уроков люди могут полагать, что наше движение способно разрешить и религиозную проблему — такую проблему, о которую разбивались усилия веков и великих государственных деятелей».
Стоило бы вспомнить, что прежде чем утвердиться во власти в России, большевики вели исступленные дискуссии (подобные тем, что позже проходили в Германии), покушаясь на незыблемость веры, на святые основы человечности, — словно пробуя общество на крепость и спаянность. Они спорили об идеализме и материализме; они утверждали, что «материя первична, а сознание вторично», защищая тем самым теоретические основы марксизма — некий так называемый диалектический и исторический материализм. В дискуссии вовлекались и богостроители, привлеченные недавно распространенной в Европе философией Маха и Авенариуса, получившей название эмпириокритицизм. Ленину пришлось даже написать работу «Материализм и эмпириокритицизм», чтоб как-то защитить свое учение от набирающих вес теоретиков махизма. Тогда же нарождались и бурно обсуждались в марксистской печати другие новые направления забалтывающей все философии; в словесный бой вступали эмпириокритики, эмпириомонисты, отзовисты, ультиматисты, богостроители, социалисты, социал-демократы, марксисты и проч. и проч. и проч. К примеру, богостроители (Богданов, Алексинский, Луначарский, др.) еще в 1910-х гг. пытались обосновать религиозный атеизм, то есть, религию без Бога; они твердили о «расцвете социалистического религиозного сознания», не отрицая марксизма, и объявляя его ни много ни мало — религиозно-философской системой, указующей людям путь к совершенно новой жизни. Так что, на поверку выходило, что искусственная религия богостроительства была создана для привлечения верующих в период кризиса к идеям марксизма, дополненного вымышленной новой пролетарской религией без Бога. То-то ею одно время увлекался товарищ Бухарин, которого с нежностью так любил товарищ Ленин, между тем гневно критикующий богостроителей.
Православное русское духовенство, традиционно проповедующее смирение, поздно разглядело в разнообразных око-лодуховных дискуссиях гибельную суть. Однако церковнослужители все же проявили свой смиренный протест: стали называть социализм антихристианским «человекобожием», которое противостояло возлюбленному христианскому «богочеловеку». А ведь богочеловек Христос, принесший, как уверяют нас служители церкви, мир на землю, изрекши в Нагорной проповеди: «Блаженны миротворцы», — предупредил всех, имеющих уши: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю, не мир пришел я принести, но меч». Да не услышали…
Еще в год «репетиции русской революции», в 1905-м, когда впервые в обществе прокатилась волна ненависти и насилия, настоятель храма Святителя Николая Чудотворца на Старом Арбате в Москве отец Иосиф Фудель писал: «Как пастырь Церкви, я вижу ужас положения в том душевном настроении, которое постепенно овладевает всеми без исключения. Это настроение есть ненависть. Вся атмосфера насыщена ею. Она растет с каждым часом; у одних к существующему порядку; у других — к забастовщикам; одна часть населения проникается ненавистью к другой… Чувствуется, что любовь иссякла… И в этом бесконечный ужас положения… К нам, пастырям Церкви, обращаются наши прихожане с неотступной просьбой указать — где же выход, умоляют принять какие-либо меры умиротворения и спасения… У нас есть собственное оружие, которое всегда при нас и единственно только действенно к господствующему чувству. Это средство — общественная молитва к Господу Любви «о умножении в нас любви и искоренении ненависти и всякой злобы».
К сожалению, общественная молитва к Господу «о умножении любви» оказалась для русского народа и всех остальных подданных империи что мертвому припарка…
Впрочем, упрекать всех церковников в том, что они призывали народ к смирению, как того требовали библейские заповеди, было бы несправедливо. Хотя бы в память тех представителей русского духовенства, кто открыто выступил против революционеров. В Белой армии создавались целые отряды из служителей религии; в войсках Деникина, Колчака и других славных русских офицеров сражались «полки Иисуса», «дружины Святого Креста», с беззаветной храбростью воевавшие под знаменами, на которых сиял образ Христа.
В.И. Ленин в своих работах отрекался от христианства как религии иудейского мессианства (хотя, как утверждает большинство современных исследователей, именно новые иудейские мессии, в том числе и Ленин-Бланк, проводили в жизнь атеистическую религию — коммунизм). Можно найти даже такое утверждение, что «марксизм-ленинизм, порывающий с религией царства антихриста, царства зверя, религией иудейского мессианства…в корне порывающий с ложными иудейскими богами, есть переход к высшим формам христианства, продолжение евангельского Учения Святого Духа» (по А. Бусел). Увы, история никого и ничему не учит. Примерно об этом же Адольф Гитлер выразится так: