Прошли месяцы. Он больше не изучал существо из Запределья, а ждал, когда его в очередной раз проведает Мутный.
Когда тот наконец появился, то выглядел еще более растрепанным, чем в прошлый раз: туман утекал с плеч, сквозь дырочку в левой щеке виднелась внутренность рта, одежда казалась еще более изношенной.
— Мутный? — позвал Кельсер. — Я кое-что видел. Этого… Разрушителя, о котором ты говорил. Думаю, я могу за ним наблюдать.
Мутный просто расхаживал взад-вперед, даже не разговаривая.
— Мутный? Эй, ты слушаешь?
Нет ответа.
— Идиот, — попробовал Кельсер. — Эй, ты позоришь божественный статус. Слышишь?
Даже оскорбление не сработало. Мутный продолжал вышагивать.
«Бесполезно», — подумал Кельсер.
Из Источника покатилась очередная волна силы, и Кельсер поймал взгляд Мутного.
Кельсеру словно напомнили, почему он вообще назвал это существо богом. В его глазах таилась бесконечность, дополняющая ту, что заперта в Источнике. Мутный был нотой, которую идеально держат, ни разу не дрогнув, или картиной, застывшей и неподвижной, в которой пойман кусочек жизни из ушедших времен. Он был силой многих-многих мгновений, неким образом сжатых в одно.
Мутный остановился перед ним. Его щеки полностью расползлись, открывая кости черепа, которые тоже расползались, а в глазах горела вечность. Это существо было божеством, но сломленным.
После этого Кельсер не видел Мутного много месяцев. Спокойствие и тишина тюрьмы казались такими же бесконечными, как существа, которых он встретил. Как-то раз он поймал себя на том, что планирует привлечь внимание разрушительной силы, чтобы вымолить у нее смерть.
Кельсер забеспокоился по-настоящему, когда начал разговаривать сам с собой.
— Что ты наделал?
— Я спас мир. Освободил человечество.
— И отомстил.
— Одно другому не мешает.
— Ты трус.
— Я изменил мир!
— А если ты просто марионетка этого существа из Запределья, как и утверждал Вседержитель? Кельсер, вдруг у тебя нет иной судьбы, кроме как делать то, что тебе говорят?
Он подавил вспышку безумия и пришел в себя, но хрупкость собственного рассудка хорошего настроения не добавляла. В Ямах он тоже был немного не в своем уме. Однажды, сидя в тишине и уставившись на текучий туман, из которого состояли стены пещеры, Кельсер осознал тайну, скрытую еще глубже.
Он был немного не в своем уме все время после Ям.
Отчасти поэтому он сначала не поверил, когда с ним кто-то заговорил.
— Такого я не ожидал.
Встряхнувшись, Кельсер с подозрением повернулся. Неужели галлюцинация? Если достаточно долго всматриваться в туман, можно увидеть все что угодно.
Однако перед ним оказалась не фигура из тумана, а парень с белоснежными волосами, угловатыми чертами лица и острым носом. Он показался Кельсеру смутно знакомым.
Парень сидел на полу, согнув ногу и уперев ладонь в колено. В руке — какая-то палка.
Стоп… нет, он сидел не на полу, а на предмете, который будто плавал в тумане. Белый, похожий на бревно предмет наполовину погрузился в туманный пол и покачивался, как корабль на воде. Палка в руке парня была коротким веслом, а вторая нога — та, что не задрана, — покоилась на бревне и смутно виднелась сквозь туман.
— Ты совсем не умеешь делать то, что от тебя ждут, — сказал парень.
— Ты кто такой? — Прищурившись, Кельсер шагнул к краю тюрьмы. Это не галлюцинация. Он отказывался верить, что его рассудок настолько плох. — Дух?
— Увы, смерть мне не идет. Портит цвет лица, знаешь ли.
Парень изучал Кельсера с понимающей улыбкой.
Кельсер сразу его возненавидел.
— Застрял тут? В тюрьме Ати… — Парень цокнул языком. — Подходящее возмездие за все, что ты натворил. Даже немного поэтично.
— И что же я натворил?
— Разрушил Ямы, мой покрытый шрамами друг, единственную перпендикулярность на планете, до которой можно было сравнительно легко добраться. А эта перпендикулярность очень опасная, с каждой минутой опасность возрастает, и ее трудно найти. По сути, ты покончил с перевозками через Скадриал. Обрушил целую торговую систему, хотя, признаться, вышло забавно.
— Кто ты? — спросил Кельсер.
— Я? Бродяга. Негодяй. Последнее дыхание пламени, сотворенное из тающего дыма.
— Какое-то… никчемное шутовство.
— В нем я тоже знаю толк. — Парень вскинул голову. — И даже очень, если честно.
— И ты утверждаешь, что не мертв?
— Будь я мертв, зачем мне это? — Бродяга пристукнул веслом по носу бревна-суденышка.
Оно покачнулось, и Кельсер наконец разобрал, что перед ним. Свесившиеся в туман руки, которые он не сразу заметил. Поникшая голова. Белый саван, скрывающий очертания.
— Труп, — прошептал он.
— О, Красавчик просто дух. В этом субастрале очень трудно передвигаться: любой в физической форме рискует провалиться в туман и падать, возможно, целую вечность. Так много мыслей сливаются в то, что ты видишь вокруг, и нужно что-нибудь понадежнее, чтобы тут путешествовать.
— Ужасно.
— Сказал мужик, который выстроил революцию на спинах мертвых. По крайней мере, я обошелся всего одним трупом.
