воле] рыночных [сил] приведёт к тому, что богатые смогут реализовывать все свои желания, вплоть до самых легкомысленных [прихотей], в то время как бедные не смогут даже выжить – точно также, как [сегодняшний] мир тратит в двадцать раз больше средств на разработку средств для похудения, чем на разработку средств от малярии, которая в развивающихся странах уносит более миллиона жизней и оставляет многие миллионы инвалидами каждый год. Кроме того, есть некоторые вещи, которые просто нельзя покупать и продавать, даже во имя здорового рынка. Судебные решения, государственные посты, учёные степени и некоторые профессиональные квалификации (юристы, врачи, учителя, инструкторы по вождению) – примеры тому. Если эти вещи можно будет купить, то возникнут серьёзные проблемы не просто с легитимностью и правопорядком такого общества, но также и с экономической эффективностью: неграмотные врачи или неквалифицированные учителя могут снизит качество рабочей силы; купленные судебные решения подорвут действенность контрактного права.
И демократия, и рынок являются базовыми компонентами [всякого] приличного общества. Но они противоречат друг другу на [самом] фундаментальном уровне. Нам нужно уравновешивать их. Когда мы присовокупим [к этому заключению] тот факт, что свободный рынок плохо помогает экономическому развитию (о чём я говорил на протяжении всей этой книги), то [становится весьма] проблематичным утверждение, что существует действенный круг [взаимообусловленности], связывающий демократию, свободный рынок и экономическое развитие, вопреки тому, что утверждают Недобрые Самаритяне.
Когда демократы подрывают демократию
Политика свободного рынка, продвигаемая Недобрыми Самаритянами, открыла воздействию рыночного правила «один доллар, один голос» [гораздо большие, чем прежде] сферы нашей жизни. Поскольку существует естественный конфликт между свободным рынком и демократией, то это означает, что такая политика ограничивает демократию, даже если к этому специально не стремились. Но это ещё не всё. Недобрые Самаритяне рекомендовали политику, которая активно стремится подорвать демократию в развивающихся странах (хотя они не формулируют её в таких выражениях).
Их аргументация начинается довольно разумно. Неолиберальных экономистов волнует, что [сфера] политики открывает возможность для искажения рациональности рынка: неэффективные фирмы или фермеры могут убедить парламентариев ввести тарифы и субсидии, возлагая издержки [такого шага] на всё общество, которое должно будет покупать дорогую отечественную продукцию; популистские политики могут оказать давление на центральный банк, чтобы тот «напечатал денег» перед избирательной кампанией, что вызовет инфляцию и нанесёт ущерб народу в долгосрочной перспективе. Пока что всё нормально.
Решение этой проблемы, которое выдвигают неолибералы, – это «деполитизировать» экономику. Они утверждают, что сфера деятельности правительства [государства] должна быть сокращена – при помощи приватизации и либерализации – до минимального уровня. В тех немногих сферах, где ему всё ещё будет позволено функционировать, возможность действий по своему усмотрению должна быть минимизирована. Они утверждают, что такие ограничения особенно нужны в развивающихся странах, потому что их руководство менее компетентно и более коррумпировано. Такие ограничения могут быть обеспечены жёсткими правилами, которые сокращали бы свободу выбора правительства, к примеру законом, который требует сведения бюджета, или созданием политически независимых руководящих органов – независимого центрального банка, независимых регулирующих органов и даже независимого налогового органа (известного как «Автономная налоговая администрация» – «Аutonomous revenue authority» или ARA, и испытанного на Уганде и Перу[265]). Считается, что развивающимся странам особенно важно подписать международные соглашения, к примеру соглашения ВТО, двусторонние/региональные соглашения о свободной торговле или об инвестициях, потому что их руководство менее ответственно, и следовательно, имеет больше шансов сбиться с праведного пути неолиберальной политики.
Первая проблема с этим тезисом «деполитизации» – это допущение, что мы чётко знаем, где должна заканчиваться экономика и начинаться политика. Но это невозможно, потому что рынки – вотчина экономики – сами являются политическими конструктами. Рынки являются политическими конструктами, поскольку все права собственности и прочие права, являющиеся их основой имеют политическое происхождение. И политическое происхождение экономических прав можно увидеть в том факте, что многие из них, считающиеся сегодня естественными, в прошлом горячо оспаривались – в числе прочих к примерам относятся: право владеть идеями (не признаваемое многими до введения прав интеллектуальной собственности в XIX в.) и право не быть обязанным работать в юном возрасте (в котором отказывали многим детям из бедных семей)[266]. В те времена, когда эти права были всё ещё политически спорными, не было недостатка в «экономических» аргументах доказывавших, почему их признание было несовместимо со свободным рынком[267]. С учётом этого, когда неолибералы предлагают «деполитизацию» экономики, они предполагают, что именно та конкретная пограничная линия между политикой и экономикой, которую они хотят провести, является верной. Это безосновательно.
