вали на ступенях перед входом моченые яблоки и всякие сушеные приправы.
Мануэль вышел на улицу и через некоторое время вернулся с бумажным подмокшим пакетом, лавровым веником, пучком зверобоя, веткой сушеной рябины и почему-то с горшком душистой герани. Он растер гераниевый листочек в пальцах, понюхал, слегка поморщился и варварски обломил растение почти у корня. По салону разлился резкий специфический запах.
— Я бы еще посолил, — не выдержал Лео, глядя, как удивительную рябиново-лаврово-гераниевую композицию обматывают пучком мокрой соломы, которую Мануэль, должно быть, выпросил у бабки с мочеными яблоками.
— Позже. Яблоко хотите?
— Воздержусь.
— А зря, я вот съем.
Машина вновь тронулась, и на сей раз в правильную сторону — к окраине, где заброшенный парк Сада Трех Принцесс переходил в аллеи старого, уже закрытого кладбища. Его часть издавна принадлежала магическим семьям Венеты и до войны магами все-таки использовалась, раз на ней лежал вейл. Однако теперь Надзор и Инквизиция вычисляли и сдирали любой вейл, до которого только могли дотянуться. Вот и старому кладбищу не повезло.
У ворот Мануэль вылез и пошел к сторожке, желтому оштукатуренному кубу, примкнувшему к высокой сплошной ограде, там светилось окно. Краткие переговоры — и ворота им открыли, Мануэль даже инсигнию показывать не стал, машины с золотыми знаками хватило.
Забавно, мог бы и меня, простого учителя, отправить. Но нет, рулит сам, на рынок — сам, к сторожу тоже… он точно гордый ши? Не путает ли что-то дорогой дядя?
Под деревьями сгустились сумерки. Машина сбавила ход, свернула на одну из аллей и аккуратно покатилась по узковатой для нее дороге. Фонари тут отсутствовали. На голых ветках блестели капли, белые лучи фар рассеивались и вязли в сыром воздухе. Бесконечные каменные ограды по сторонам дороги подсвечивал голубым истекающий отработанный абсолют. Потом ограды сменились темной массой хвойных раскидистых деревьев — то ли тисов, то ли пихт. За ними угадывались светлые мраморные надгробья и целые склепы — большие, как дома, с многофигурными скульптурными композициями.
Это, похоже, уже был участок, принадлежавший магам.
Словно дождавшись прибытия Инквизиции, из туч, навалившихся на кроны деревьев, посыпались белые хлопья. Лео мрачно смотрел в окно на пляшущие в свете фар снежные шквалы. Ветер закручивал их потоками в темном небе. Хорошо еще, что в этой удивительной машине тепло. Печка, наверное, работает. Ватикан лучше заботится о своих верных слугах, чем Министерство Образования об учителях.
Машина плавно остановилась.
— Приехали. Берите букет.
Лео принял резко пахнущую вязанку, а инквизитор добыл из кармана шинели стеклянную солонку — наверное, в столовой позаимствовал — и в самом деле щедро осыпал букет.
Хм… интересно. Если тут и впрямь бесчинствует какая-то нечисть, то таким веником от нее не отмахаешься. Инквизитор не может этого не знать.
Лео выбрался наружу, и ветер бросил в лицо пригоршню влажных снежинок. Стало зябко, под ногами зачавкали прелые, превратившиеся в сырое месиво листья. Инквизитор достал фонарик, бледный луч осветил засыпанную лесным мусором тропинку.
— Почему нельзя было днем поехать, — пробурчал Лео.
— Днем не так интересно.
Резкий аромат герани распространялся во влажном холодном воздухе, смешиваясь с запахом прели и земли. Черные колючие ветки шиповника качались над тропинкой, норовили вцепиться в одежду.
— К тому же она днем не выйдет. — Мануэль остановился, вглядываясь во мрак меж двумя надгробиями.
— А кого мы ждем?
Из кустов донесся хруст, как будто крупное животное пробиралось прямо насквозь, ломая ветки. Инквизитор жестом призвал не шевелиться и соблюдать тишину, но Лео и так застыл. В темноте послышалось настойчивое, с хлюпом и хрипом, сопение, какое-то чавканье, а потом — на леденящей душу частоте — тихий угрожающий визг, перешедший в низкий рык. Волоски на шее встали дыбом.
— Не бегите, — спокойным голосом сказал Мануэль, не поворачиваясь к нему. — Дайте ей понюхать букет, а потом — если заинтересуется — киньте в кусты подальше от дороги.
С треском и рыком прямо в круг света от фонарика выломилась пегая туша на коротких ногах. Длинное черное рыло с сопливым пятаком, щетина, крошечные глазки. В туше было центнера три. Злобных, уродливых и полных скверны центнера.
Кладбищенская свинья, мама Мелиор! До чего ж страшна.
— Н-ну спасибо вам, господин инквизитор, — прошипел Лео сквозь зубы и протянул букет.
Свинья подковыляла ближе и принялась шумно нюхать лавр и герань, подпихивая рылом и капая слюной. От прелой листвы, покрывающей тропинку, поднимался горячий ядовитый пар. Снежные хлопья оседали на жесткой торчащей щетине и с шипением испарялись. Запахло едкой щелочью.
Мануэль разглядывал чертову тварь, склонив голову на бок, и, похоже, пребывал в немом восторге. Свободную от фонарика руку он заложил за спину — чтобы не начать трепать зверюшку за ушами, что ли?