Кельсер скрестил руки на груди. Парень оставался настороже: беззаботно разглагольствовал, но внимательно наблюдал за Кельсером и держался подальше, будто обдумывал нападение.
«Ему что-то нужно, — решил Кельсер. — Может, что-то от меня?» Нет, парень искренне удивился, когда обнаружил Кельсера. Он явился к Источнику. Хотел погрузиться в него, получить власть? Или просто взглянуть на существо в Запределье?
— Что ж, ты явно парень не промах, — сказал Кельсер. — Не поможешь ли мне выбраться из этой передряги?
— Увы, — ответил Бродяга. — Твое дело дрянь.
У Кельсера упало сердце.
— Да, ничего не поделать, — продолжил Бродяга. — От этой рожи тебе никуда не деться. На этой стороне у тебя проявились те же черты, а значит, даже твоя душа смирилась с тем, что ты выглядишь, как полный ур…
— Ублюдок, — перебил Кельсер. — На секунду я повелся.
— Вот уж явная ошибка. Полагаю, в этой комнате только один незаконнорожденный, и это не я. Разве что… — Бродяга постучал веслом по голове трупа. — Как насчет тебя, Красавчик?
Труп, как ни странно, что-то пробормотал.
— Родители в счастливом браке? Еще живы? Серьезно? Сочувствую их утрате. — Бродяга невинно улыбнулся Кельсеру. — У нас ублюдков нет. Что насчет тебя?
— Уж лучше быть ублюдком по рождению, чем по собственному выбору. Я признаю правду о себе, если ты сделаешь то же самое.
Бродяга усмехнулся, в глазах загорелся огонек.
— Недурно, недурно. Пока мы не ушли от темы, скажи-ка, кто ты: скаа благородных кровей или аристократ с интересами скаа? Какой половины в тебе больше, Выживший?
— В целом, — сухо ответил Кельсер, — мои знатные родственнички последние сорок лет пытались меня уничтожить, стало быть, больше склоняюсь к скаа.
— А-а-а. — Бродяга подался вперед. — Но я не спрашивал, кто тебе больше нравится. Я спросил, кто ты.
— Это важно?
— Это интересно. И этого мне достаточно.
Бродяга наклонился к трупу и вытащил что-то у него из кармана — нечто сияющее. Кельсер не мог сказать, сияет оно само по себе или просто сделано из металла.
Сияние погасло, когда Бродяга приложил предмет к своему судну и, попытавшись за кашлем скрыть от Кельсера свои действия, украдкой приладил часть свечения к веслу. Когда он опустил весло в туман, судно приблизилось к Источнику.
— Есть ли способ вытащить меня из этой тюрьмы? — поинтересовался Кельсер.
— А если так: устроим состязание в оскорблениях, — предложил Бродяга. — Победитель получает право задать вопрос, а проигравший должен ответить чистую правду. Я начну. Что это: мокрое, уродливое и со шрамами на руках?
Кельсер вскинул бровь. Судя по тому, как Бродяга подгребал ближе к тюрьме, все его разглагольствования служили отвлекающим маневром. «Он собирается прыгнуть в Источник, — подумал Кельсер. — Хочет застать меня врасплох».
— Нет догадок? — спросил Бродяга. — Ответ — любой, кто проводит время с тобой, Кельсер, поскольку все кончится тем, что он вскроет себе вены, врежет себе по морде и утопится, чтобы позабыть о встрече. Ха! Ладно, твоя очередь.
— Я тебя прикончу, — негромко пообещал Кельсер.
— Я… Постой, что?
— Если ступишь внутрь, — пояснил Кельсер, — я тебя прикончу. Перережу сухожилия на запястьях, и ты сможешь лишь беспомощно сучить руками, пока я придавлю твою глотку коленом и медленно выдавлю из тебя жизнь, при этом отрезая один палец за другим. Напоследок я позволю тебе сделать единственный отчаянный вздох, но прежде засуну твой средний палец тебе в рот, чтобы ты проглотил его вместе с воздухом. Ты умрешь с осознанием того, что подавился своей же гнилой плотью.
Бродяга изумленно разевал рот, но не издавал ни звука.
— Мне… — наконец выговорил он. — Мне кажется, ты не понимаешь, как играть в эту игру.
Кельсер пожал плечами.
— Серьезно, дружище, тебе нужна помощь. Я знаю одного парня. Высокий, лысый, носит кучу серег. Поговори с ним в следующую…
Бродяга оборвал фразу на полуслове, прыгнул к тюрьме Кельсера, оттолкнувшись от плавучего трупа, и бросился к свету.
Кельсер был начеку. Как только Бродяга ступил в свет, он схватил его одной рукой и толкнул к стенке бассейна. Прием сработал, Бродяга врезался в стену, расплескав свет. Похоже, внутри Источника он мог прикасаться к стенкам и полу.
Пока Бродяга, спотыкаясь, вставал, Кельсер попытался ударить его по голове, однако тот оперся о стенку бассейна и пнул Кельсера, сбив с ног.
Подняв брызги света, Кельсер рефлекторно попытался поджечь металлы. Ничего не произошло, хотя в свете ему почудилось что-то знакомое…
Ему удалось подняться на ноги и перехватить Бродягу, когда тот бросился в самое глубокое место в центре. Кельсер схватил его за руку и отпихнул в сторону. Чего бы ни хотел этот парень, инстинкты вопили о том, что нужно ему помешать. Кроме того, у Кельсера не было в запасе ничего, кроме Источника. Если удастся удержать Бродягу, укротить его, то, возможно, он получит ответы.