Я родился в Лукке в тот самый год, когда моя мать переехала в этот город из Флоренции. Тогда она уже была беременна. Чтобы поправить дело, она вышла замуж за пожилого купца, у которого уже было двое детей от первой жены. Его сына звали Филиппо, а дочь — Аделазия. Отчим был постоянно в разъездах, поскольку сам вел дела. Он много времени проводил во Франции, между Труа и Дижоном, где торговал шелком и зарабатывал на обмене. У него было немало любовниц. В Лукке он появлялся редко, мать родила ему двоих детей, Лаппо и Матильду. А сколько еще детей было у него во Франции, один Бог ведает. Я не считался его сыном, и потому до двадцати лет у меня не было никаких документов. Меня звали просто Джованни, фамилию, как и все незаконнорожденные, я унаследовал от матери. Однако я подавал большие надежды, даже сочинял сонеты, хотя потом сжег все, что написал… Я состоял в учениках у одного довольно известного врача. К моему горю, не имея отца, я не мог считаться наследником и потому не годился в женихи девушкам из хорошей семьи. Меня принимали как друга, мне поверяли разные секреты, иногда мне удавалось закрутить короткий роман, но я не мог рассчитывать на хорошую партию. Однажды я прочел несколько стихотворений Данте, где он говорил о Беатриче. Он говорил о женщине, которая была молода и прекрасна и обладала «умным сердцем», и я подумал о Джентукке.
То, что Данте полюбил Лукку благодаря Джентукке, может быть связано с тем, что он совершил один весьма благородный поступок. Он подарил мне то, чего не было у него самого, — по крайней мере, так мне показалось. Джентукка была прекрасна, ее красоту передать словами просто невозможно. Когда наши взгляды встретились, я почувствовал, что погиб, во мне вспыхнули такие сильные чувства, перед которыми извержение вулкана — просто маленькая вспышка, любовь переполнила меня, и я уже не мог ей противиться.
Ей было пятнадцать лет. Она еще не была объявлена невестой и попросила у своих родителей отсрочки. Ей нужно было обдумать, хочет ли она стать женой и матерью или же принять постриг. В тот день, когда я впервые увидел ее, она была очень серьезна. Я появился в их доме как близкий друг ее брата. Мы посмотрели друг на друга, и я признался ей, что лучше и сам стану монахом, поскольку у меня нет отца и я никогда не смогу взять ее в жены. Ведь чтобы посвататься, нужен отец, который придет просить руки невесты и договариваться о приданом.
Но в двадцать лет я стал Джованни Алигьери. В Лукку приехал твой отец. Он нанес визит правителю города. Он въехал в город на коне вслед за маркизом Мороелло и потому казался весьма уважаемым господином. Когда-то он был знаком с моей матерью, ее красоту он воспел в стихах, как и многих других красавиц Флоренции. Он написал о них стихотворение, которого потом весьма стыдился. Однажды он приехал к нам в дом, и так мы познакомились. Я рассказал ему о своем горе, и он подарил мне свое имя, чтобы я мог жениться на любимой женщине.
Когда мне было пятнадцать, я прочел его книгу «Новая жизнь». Это очень помогло мне. Жизнь подростка хрупка и ненадежна, казалось, еще вчера ты был ребенком и играл, скача на деревянной лошадке, но, проснувшись однажды утром, ты чувствуешь, как в тебе просыпается некий демон. Он овладевает тобой, и ты чувствуешь, что тело твое горит в огне, но еще не понимаешь, чего потребует демон в следующий миг. Твои родные молчат. Может быть, они и сами не понимают, что происходит с человеком, когда ему исполняется пятнадцать.
Книга Данте стала для меня настоящим другом. Это был не просто друг, с которым ты дурачился в детстве и который бахвалится тем, что понравился девушке, на которую ты давно положил глаз, чтобы посмотреть на твою реакцию. Все его старания лишь попытка хоть на несколько минут освободиться от неведомого демона, который овладел и его телом, переключив на тебя его невероятную мощь. В «Новой жизни» было нечто совсем иное. Это был друг, который говорил с тобой начистоту, он рассказывал о том, как встретил девушку и не смел сказать ей ни слова, при виде ее он дрожал, терял дар речи, потому что она казалась ему самой прекрасной на свете. Он писал, что в присутствии возлюбленной чувствовал себя совершенно ничтожным, поскольку она была на редкость умна. Но он даже не пытался спастись от безграничности своего чувства, демонстрируя тем самым удивительную смелость. Он дал своему чувству имя — это была любовь — и утверждал, что сила ее может сравниться лишь с энергией, имеющей Божественное начало. Это та самая энергия, которая движет миром, управляя ходом планет, солнца и звезд.
