росил в соответствующее время подъехать в отель «Швайцерхоф» в Люцерне для встречи с Парильи. Профессор Гусман был, как всегда, на месте. Вайбель, очевидно, чувствовал, что Гусман был важной психологической зацепкой, и, думаю, был прав. Вечером мы с Гаверницем выехали на машине. Поезд Парильи прибывал вскоре после полуночи.
Я впервые встретился лицом к лицу с Парильи. Благодаря описаниям Гаверница, Поля Блюма и Вайбеля у меня было ощущение, что я уже хорошо знаком с ним. По случаю пронизывающего холода на улице он был укутан в широкое красивое пальто с меховым воротником, которое, как выяснилось, когда он снял это пальто, вдвое увеличивало его габариты. Парильи одинаково свободно говорил на многих языках: на итальянском, французском и немецком, – и сказал мне несколько слов по-английски, когда мы представлялись друг другу. Он часто вставлял в свою речь на одном языке фразы на другом. Одна из фраз, которую он с удовольствием бросал в моем направлении была: «You are the boss» [ «Вы босс»]. Он оставлял приятное впечатление. У него было чувство юмора. Имелась тенденция несколько драматизировать ситуацию, но, несомненно, дело, в котором он неожиданно принял участие, было высокодраматичным и не слишком соответствовало его обычному образу жизни.
Парильи, как мы и ожидали, был очень голоден. Он сел за небольшой столик, на котором стояла приготовленная для него большая тарелка с холодным мясом, хлебом и салатом, и говорил с нами, не переставая жевать.
Понадобилось не много времени, чтобы изложить голые и неутешительные факты. Едва Вольф и три его офицера, сопровождаемые Парильи, пересекли 9 марта итальянскую границу и прошли в итальянскую таможню, как встречавший Вольфа полковник Рауф, главный инспектор СС из Милана, вручил ему письмо. Оно было от Кальтенбруннера. Вольф прочитал его, нахмурился и попросил Парильи поехать вместе с ним в его автомобиле в штаб в Фазано. В письме, по словам Парильи, Кальтенбруннер настоятельно просил Вольфа встретиться с ним в Инсбруке. Когда вся команда прибыла в Фазано, Вольф узнал, что в его отсутствие Кальтенбруннер пытался с ним связаться. Гарстер телеграфировал Кальтенбруннеру, что Вольф уехал в Швейцарию[13]. Тот факт, что сам Вольф не известил Берлин о своей поездке, и причины этого поступка немедленно возбудили самые неприятные подозрения в мозгу такого человека, как Кальтенбруннер. Поздно ночью Вольф послал по телетайпу сообщение Кальтенбруннеру в Инсбрук, принося извинения и ссылаясь на загруженность работой. Он полагал, что Кальтенбруннер может попытаться арестовать его, если он покинет свою территорию.
У Вольфа пока не было разговора с Гиммлером, но он понимал, что теперь ему скоро придется давать объяснения. Вот какие предложения он изложил в письме, переданном нам через Парильи. Якобы мы, союзники, должны вернуть ему высокопоставленных немецких пленных, равных по важности Парри, поэтому Вольф мог бы сказать, что лишь хотел организовать обмен пленными. Вольф попросил нас доставить к нему, если это возможно, оберштурмбаннфюрера Вюнше, личного друга и любимого адъютанта Гитлера, взятого в плен во Франции. Приближался день рождения Гитлера, и Вольф мог бы объяснять, что он лично и втихую занимался делом Парри, чтобы сделать сюрприз фюреру ко дню рождения. Если мы не сможем освободить Вюнше, то не могли бы мы что-то организовать с другими высокопоставленными нацистами, находящимися в тюремных камерах Франции или Англии?
