Мутный вдруг вскинул голову и, вздрогнув, глянул на потолок так, будто тот вот-вот обрушится. Открыв рот, подвигал челюстями, но не издал ни звука.
— Что… — наконец произнес он. — Что ты наделал?
Кельсер встал.
— Что ты наделал? — крикнул Мутный.
Кельсер улыбнулся и тихо произнес:
— Надежда. Я надеялся.
— Он был совершенным. Он был… единственным из вас… кто…
Резко развернувшись, Мутный уставился вглубь туманной пещеры за пределами тюрьмы Кельсера.
В другом конце пещеры кто-то стоял — высокая, внушительная фигура не из света. Знакомая одежда, контраст черного и белого.
Вседержитель. По крайней мере, его дух.
Кельсер шагнул к каменной кромке вокруг бассейна и подождал, пока Вседержитель приблизится к свету Источника. Заметив Кельсера, тот остановился как вкопанный.
— Я убил тебя. Дважды, — сказал Вседержитель. — А ты все равно жив.
— Да. Всем прекрасно известно, что ты вопиюще некомпетентен. Я рад, что ты начинаешь это осознавать. Это первый шаг к изменениям.
Фыркнув, Вседержитель оглядел пещеру с полупрозрачными стенами. Мазнул взглядом по Мутному, но не обратил на него особого внимания.
Кельсер возликовал. У нее получилось. У нее и правда получилось. Как? Какой секрет он прозевал?
— Эта ухмылка невыносима, — сказал Кельсеру Вседержитель. — Я же убил тебя.
— А я вернул должок.
— Не ты меня убил, Выживший.
— Я выковал поразивший тебя клинок.
Мутный прочистил горло.
— Мой долг — быть рядом во время твоего перехода. Не волнуйся, не…
— Замолчи. — Вседержитель изучал тюрьму Кельсера. — Ты понимаешь, что наделал, Выживший?
— Я выиграл.
— Ты привел в мир Разрушителя. Ты его пешка. Ты возгордился, как солдат на поле битвы, уверенный в том, что управляет своей судьбой, при этом игнорируя тысячи тысяч себе подобных. — Он покачал головой. — Оставался всего год. Я был так близок. Я бы снова заполучил эту недостойную планету.
— Это просто… — Мутный сглотнул. — Это промежуточная остановка. Между смертью и другим местом, куда должны отправиться души. Куда должен отправиться и ты, Рашек.
Рашек? Кельсер снова глянул на Вседержителя. Террисийца трудно определить по цвету кожи, многие совершали эту ошибку. Некоторые террисийцы темные, другие светлые. Но кто бы мог подумать…
Комната, устланная мехами. Этот человек на холоде…
Идиот. Вот что это значило.
— Все ложь, — сказал Кельсер. — Обман. Твое легендарное бессмертие? Твои исцеления? Ферухимия. Но как ты стал алломантом?
Вседержитель подошел вплотную к столпу света, который поднимался из тюрьмы Кельсера. Оба уставились друг на друга — так же, как на площади, когда были живы.
Затем Вседержитель сунул руку в свет.
Кельсер стиснул зубы, представив неожиданную и ужасную картину того, как он проводит вечность с человеком, убившим Мэйр. Однако Вседержитель выдернул руку, и свет потянулся за ней как патока. Он повернул ладонь, изучая угасающее свечение.
— И что теперь? — спросил Кельсер. — Останешься здесь?
— Здесь? — Вседержитель рассмеялся. — С бессильным мышонком и крысой-полукровкой? Не смеши меня.
Он закрыл глаза, и его потянуло к точке, нарушающей законы геометрии. Потускнев, он исчез.
Кельсер разинул рот.
— Он ушел?
— В Запределье, — подтвердил Мутный, присаживаясь. — Не стоило мне так надеяться. Все проходит, ничто не вечно. Так всегда утверждал Ати…
— Ему не обязательно было уходить. Он мог остаться. Мог выжить!
— Я говорил тебе: к этому моменту разумные люди хотят двигаться дальше.
Мутный исчез.
Кельсер остался стоять у края тюрьмы. Освещенный бассейном, он отбрасывал на пол тень. Вглядываясь в туманную пещеру с колоннами, он ждал, сам не зная чего — подтверждения, чествования, каких-то изменений.
Ничего. Никто не пришел, даже инквизиторы. Как прошла революция? Правят ли теперь скаа? Он не отказался бы посмотреть на казнь аристократов. Пусть с ними обойдутся так же, как прежде они обходились со своими рабами.
Не было ни намека насчет того, что происходит наверху. Очевидно, они не знали об Источнике. Кельсеру оставалось лишь расположиться поудобнее.
И ждать.
Часть 2. Источник
1
Кельсер что угодно отдал бы за карандаш и бумагу.
Что угодно, на чем можно писать, чтобы как-то скоротать время. Зафиксировать мысли и придумать план бегства.
Текли дни. Он пытался царапать заметки на стенках Источника, но ничего не вышло. Пробовал выдергивать нитки из одежды и завязывать на них узелки, представляющие слова. К сожалению, нитки вскоре исчезали, а рубашка и штаны немедленно возвращались к прежнему виду. Во время одного из своих редких визитов Мутный объяснил, что одежда не настоящая, вернее, она всего лишь продолжение духа Кельсера.
