[272]. Даже на уровне отдельных стран мы видим огромный разброс результатов. Некоторые развивающиеся страны при диктатуре жили ужасно в экономическом плане – всем известные примеры: Филиппины при Маркосе (Marcos), Заир при Мобуту, или Гаити при Дювалье. Но есть также примеры Индонезии при Сухарто или Уганды при Мусевени (Museveni), где диктатура привела к достойным, если не сказать впечатляющим, экономическим результатам. Затем есть примеры Южной Кореи, Тайваня, Сингапура и Бразилии в 1960-е и 1970-е годы и современного Китая, которые экономически очень хорошо развивались при диктатуре. И наоборот, нынешние богатые страны достигли своих самых больших высот в экономике, в период с конца Второй мировой войны до конца 1970-х гг., когда они значительно расширили сферу влияния демократии; в этот период многие из них ввели всеобщее избирательное право (Австралия, Бельгия, Канада, Финляндия, Франция, Германия, Италия, Япония, Швейцария и США), укрепили права меньшинств и усилили такую пугающую «эксплуатацию» богатых бедными (в виде национализации предприятий или повышения шкалы прогрессивного подоходного налога, с целью финансирования, в том числе и государства социальной защищённости).
Конечно же, для того, чтобы быть сторонником демократии, нет нужды доказывать, что демократия положительно влияет на экономический рост. Как сказал нобелевский лауреат по экономике Амартия Сен (Amartya Sen), демократия [сама по себе] обладает присущей ей ценностью, и должна являться критерием [входящим] в хоть сколько-нибудь разумное определение развития[273]. Демократия участвует в формировании достойного общества тем, что выводит определённые вещи из-под действия рыночного правила «один доллар, один голос» – государственные должности, судебные решения, учёные степени, о чём я уже говорил ранее. Участие в демократических политических процессах имеет собственную ценность, которую может быть непросто выразить в денежных терминах. И так далее. Следовательно, даже если бы демократия отрицательно влияла на экономический рост, мы всё равно можем поддерживать её ради её собственной ценности. А в особенности, когда нет никаких свидетельств [её отрицательного воздействия], мы можем поддерживать её ещё больше.
Если влияние демократии на развитие допускает различные толкования, то воздействие экономического развития на демократию, похоже, более однозначно. Вполне можно считать, что в долгосрочной перспективе экономическое развитие приносит демократию. Но эта обобщённая картина не должна затенять того факта, что некоторые страны восприняли демократию ещё когда они были довольно бедны, в то время как многие другие не стали демократиями до того момента, когда они [стали] очень богаты. Демократия сама по себе не вырастает из экономического процветания, без реальной борьбы людей за неё[274].
Норвегия стала второй подлинной демократией в мире (она ввела всеобщее избирательное право в 1913 году, после Новой Зеландии, где его приняли в 1907 г.), несмотря на то, что в то время она была одной из самых бедных стран Европы. А вот США, Канада, Австралия и Швейцария стали демократиями, даже в чисто формальном смысле признания за всеми [гражданами] права голоса, только в 1960-х и 1970-х гг., когда они уже были очень богаты. Австралия отказалась от своей политики «белой Австралии» и позволила небелым голосовать только лишь в 1962 году. Южные штаты США позволили афроамериканцам голосовать только в 1965 году, благодаря движению за гражданские права, возглавляемому такими людьми, как Мартин Лютер Кинг, мл. (Martin Luther King, Jr)[275]. Швейцария позволила женщинам голосовать только в 1971 году (и даже позже, если считать два кантона-отщепенца Appenzell Ausser Rhoden и Appenzell Inner Rhoden, которые отказывали женщинам в праве голоса до 1989 г. и 1991 г. соответственно). Подобные наблюдения сегодня можно сделать и в отношении развивающихся стран. Несмотря на то, что до недавнего времени Индия была одной из самых бедных стран в мире, она поддерживает демократическое устройство уже свыше шестидесяти лет, тогда как Корея и Тайвань не были демократиями до конца 1980-х гг., когда они уже стали вполне процветающими.