Что меня здесь поразило, если, конечно, моя оценка была правильной, так это импульсивность поведения Вольфа. Он с помощью Гарстера освободил Парри, несомненно ожидая, что слухи об этом просочатся в Берлин, и в то же время ничего не сделал, чтобы прикрыть себя. Теперь сведения просочились, он попал, или попадал, под удар, и лишь теперь он начал спешно выдумывать запоздалые объяснения для того, что он сделал. Либо он считал себя более могущественным, чем был на самом деле, либо надеялся, что поддержка Гиммлера, а возможно, Гитлера, будет столь сильной, что все сойдет с рук. Или же, что было бы самым худшим, он просто не думал ни о чем наперед.
Это была одна проблема. Другая была проще, но беспокоила куда больше. Вернувшись в свой штаб в Фазано, Вольф сразу же созвонился со штабом Кессельринга, расположенным тогда в Рекоаро, дальше к востоку. От генерала Рёттигера, начальника штаба Кессельринга, Вольф услышал потрясающую новость: Кессельринг был вызван в ставку фюрера в тот же день (8 марта), когда Вольф выехал в Швейцарию, чтобы встретиться со мной. Прошел слух, что Кессельрингу поручат командование Западным фронтом, дабы сделать то, что не смогли сделать Клюге, Роммель, Рундштедт и Модель, – остановить американо-британский паровой каток, который сейчас выпихивал немцев за Рейн. Рёттигер не знал, кто примет у Кессельринга командование в Италии.
Парильи принес нам еще одну весточку от Вольфа: Муссолини рассматривал план побега в Испанию.
Парильи закончил свой холодный ужин и доклад почти одновременно. Пока он говорил, я отметил себе три-четыре вопроса Вольфу. Теперь я спросил, не желает ли он вернуться к Вольфу первым же утренним поездом из Люцерна. Ночью поездов больше не было. Он ответил утвердительно.
Мои вопросы были следующими: если Кессельринг не вернется, готов ли Вольф попытаться убедить его преемника сдаться нам? Если преемник откажется или будет недоступен, готов ли Вольф действовать в одиночку? Какие силы и какие области он контролирует, чтобы их можно было передать союзникам? Что он станет делать, если ему самому прикажут отчитаться перед Берлином? Парильи запомнил вопросы. Затем мы расстались.
Гаверниц и я вернулись в Берн на машине рано утром 12 марта. Было пасмурно и холодно. Дороги были покрыты снегом, а мы были подавлены. В довершение ко всем неприятностям мы безнадежно заблудились. Швейцарские дорожные знаки были убраны в самом начале войны из опасения германского вторжения. Днем мы ориентировались, поскольку знали приметные места на дороге, теперь мы были вынуждены ехать по звездам. В какой-то небольшой деревне мы тщетно стучались в дверь за дверью, надеясь разбудить кого-нибудь из местных, кто указал бы нам дорогу. Но швейцарские фермеры спят крепко, и никакого отклика мы не добились. В конце концов – не понимаю, как нам это удалось, – мы попали в Берн перед самым рассветом.
Времени на сон не было. Нам надо было разослать сообщения и, прежде чем их рассылать, решить возникшие проблемы. Наши шифровальщики и секретари, придя в офис после хорошего сна и плотного завтрака, были изумлены, обнаружив нас с Гаверницем уже на работе, небритых, варящих кофе на довольно хилой электрической плитке, которую держали именно для таких чрезвычайных случаев. С тех пор как мы последний раз вышли из дверей этого офиса, судьба перевернула все с ног на голову. С большой неохотой я решил, что лучше всего предложить Казерте, чтобы они задержали отправку военных представителей от фельдмаршала Александера. Что толку было им приезжать просто ради прогулки и беседы со мной? Затем мы разослали в Лондон и Париж телеграммы с просьбой постараться установить место пребывания друга Гитлера, Вюнше, по слухам находящегося в плену, с тем чтобы в случае, если освобождение Парри вызовет слишком много разговоров, мы могли бы представить его как обмен.