По той же причине не получалось использовать для письма волосы и кровь. Строго говоря, ни того, ни другого у него тоже не было. Все это крайне раздражало, но примерно на втором месяце заточения Кельсер осознал правду: возможность писать не так уж и важна. В Ямах ее тоже не было, но он все равно строил планы. Да, планы, рожденные воспаленным разумом, неосуществимые мечты, но отсутствие бумаги никогда его не останавливало.
Все его попытки — способ занять себя, как-то убить время. Его хватило на пару недель. Когда он осознал правду, стремление писать угасло.
К счастью, к тому времени он открыл для себя в тюрьме нечто новое.
Шепоты.
О, слышать их он не мог. Но мог ли он вообще «слышать»? Ушей у него не было. Он — как там сказал Мутный? — когнитивная тень. Сила разума удерживала дух, не давая ему рассеяться. Сэйз пришел бы в восторг, ему нравились такие мистические темы.
И все же Кельсер кое-что ощущал. Источник продолжал пульсировать, посылая во внешний мир волны. Пульсация словно нарастала, превращаясь в постоянный гул: похожее ощущение возникает, когда поджигаешь бронзу и «слышишь» алломантов в действии.
Внутри каждой волны таилось… нечто. Кельсер называл это шепотами, хотя в них заключались не только слова. Шепоты были насыщены звуками, ароматами и образами.
Он увидел книгу с чернильными кляксами на страницах; группу людей, обменивающихся историями. Террисийцы в одеяниях? Сэйзед?
Волны нашептывали леденящие душу слова: Герой Веков, Вестник, мироносец. Он припомнил эти термины из древних террисийских пророчеств, упомянутых в дневнике Аленди.
Кельсеру открылась неутешительная правда. Он встретил бога, и вера — не пустые слова. Значит, что-то есть и в том множестве религий, которые Сэйзед держал в кармане, как колоду карт?
«Ты привел в мир Разрушителя…»
Со временем Кельсер обнаружил, что если погрузиться в мощный свет Источника, в самый его центр, перед очередной волной, то можно ее ненадолго оседлать. Его сознанию удавалось вырваться из Источника и мельком увидеть место, куда стремилась волна.
Он различал библиотеки, тихие залы, в которых далекие террисийцы обменивались историями, запоминая их. Различал безумцев, что сбивались в группы на улицах и шептали принесенные волнами слова. Различал рожденного туманом, из знати, который прыгал между домами.
Кроме Кельсера на волнах неслось что-то еще. Оно управляло невидимой деятельностью, интересовалось террисийскими преданиями. Кельсер непозволительно долго не понимал, что нужно попробовать другую тактику. Он погрузился в разреженный жидкий свет в центре бассейна и, когда пришла очередная волна, устремился в противоположном направлении — не вместе с ней, а к ее источнику.
Свет поредел, и Кельсер увидел новое место — темное пространство, которое не было ни миром мертвых, ни миром живых.
В этом месте он обнаружил разрушение, распад.
Не мрак, ибо мрак слишком цельный, чтобы представлять то, что Кельсер ощутил в Запределье. Это была безграничная сила, которая с радостью заглотила бы и разорвала на части нечто настолько простое, как мрак.
Сила простиралась в бесконечность. Это был ветер, что стачивает по крупинке; шторм, что сметает с пути; вечные волны, что медленно, медленно, медленно замирают, когда солнце и планета полностью остыли.
Это был итог и участь всего сущего. Сила гневалась.
Кельсер отпрянул и вынырнул из света, дрожа и тяжело дыша.
Он встретил бога. Но если один металл притягивает, то другой отталкивает. Что есть противоположность богу?
Увиденное встревожило его настолько, что он едва смог вернуться. Он почти убедил себя игнорировать ужасное существо во мраке, практически отгородился от шепотов и притворился, будто никогда не видел этого устрашающего, необъятного разрушителя.
Конечно, не удалось. Кельсер никогда не мог устоять перед тайной. Он все время играл в игру, правила которой выходили за пределы его понимания, и существо в Запределье доказывало это еще больше, чем встреча с Мутным.
Это и ужасало, и будоражило одновременно.
И Кельсер снова стал смотреть на существо. Снова и снова он силился понять, хотя чувствовал себя муравьем, пытающимся постичь симфонию.
Это продолжалось много недель, пока существо не обратило на него свой взор.
Прежде оно его не замечало, как человек не замечает паука, спрятавшегося в замочной скважине, но в этот раз насторожилось, резко всколыхнулось и устремилось к Кельсеру. Окружив место, из которого он наблюдал, оно закрутилось медленным вихрем, подобно водовороту в океане. Кельсер не мог отделаться от ощущения, что на него вдруг уставился огромный, бесконечный глаз.
Он бросился обратно в свою тюрьму, расплескивая жидкий свет. От испуга ему почудилось, что в груди бьется сердце: его естество пыталось воспроизвести реакцию на потрясение. Когда он уселся на привычное место у стенки бассейна, сердцебиение стихло.
Кельсер сильно встревожился из-за того, что существо обратило на него внимание, и из-за того, каким крошечным он ощутил себя перед лицом этой громады. При всей своей уверенности и изобретательности он, по сути, ничего из себя не представлял и всю жизнь лишь упражнялся в напускной храбрости.