Политика и экономическое развитие
Коррупция и отсутствие демократии являются крупными проблемами во многих развивающихся странах. Но взаимосвязь между ними и экономическим развитием намного более сложна, чем предполагают Недобрые Самартияне. Их неспособность как следует понять всю комплексность проблемы коррупции, является причиной того, что, к примеру, политики развивающихся стран, которые приходят ко власти на антикоррупционной платформе не только оказываются неспособными очистить и оздоровить систему, но зачастую и сами оказываются смещёнными или даже осуждёнными за коррупцию. Сразу вспоминаются латиноамериканские президенты, вроде бразильца Фернанду Колор ди Мелу (Fernando Collor de Mello) и перуанца Альберто Фухимори (Alberto Fujimori). Когда речь заходит о демократии, то неолиберальная точка зрения, что демократия способствует свободному рынку, который в свою очередь способствует экономическому развитию, является крайне проблематичной. Между демократией и свободным рынком существует сильный конфликт, и при этом свободный рынок мало подходит для поддержки экономического развития. Если демократия способствует экономическому развитию, то делает она это обычно через каналы, отличные от поддержки свободного рынка, вопреки тому, что доказывают Недобрые Самаритяне.
А в довершение те меры, которые Недобрые Самаритяне рекомендовали в отношении этих вопросов, не решили ни проблемы коррупции, ни отсутствия демократии. На самом деле, зачастую они только ухудшили положение. Дерегулирование экономики в целом и введение рыночных сил в государственное управление в частности, зачастую подстёгивало, а не сокращало коррупцию. Навязывая либерализацию торговли, Недобрые Самаритяне также непреднамеренно подстегнули коррупцию: последовавший провал в доходах бюджета снизил зарплаты бюджетников и тем самым побудил мелкую коррупцию. Постоянно на словах признавая демократию, Недобрые Самаритяне провели ряд мер, которые ослабили демократию. Отчасти это ослабление произошло как следствие самого дерегулирования, которое расширило сферу действия рынка, а значит сократило сферу действия демократии. Но остальное являлось целенаправленными действиями: связывание государства жёсткими внутренними законами или международными соглашениями и наделение политической независимостью центрального банка и других государственных органов.
Ранее отмахивавшиеся от политических факторов, как от маловажных подробностей, которые не должны путаться под ногами на пути правильной, хорошей экономики, неолибералы в последнее время очень ими заинтересовались. Причина этого очевидна – их экономическая программа для развивающихся стран, в том виде, в котором её воплощала Нечестивая Троица (МВФ, Всемирный банк и ВТО) принесла очень мало успехов и оглушительные провалы (только вспомните об Аргентине 1990-х годов). Поскольку для Недобрых Самаритян немыслимо, что свободная торговля, приватизация и прочие компоненты их программы могут быть ошибкой, то «объяснение» провала их программы всё больше и больше отыскиваются в других факторах, таких как политика и культура.
В этой главе я продемонстрировал, в чём попытки неолибералов списать провалы своей программы на политические проблемы, такие как коррупция и отсутствие демократии, являются неубедительными. Я также указал на то, что их, так называемые, решения этих проблем, зачастую только ухудшили положение. В следующей главе я обращусь к ещё одному внешнему фактору – культуре, которая быстро становится модным оправданием провалов в развитии, благодаря новомодной идее «столкновения цивилизаций».
Глава 9. Ленивые японцы и вороватые немцы
Что, некоторые культуры неспособны на экономическое развитие?
Объехав множество фабрик в [одной] развивающейся стране, австралийский консультант по управлению сообщил пригласившим его местным чиновникам: «Мои впечатления от вашей дешёвой рабочей силы довольно скоро вылились в разочарование. Без сомнения им платят мало, но и [их] отдача под стать; повидав как ваши люди работают, я получил впечатление, что вы – всем довольный и нетребовательный народ, для которого времени не существует. Когда я говорил с некоторыми менеджерами, они сообщили мне, что невозможно изменить обычаи национального наследия [национальный характер]».
Можно понять озабоченность австралийского консультанта тем, что работники той страны, в которую он приехал не имели правильной трудовой этики. И вообще-то он выразился довольно вежливо. Он мог бы прямо назвать их лентяями. Не удивительно, что страна была бедна – не нищая, но уровень [подушевого] ВВП составлял менее четверти от австралийского.
Со своей стороны местные менеджеры согласились с австралийцем, но были достаточно умны, чтобы понять, что «обычаи национального наследия» [национальный характер] или культуру, так просто не изменишь, если это вообще возможно. Как заключил в своей, богатой на плодотворные идеи, работе «Протестантская трудовая этика и дух капитализма» немецкий экономист и социолог XIX века Макс Вебер, есть некоторые культуры, вроде Протестантизма, которые просто лучше подходят для экономического развития, чем другие.
Беспечная японская молодёжь в районе Гинза. Токио, 1937 год
Однако, рассматриваемой страной являлась Япония в 1915 году[276]. Что-то неверное есть в том, что какой-то австралиец, ([представитель] народа, известного сегодня своим умением весело проводить время), назвал японцев ленивыми. Но большинство людей с Запада [