Другой маг распознает обман, почувствует сильную эманацию, как учуял ее Лео, но простецы не догадаются, что их новый министр или мэр города — на самом деле и не человек вовсе.
В любом случае пока хозяина тульпы-девочки не изловят, школа будет в опасности. Кто знает, что на сей раз придет в голову сбрендившей креатуре — она уже подожгла часовню и, судя по всему, убила нескольких человек.
И все-таки Кассий или нет?
Все-таки нет, Мануэль прав, немыслимо подумать, чтобы подросток, пусть даже и маг, обладал настолько невероятной психической мощью. Теоретически создание тульпы — штука не особо сложная, справится даже простец, если постарается. Но материализовать тульпу способен только одаренный, обученный хост недюжинной силы. Опытный. Взрослый.
Так же невозможно ждать от Кассия, чтобы он на коленке собрал, к примеру, артефакторный накопитель. У него нет ни знаний, ни литературы, ни учителя, и взять это неоткуда. Нужно дождаться утра и переговорить с ним, пока Мануэль будет занят своей охотой.
— Вы меня извините, господа, — сказал Лео вслух, ожесточенно протирая глаза. — Если процедура закончена, могу я идти? С ног падаю. Нужно еще где-то расписаться?
— Да, вот здесь, пожалуйста, — падре Жасан сунул ему бумаги, — внизу на каждом листе. Конечно, идите. В ловле тульпы вы нам явно не поможете. Мануэль, вы уверены, что?..
— Уверен, черт подери! — рявкнул Мануэль. Ноздри его раздулись, зубы сверкнули.
— Как же вы ее не почуяли раньше?
— Спасибо ошейнику! Он невероятно помогает мне в работе.
— Да, действительно… Но помните, что мать Церковь ценит вас не за ваши колдовские качества и волшебные свойства, а за холодный разум и навыки расследования.
— Безусловно, — сквозь зубы процедил де Лерида. — Именно за это она меня и ценит.
Нервы у него оказались все-таки не железные.
— Ну-ну, полноте. Кстати, ошейник придется надеть обратно. Мне очень жаль.
— Не раньше, чем я учую мага! Пусть наши люди из Санкта Веритас внимательно обыщут все окружающие дома в радиусе километра. Я пойду с ними.
— А почему вы не можете схватить саму тульпу? — спросил Люсьен. — Она точно бродит по школе. Подманить ее и…
— Невозможно. И бессмысленно. Тульпы неуязвимы и неуловимы. Она просто выскользнет из рук, как клок пара. Они могут становиться материальными по собственному желанию, а могут с легкостью проходить сквозь стены, ведь, в сущности, это психическая проекция, одетая в эктоплазменную плоть. Если говорить грубо, — тут Мануэль скривился, — я сам в некотором смысле… — Он не закончил и махнул рукой. — Лео, а вы действительно идите спать, на вас лица нет. Отдохните хоть пару часов перед побудкой.
— Тяжело теперь не думать о том, что ко мне сквозь стену может пробраться такая вот миленькая девочка, — пробормотал Лео. — Ума не приложу, где можно устроиться на краткий сон. Падре Кресенте беспокоить не хочется.
— Можете подняться ко мне в комнату, — предложил Мануэль. Сунул руку в карман и криво усмехнулся. — Но ключ придется новый у коменданта взять.
— О нет, благодарю, только не кровать: я тогда не встану, а у меня уроки еще. Пойду в спортзал на маты…
Лео прошел по галерее в учебное здание. Спортзал был на первом этаже. Спустился до второго и тут вспомнил, что так и не отмылся от гари и крови. Завернул в туалет. К его удивлению, свет включился — комендант как повернул среди ночи переключатель, так и оставил.
Долго умывался холодной водой, отколупывая засохшие корки. Из пятнистого, в разводах, зеркала на Лео взглянул бледный неопрятный подросток, ничуть не старше того же Кассия. А потягаться авторитетом он мог разве только с каким-нибудь Газенклевером… да и то еще не известно, в чью пользу.
Преподаватель школы второй ступени, ага. Выпускник Венетского Королевского Университета. Глаза красные, жалобные, волосы кое-где опалены, измараны сажей, у шеи слиплись от пота. Шея… мда…
Пришлось раздеваться по пояс и отмывать еще шею и уши. Хорошо хоть бриться не надо — бабушкино косметическое заклинание усыпило волосяные луковицы ниже скул.
Потом оказалось, что вытереться нечем, и Лео, чертыхаясь, вытерся собственной майкой и выбросил ее в ведро.
Однако тонкий кашемировый джемпер, натянутый поверх рубашки, быстро согрел покрытое гусиной кожей тело и примирил Лео с действительностью. Озноб прошел, сонливость отступила. Теперь напал зверский голод. До завтрака оставалось еще часа два, и где-то их надо было провести.
Он вышел из туалета в широкий коридор и огляделся. Слева синели высокие прямоугольники окон, не прикрытые шторами, от них тянуло сквозняком. Справа — бледные очертания дверей запертых аудиторий. Над одной из них из стеклянного окошка под потолком сочился слабый свет. Внутри горел фонарик или настольная лампа.
Лео целую минуту пялился на дверь, пока не понял, что это кабинет артефакторики, и бумажные полоски, опечатывающие его, сорваны, торчат из створок, как закладки из книги.
