же оставившим ему множество личных травм. Когда он, приходя домой уставший после долгого рабочего дня, разворачивался и, все в той же рабочей одежде, выходил из дома и уезжал, чтобы привести голову в порядок, мне казалось, что он делает это сознательно, ради нас с сестрой, чтобы нам не пришлось потом забывать еще больше ругательств и криков. И я люблю его за это. Однако теперь я также понимаю, что он десятилетиями хранил внутри себя всю эту ярость и бессилие, которые в конце концов вырвались наружу в виде рака почки IV стадии. Когда мы пребываем в разладе со своими словами и чувствами, наш организм начинает постепенно разрушаться, и боль превращается в болезнь.
Я помню, как мы с сестрой дрались в детстве: били и царапали друг друга. Мы никогда не делали так, как заставляли делать своих детей родители в американских сериалах: встать друг напротив друга в гостиной и сказать «прости» (работая над этой главой, я поняла, что позывы извиниться, скорее всего, начали появляться у меня под влиянием иностранных СМИ). Дело было не в том, что мы дрались, а в том, что часто били ниже пояса: обзывались и унижали друг друга, зная, куда ударить, чтобы было больнее. Язвительность часто спасала меня и во время учебы, и в СМИ, но она также любит появляться в не самые подходящие моменты: когда я не в форме, устала или взволнована. Кажется, что стоит грубости один раз сорваться с губ, и исправить эту ошибку уже не получится.
Как я научилась извиняться
Я даже не знаю, как звали женщину, научившую меня извиняться. Все произошло в том магазине спорттоваров, где я работала в университетские годы и о котором уже писала в главе 3. В ее волосах, уложенных набок в длинную стрижку-пикси, проблескивала седина. Она говорила с сильным южноафриканским акцентом. Видимо, совсем замотавшись, я забыла снять защитные бирки с ее вещей, которые пробивала на кассе.
Спустя время я так же стояла за прилавком магазина, когда увидела, как вошедшая женщина направляется ко мне, размахивая пакетами с нашим огромным логотипом. Она стремительно приблизилась к прилавку и бросила пакет мне на стол. Я услышала стук пластиковых защитных бирок, и мое сердце замерло. Я знала, что наделала – точнее, что забыла сделать. Она достала одежду из пакета и сказала дрожащим от злости голосом: «Вы не убрали бирки. У меня нет, нет на это времени».
Только повзрослев, я поняла, что жить в Сингапуре и Дубае проще за счет недорогого труда домработниц. Сейчас, прожив полтора года в Перте, куда я вернулась ради мамы, я осознаю разницу и могу понять, почему эта женщина в магазине была так раздражена. Я понимаю, сколько времени люди тратят в Австралии, чтобы вести хозяйство, убираться и отвозить детей в школу. И все это – в дополнение к работе и без какой-либо помощи со стороны. Теперь я могу искренне посочувствовать ей и ее усталости. Сама-то я все детство провела в бардаке, а та, кого я называла матерью, не убиралась и никуда нас не возила. В общем, все, что я помню, – это то, как мое сердце ушло в пятки, когда я узнала одежду и поняла, что это моя ошибка.
На ее чеке сохранились мои идентификационные данные, явно свидетельствующие о моем промахе. Я покраснела. Конечно, я сразу же извинилась, но эти извинения, которыми я, как правило, обменивалась с друзьями не из Азии, были почти что социопатическими, ведь я приносила их лишь потому, что так в этой стране было принято. Я не думала о том, сколько неудобств доставила этой женщине, и не думала, что время, проведенное в этом магазине, она могла бы посвятить своим детям. Я извинилась лишь потому, что не хотела попасть в неприятности. Ее злость заглушила мое чувство вины, так что я чувствовала скорее беспокойство, чем сожаление.
Она схватила вещи и направилась к выходу так же быстро, как и зашла, но на полпути развернулась и стала возвращаться обратно ко мне. Я спряталась за вешалками с одеждой, притворяясь, что поправляю вещи. Женщина обошла эту вешалку и встала ко мне лицом. Она остановилась и посмотрела на меня, потом положила руку мне на плечо и с блестящими от слез глазами сказала: «Простите, что сорвалась на вас. У меня был просто отвратительный день».
Я посмотрела этой женщине прямо в глаза и заметила то, чего мы никогда не видим на фото и видео в соцсетях: честность. Тогда я впервые узнала, как выглядят искренние извинения, как они ощущаются и как находят отклик в каждой клеточке твоего тела. Напряжение и страх, которые я ощущала, тут же рассеялись. Руки, державшие вешалку, перестали дрожать.
Искренние извинения – это отличное средство против разобщенности в наших самых ценных отношениях. Мы извиняемся не потому, что сделали что-то не так, и не потому, что существуем или занимаем какое-то пространство в этом мире (об этом мы поговорим чуть позже). Мы извиняемся за боль, которую могли причинить другим. Та женщина отчитала меня правильно, потому что я действительно была виновата. И все же она извинилась передо мной, потому что могла сделать мне больно. Иногда самые лучшие учителя – это не родители или наставники. Это незнакомцы, которые появляются в нашей жизни, потому что так было предопределено судьбой.