В этой главе для нас важно, что настаивая на «деполитизации» экономики, Недобрые Самаритяне подрывают демократию. Деполитизация политических решений при демократической форме правления – будем говорить без обиняков – ослабляет демократию. Если все по-настоящему важные решения забрать у демократически избранного правительства и передать в руки [никем] не избранных технократов в «политически независимых» органах, то тогда какой смысл иметь демократию? Другими словами, демократия приемлема для неолибералов только до тех пор, пока она не противоречит свободному рынку; вот почему некоторые из них не видят противоречия между поддержкой диктатуры Пиночета и восхвалениями демократии. Попросту говоря, они хотят демократии, только если она почти совершенно бессильна – или как сказал нынешний мэр Лондона, левый политик Кен Ливингстон (Ken Livingstone), в заглавии своей книги 1987 года «Если бы голосование что-то решало, его бы отменили» («If Voting Changed Anything They’d Abolish It») [268].
Из этого видно, что, подобно прежним либералам, неолибералы в глубине души убеждены, что если дать политическую власть тем, у кого «нет своего кровного интереса» в существующей экономической системе, то это неизбежно приведёт к «иррациональному» изменению status quo в отношении распределения прав собственности (и прочих экономических прав). Однако, в отличие от своих интеллектуальных предшественников, неолибералы живут в такую эпоху, когда они не могут открыто выступать против демократии, поэтому они пытаются делать это [косвенно], дискредитируя политику в целом[269]. Дискредитируя политику в целом, они получают обоснование и легитимизацию своих действий, направленных на перехват права принятия решений у демократически избранных представителей. Осуществляя это, неолибералам удалось сократить сферу, [подлежащую] демократическому контролю, не прибегая к открытой критике самой демократии. Особенно разрушительные последствия этого наступили в развивающихся странах, где Недобрые Самаритяне смогли продавить такие «антидемократические» меры, которые далеко выходят за пределы того, что было бы допустимо в богатых странах (такие как, например, политическая независимость налоговых органовs)[270].
Демократия и экономическое развитие
Очевидно, что демократия и экономическое развитие влияют друг на друга, но их взаимоотношения намного сложнее того, что заложено в неолиберальной аргументации, в которой демократия способствует экономическому развитию тем, что делает частную собственность сохраннее, а рынки свободнее.
Начнём с того, что маловероятно, что демократия будет способствовать экономическому развитию через поддержку свободного рынка, принимая во внимание фундаментальный конфликт между демократией и рынком. И действительно, прежние либералы боялись, что демократия может препятствовать капиталовложениям, а значит росту (например, излишним налогообложением, национализацией предприятий)[271]. С другой стороны, демократия может способствовать экономическому развитию через другие каналы. Например, демократия может перенаправить расходы государства в более производительные сферы – к примеру, от военных расходов в сторону образования или капиталовложений в инфраструктуру. Это поможет экономическому развитию. Или другой пример: демократия может способствовать экономическому развитию путём создания государства социальной защищённости. Вопреки всем популярным представлениям, хорошо продуманная система социальной защиты в сочетании с хорошей программой переподготовки, может снизить издержки, связанные с безработицей для работников, и тем самым снизит их сопротивление автоматизации и роботизации, которая повышает производительность (не случайно, что именно в Швеции имеется наибольшее число промышленных роботов в пересчёте на одного работающего). Я мог бы привести и другие возможные каналы через которые демократия может влиять на экономическое развитие, положительно или отрицательно, но главное здесь, что эти взаимоотношения очень сложны.
Поэтому не удивительно, что не существует непротиворечивых доказательств ни за, ни против тезиса, что демократия помогает экономическому развитию. Исследования, которые пытались выявить статистические закономерности по разным странам, в плане взаимосвязи между демократией и экономическим ростом, не смогли получить упорядоченных результатов ни подтверждающих, ни опровергающих