— Во-от, хорошо, понюхала — а теперь бросайте во-о-он туда. Подальше… ты ж моя хорошая!
Лео швырнул порядком истерзанный веник, стараясь попасть хотя бы до оградки ближайшей могилы, тварь развернулась, подкинула пегий зад с кольцом хвостика и бодрым галопом унеслась за подношением.
— Уф-ф. Надеюсь, где-то на четверть часа моя приманка ее отвлечет, а потом нам надо будет ее заманить и запереть в склепе. Мне докладывали, что на кладбище по ночам подозрительная активность, к тому же недавно эта зараза искалечила предыдущего сторожа.
— Запереть! Ну конечно! Нет ничего легче. — Лео перевел дыхание. — Надо было приготовить вторую приманку.
— Зачем, наша красавица теперь никуда не убежит. Просто загоним ее в склеп и все.
Внезапно Лео понял, что ему опять не пришло в голову защититься магией. Стоял, таращился, надеясь на букет и на то, что инквизитор привез его сюда все-таки не для того, чтобы скормить кладбищенскому гриму. Отогнать духа-охранника или сделаться для него невидимым не очень сложно, поэтому маги редко ставят их стеречь могилы. Грим не столько защитит, сколько предупредит о вторжении, но конкретно этому гриму предупреждать было некого.
Вот бы инквизитор порадовался, начни Лео бормотать отпугивающие инканты. Или… для того и захватил с собой на это кладбище, не предупредив? Чтобы Лео так или иначе выдал себя? Зачем, если де Лерида и так давно его раскусил? Чтобы за руку схватить?
Тем временем Мануэль деловито пошел вперед по тропинке, не обращая внимания на то, что его спутник несколько дезориентирован внезапным появлением свиньи и своими мыслями о коварстве инквизиторов. Калитка ограды, окружавшей склеп Риганов, была приоткрыта. Мануэль задумчиво покачал ее туда-сюда, петли скрипнули.
— Видимо, кто-то заходил в склеп и не запер. Свинья выбралась, так сказать, из стойла и бродит теперь где попало. Могут люди пострадать. Сторожа она просто помяла, а могла бы и убить.
— А зачем она здесь?
Лео отлично знал, зачем, но все-таки простому учителю истории полагалось хотя бы слегка удивиться.
— Магические семьи хоронили тут своих дорогих покойников столетиями, ведь многие малефики жили в городах. Худой мир и все такое. Вейл же набросили во время войны, чтобы не случилось массового разорения могил. А до того к склепам приставляли таких вот кладбищенских гримов для охраны, чтоб не давали красть ценные вещи. Для мага не опасен, разве только это совсем неумелый маг. Но вы, хм, неплохо держались, Лео. Давайте посмотрим, что внутри.
— Только бы не вторая свинья!
— Вряд ли мы можем на это надеяться.
Мануэль подкрутил фонарик — он загорелся ярче — и бестрепетно отворил скрипнувшую калитку.
Фамильный склеп Риганов представлял собой мраморное здание чуть выше человеческого роста с фронтоном и четырьмя гладкими, без каннелюр, колоннами. Вход стерегли два бронзовых льва, положивших косматые головы на лапы.
Мощная обитая железными полосами дверь склепа тоже легко повернулась на петлях. Внутри было сыро, холодно, пахло прелью и почему-то флердоранжем и лилиями. Наверное, кто-то оставил обонятельную иллюзию. Луч фонарика выхватил пыльную вазу с сухими остовами цветов, массивный каменный стол посередине склепа и ниши, в которых нашли свое последнее пристанище члены семьи Риганов. Темную столешницу покрывал толстый слой пыли.
На столе валялся опрокинутый простой керосиновый фонарь — редкая вещица. Мануэль перевел луч света в угол, где темнела какая-то куча. Куча оказалась ватником, старым, в масляных пятнах, вдобавок изъеденным ядовитой слюной свиньи, из его многочисленных прорех торчали белые клочья.
— Кто-то здесь побывал, и свинью он отпугнуть не сумел, может быть, не знал, как. Она явилась, ободрала с гостя эту… куртку, а ее хозяин успел убежать, пока грим терзал добычу. Они туповаты.
— Гримы?
— Люди. Как можно было лезть в усыпальницу магов, никак не позаботившись о своей безопасности?
— У него же под рукой не нашлось учителя истории, чтобы бросить в пасть чудовища!
— Вы преувеличиваете. Вам ничего не грозило.
— Она мне накапала слюной на ботинок, и он теперь еще сильнее протекает.
— Примите мои соболезнования. Ага, вот и наши пропавшие Ксавьер и Эрнан.
Мануэль направил луч на мраморные таблички сперва над одной нишей, затем над другой. В соседней угадывался беспорядок, и Мануэль, приблизившись и водя фонариком, начал что-то бормотать себе под нос. Лео разглядел сдвинутую крышку каменного гроба и хотел подойти ближе, но инквизитор жестом остановил его.
— Тело, очевидно, тревожили. На правой руке что-то было, поэтому вор просто сломал ее в суставе и снял это. Возможно, браслет. За пять лет кости сделались хрупкими. Неудивительно, что свинья взбесилась. Остальные ниши выглядят неповрежденными.
— Браслет? Наш браслет? Артефакт Эхеверии?
— Ну или наручные часы… или какое-нибудь невинное украшение.
Мануэль перевел луч на черную мраморную табличку. На ней распростер крылья выгравированный ворон. «Алонсо Эрнан Риган» и даты.