На следующее утро, 13 марта, ко мне пришли два сообщения. Казерта телеграфировала, что принято решение направить двух военных посланников от фельдмаршала Александера, даже несмотря на то, что немцы не обозначили своей готовности к переговорам. Они фактически уже в пути и прилетят в Лион сегодня. Прочитав имена и звания посланников, я опешил. Ведь я вполне четко разъяснил, насколько унылой была ситуация ввиду возможности смещения Кессельринга! Этими эмиссарами были американский генерал-майор Лайман Л. Лемницер, тогда заместитель начальника штаба фельдмаршала Александера, и британский генерал-майор Теренс С. Эйри, начальник разведки Александера.
В другом сообщении, быстром ответе из Лондона, меня извещали, что Вюнше, к сожалению, был переведен в лагерь военнопленных в Канаде и добраться до него нет возможности. Дальше мне следовало связаться с командой из Казерты, которая должна была ждать в Лионе инструкции по пересечению швейцарской границы.
Было очевидно, что в данный момент нет нужды прибывать в Швейцарию всему контингенту УСС, охране, радистам, курьерам и всем прочим, так как ясно, что в ближайшее время там большой мирной конференции не будет. Было бы невозможно перевезти автобусами всех сразу, даже одетых в гражданское. Соответственно я направил в Лион сообщение с просьбой, чтобы только два генерала и старшие чины группы УСС проследовали к швейцарской границе в Аннемассе, а остальные ждали в Лионе, пока они нам не понадобятся.
Я намеревался поехать в Аннемассе на следующее утро поприветствовать наших гостей и сопроводить их в Швейцарию, если они пожелают ехать. Они должны были переночевать в Аннемассе на посту УСС, том самом, где я как-то провел полную спокойствия ночь сразу после отступления немцев, не зная о том, что бомба с часовым механизмом, к счастью во время обнаруженная, тихонько тикала в подвале.
Поздно ночью мне позвонил Вайбель. Парильи вновь вернулся и привез ответы Вольфа на мои вопросы. По крайней мере, ему удалось поспать не больше, чем нам. Он вернулся в Италию утром 12-го и снова был в Швейцарии ночью 13-го. Я решил отложить отъезд в Аннемассе, пока Парильи не приедет в Берн, что должно было произойти назавтра рано утром. Я хотел дать генералам из Казерты самые свежие сведения.
На следующий день Парильи прибыл в мою квартиру на Херренгассе в Берне. Думаю, он не смыкал глаз 48 часов. Он рассказал, что, вернувшись в штаб в Фазано, не застал там Вольфа – тот появился около рассвета. Вольф ездил на командный пост Кессельринга оценить ситуацию. Все говорило о том, что Кессельринг в Италию не вернется. Его переводили на Западный фронт, и никто еще не знал, кто будет его преемником в Италии. Мои вопросы Парильи изложил Вольфу, когда они, на восходе солнца, сидели вместе в саду, и тот дал на них следующие ответы: если ему прикажут прибыть с докладом в Берлин, он откажется ехать, утверждая, что не может покидать Италию в отсутствие Кессельринга. В этой области должен находиться один из руководителей. Он попробует склонить на свою сторону преемника Кессельринга либо будет действовать в одиночку. Это зависело от личности преемника. Он готов действовать в одиночку, если необходимо, и составит для нас план размещения подразделений и районов, находившихся под его командованием. Они были разбросаны, и, хотя войска стали бы выполнять его приказы, такие действия не привели бы к полному прекращению военных действий, как ему бы хотелось. Одной из полезных вещей, которую он мог организовать, была очистка аэродромов и прибрежных зон для парашютных и морских десантов союзников. По крайней мере, мы смогли бы захватить крупные аэродромы и получить плацдармы на севере за немецкой линией обороны. Это ускорило бы конец. И последнее: Вольф хотел, чтобы я знал, что он ожидает моих инструкций и готов прибыть в Швейцарию в любое время, когда я пожелаю его видеть.