Кто же там внутри, тульпа? Но ей вряд ли нужен свет, да и печать срывать она бы не стала. Лео прокрался к двери и заглянул в щель — створка была неплотно прикрыта. На учительском столе лежал фонарик и освещал разгром, а на стуле кто-то сидел, грузный, расслабленный, вытянув под стол ноги и низко свесив голову. Пригвожденный длинной тонкой штуковиной, похожей на кочергу, торчащей наискосок.
Опять. Почему мне так везет? Никакого же кисмет больше нет, за что мне все это?
Труп громко всхрапнул, встрепенулся, уронил кочергу и завозил ногами. И оказался Вотаном Фоули. Он прочистил горло и ожесточенно потер ладонями лицо.
— А? — буркнул он подошедшему Лео. — Что? Был звонок? Сколько времени? Это ты, что ли, господин Грис?
— Я. Сейчас без четверти пять, — сказал Лео, — или где-то около того. Господин Фоули, что же вы к себе не пошли? Могли бы доспать несколько часов.
— Какое доспать, с вами доспишь. — Директор, кряхтя, нагнулся и нашарил свою трость. — Что там господа инквизиторы наритуалили? Толковое что или как всегда?
— Определили убийцу. Это наше привидение. Девочка с завязанными глазами.
— Да ты что? Она же никого не трогала.
— Она тульпа.
— Чего?
— Тульпа, креатура. Искусственное существо, порождение воли малефика.
— Да ты что! — Директор даже подскочил на стуле. — У нас в школе малефик? Все ж таки кто-то из ребят?
— Де Лерида говорит, что нет, это продукт взрослого матерого мага, и что малефик не в школе, а где-то засел в соседних домах. Инквизиция отправилась прочесывать район. А разве можно было вскрывать опечатанную аудиторию?
— Да наплевать мне на эти их печати, — немедленно взбеленился Фоули. — Это учебный класс! А они разворотили тут все, разломали в мелкое крошево и свалили, еще и опечатали. Кто это все разгребать теперь будет? На какие шиши я куплю новые приборы и пособия? Даже плинтусы поотрывали, чтоб им пусто было. — Директор схватил фонарик и начал водить лучом по обломкам и заваленным мусором партам. — Паскудство! Слушай, господин ты наш любезный Грис. — Он развернулся на стуле и направил фонарик Лео в лицо, тот попятился и загородился рукой. — Ты же у нас ого-го, всесторонне образованный, ты у нас молодой ученый! Небось и в артефакторике рубишь. Да? Рубишь ведь? Там сложностей не надо, учебник полистаешь, освежишь. Оформим тебе полставки и Виктору полставки — и не надо замену искать. А? Что скажешь?
— Господин Фоули, — пробормотал Лео, — я вообще-то хотел уволиться. У меня дом сгорел… то есть, я хотел сказать, квартира, где…
— Что? Уволиться? Дезертировать собрался? — Фоули тяжело поднялся, опираясь на трость. Луч фонарика продолжал светить Лео в глаза. — Запахло паленым, ты к мамке под юбку прятаться побежал? А ты знаешь, что дезертирам бывает?
— У нас тут, слава богу, не армия.
— Кто сказал? — Он пристукнул тростью. — Школа — это армия, заруби себе на носу. Школа — это первый рубеж, линия фронта. Трусам тут не место. Бросаешь доверенный тебе контингент? Трусло несчастное!
Это было обидно — Лео увольнялся вовсе не из страха. А из-за чего? Потому что Мануэль так сказал? Или из-за того, что маску учителя примерил лишь на время, а все поверили… а на самом деле плевать он хотел на окружающих… на своих партнеров и коллег… и на детей тоже… они же простецы. Всего лишь простецы, которых он от силы пару недель знает.
— Такими темпами школу вообще закроют. — Фоули громко сопел, едва сдерживая ярость, луч фонарика подрагивал, но продолжал слепить. — Физкультурника у нас нет, артефактора — нет, даже истопника нет. Теперь еще и историка не будет. А вместо учителей какие-то тулупы по школе шастают и душат всех подряд. Отлично! Попадем на первые страницы газет.
— Тульпы, — поправил Лео, отворачиваясь.
— Да хоть пульпы! В любом случае малефикарская нечисть, против которой мы сражались и до сих пор сражаемся, потому что война не закончена. Не закончена, слышишь? Малефики отползли и пришипились, но капитуляции не подписали. Глупо думать, что все позади и наступило мирное время. Нет, дорогой господин, мать твою, Грис! Мы на войне, и школа — это линия фронта. Понял, боец? Или ты дезертир в мокрых штанах?
Лео заслонился рукой.
Я вообще-то шпион. С той стороны, куда отползли малефики. Но, черт побери…
— Послушай, — сбавил тон Фоули и отвел слепящий глаза луч. — Дом сгорел — это грустно, конечно, но все ж не родной дом, а просто съемная квартира. Бог с ним, с домом. Поселим тебя в интернате. В Леммановской комнате. Она, кстати, теплая, старик там себе печку оборудовал. Лучше всякой квартиры. А то, представь, придешь к родичам, как псина побитая, отец тебя уважать перестанет. Слабак, скажет. И никакого дела тебе больше не доверит. Подумай, что ты отцу скажешь, когда вернешься?
У Леона Гриса, отпрыска богатых марсельских фабрикантов и владельцев обширной сети парфюмерных магазинов, отец был авторитарный, жесткий, уважающий тех, кто не ломался под его напором, и тех, кто умел настоять на своем.