С извинениями меня связывают куда более хаотичные и долгосрочные отношения, чем с большинством моих романтических партнеров. В дальнейшем и я частенько бывала сгустком ярости, той самой женщиной в магазине. Вела войну против самой себя и против всех вокруг и была так поглощена ею, что не извинялась перед теми, кому приносила вред. Лишь после того, как в 2015 году я вернулась в Сингапур и влилась в коллектив, атмосфера которого слишком напоминала атмосферу моего детства, я осознала важность извинений, и они снова заняли центральное место в моей жизни. Я обнаружила, что в западной культуре, как и в моем детстве, слово «прости» было не так уж и популярно.
Аллергия на слово «прости»
Недавно я была во французском мишленовском ресторане в Сингапуре. Мне принесли колу со стеклянной трубочкой, внутри которой остались жирные разводы от предыдущего приема пищи. Официантка заменила напиток, но так и не извинилась. Просто не сказала ни слова. Да и на своем прежнем месте работы, где меня на каждом углу поджидали интриги и удары в спину покруче, чем в корейских дорамах, я стала настоящим врагом народа. Другими словами, коллеги сделали меня мишенью для своих предрассудков и ехидных ксенофобских комментариев. Сразу вспыли двойные стандарты, обязывающие меня работать больше, чем все остальные, а как-то раз начальница начала отчитывать меня в рабочем чате еще до того, как я закончила передачу. Она словно вонзила в меня нож, а затем провернула рукоятку, чтобы понаблюдать, как это скажется на моей работоспособности. Неискренность окружающих повергала меня в шок, потому что, как вы могли заметить, я привыкла быть предельно честной.
Позже я узнала, что в подобных коллективах люди редко говорят то, что на самом деле думают, – смысл всегда приходится искать между строк. Извинения расценивались как признание некомпетентности, что влекло за собой тяжелые дисциплинарные последствия, чаще всего выражающиеся в общественном осуждении. Если, например, я совершала ошибку, которая, по моему мнению, могла принести кому-то вред, я извинялась, а затем мое письмо с извинениями пересылали половине отдела кадров. По мере того как внутренний распорядок компании открывался передо мной во всей своей красе, я часто думала: «Да уж, не стоило мне извиняться ради такой ерунды». А спустя два года решила: «Пора выбираться отсюда, пока это место не изменило меня навсегда».
Неудивительно, что никто на той работе не извинялся. Иногда кто-то признавал свою ошибку на языке тела, но никто не делал этого вслух, прямо как моя мать со своими вспышками гнева. Иногда вместо извинений делились едой: приносили торт, потому что на «прости» у всех была аллергия.
Я поделилась этими наблюдениями в социальных сетях и получила много комментариев в духе: «Невероятно. Я рад, что прочитал этот пост, он открывает глаза и меняет мои представления о том, как мы извинялись все это время. Спасибо». Были и такие: «Я извлекла для себя важный урок. Не всегда „прости“ означает „я некомпетентна“. Оно также говорит о признании чувств и достоинств других. Спасибо, Симона». И, наконец, такие: «Мы, азиаты, никогда не извиняемся».
Сожаление
Когда мне было семь, нам в школе раздали иллюстрированные книжки под названием «Грубияны», в которой страшные тролли грубо вели себя с окружающими. Тогда, в третьем классе, мне хорошо запомнились слова нашей учительницы: «Грубияны никогда не испытывали сожаление. Сожаление – это когда ты сделал что-то и чувствуешь себя плохо, потому что знаешь, что так делать было нельзя».
Я понимала, что она хочет сказать. Тогда я впервые узнала, что такое сожаление, а потом и что такое вина, и как они ощущаются. Они всегда для всех чувствуются по-разному. Может, вы почувствуете сожаление или вину в желудке, как и я, а может, в пояснице или даже в мозге. Главное, чтобы вы узнали это чувство и предприняли необходимые действия, чтобы исправить ошибку.
Извинения сближают
Когда мы говорим «прости», мы идем на риск, и именно он укрепляет нашу связь с семьей и друзьями. Извинение является обязательным условием прощения, и все же, если мы сказали «прости», это еще не значит, что нас простят или даже примут наши извинения. Когда мы наступаем своей гордости на горло и извиняемся, мы демонстрируем, что ценим отношения больше, чем свое эго. Извинение – как корка на ранке: покрывает ее, давая ей время затянуться и зажить. В то же время корка напоминает о ране, подобно «прости», которое парит в воздухе между вами и вашими близкими. Мы помним тех, кто извинился за причиненную нам боль, и благодарны им. Извинения сближают.
«Прости» – одно из самых действенных слов, которые можно сказать любимому человеку, чтобы развеять обиду и вернуть в отношения гармонию. В статье журнала Harvard Mental Health Letter под названием «Учимся говорить „прости“» извинения названы «обязательным условием для прощения», а прощение преподносится как ключ к исцелению и поддержанию здоровых отношений между людьми