Когда Данте пришел поговорить со мною, я был невероятно взволнован. Мне было очень интересно встретиться с тем самым юношей из «Новой жизни», который теперь стал взрослым мужчиной, чтобы понять, что он за человек. Я хотел понять, что будет, если тебе не суждено соединить жизнь с такой женщиной, как Беатриче или Джентукка. Я рассказал ему о том, какую роль сыграла для меня его книга, и он отвечал, что очень рад, если смог мне чем-то помочь. Своим учителем жизни он называл Гвидо Гвиницелли.[20] Он говорил, что стихотворения этого поэта словно пронзили его тысячами стрел, многие из его канцон Данте помнил наизусть. Над некоторыми из стихотворений он размышлял годами. Я не стал скрывать от него свое наваждение и рассказал поэту о том, что даже подумываю о самоубийстве, поскольку больше не в силах противиться своему чувству. Я не могу смириться с тем, что моя любимая достанется другому, — размышляя об этом, я утратил всякую веру, поскольку Господь не должен был допускать такой несправедливости. Тогда он сказал:
— Я помогу тебе поверить снова.
Мы сидели в нашем саду, солнце палило так сильно, что земля растрескалась от жары. Трава пожухла, и бывшее поле казалось теперь пустыней. Данте поднял взгляд вверх и произнес:
— Взгляни на небо! Что ты там видишь?
И я ответил:
— Я вижу свет, яркий ослепительный свет.
— Отлично, а теперь закрой глаза.
Я закрыл глаза, и он сказал:
— Чувствуешь ли ты жар, которым наполняется твое тело?
— Конечно чувствую, как можно его не чувствовать?
— Это и есть свет, который ты видел до того, как закрыл глаза. Свет пронизывает твое тело, как он пронизывает все, что есть на этой земле. И если отвлечься от наших телесных ощущений, то ты поймешь, что этот свет и это тепло на самом деле единое целое. По крайней мере, так об этом говорит Гвиницелли.
— И что же это?
— Любовь. Это и есть великая энергия, пронизывающая все сущее, которая движет Солнце, Луну и другие светила, которая проникает в каждого из нас, это и есть великая мировая душа, которая питает своею силой твою душу, равно как и мою. И это единственное, что нам известно о Боге. Наша Земля находится на самом краю мироздания. И любовь, которую ты в себе ощущаешь, не более чем малая искорка великой вселенской любви. И потому я, Данте Алигьери, флорентиец по происхождению, но не по духу, — добавил он шутливо, — перед великой мировой душой, которая прикоснулась к нам обоим в эту минуту, объявляю тебя, Джованни из Лукки, своим сыном и обещаю, что ты женишься на той, которую так страстно полюбил, при том лишь условии, что и она согласится выйти за тебя замуж.
После этого мы отправились к нотариусу, где оформили все необходимые бумаги, и с тех самых пор я стал Джованни Алигьери. Потом мы посетили отца Джентукки, потому что Данте захотел с ней познакомиться.
— Мой сын Джованни горячо полюбил тебя, и, возможно, он также тебе небезразличен. Но подумай, прежде чем дать ответ, ибо в наше нелегкое время женщине отнюдь не часто случается выйти замуж по любви, да еще за мужчину, который отвечает ей взаимностью.
От радости Джентукка расплакалась, она была так счастлива, что даже сама испугалась. После такого разговора мой новоявленный отец казался очень довольным. Я с нетерпением ждал, когда он расскажет мне о том, как все прошло.
— Лукка — прекрасный город, — промолвил он, — должно быть, это потому, что здесь почитают святого Вольта, чьи мощи покоятся в местном соборе. Одно я могу сказать точно: в этом городе еще возможно явление чуда.
Но чуда не произошло. Документ о помолвке был уже составлен, и твой отец даже подарил мне небольшое поместье, которое получил от семьи Маласпина, правителей города, в награду за свои услуги, но свадьба не состоялась. Этому воспротивился Филиппо, мой сводный брат. Он говорил, что является наследником, и потому Джентукка по праву должна принадлежать ему. У Филиппо были могущественные друзья среди тех, кто имел в городе немалую власть. В числе его знакомых было немало черных гвельфов, в том числе сам Бонтура Дати. Они правдами и неправдами влияли на жизнь города, и потому Бонтура помог моему брату в его замысле жениться на Джентукке. Единственной целью Филиппо было оскорбить меня, отобрать у меня то, что было мне дороже всего, и доказать тем самым свое превосходство. Он сделал так, что в нашем городе вышел указ, запрещающий беженцам из Флоренции находиться в Лукке. Таким образом, я стал изгнанником, хотя никогда не был во Флоренции, ведь этот закон касался не только самого Данте, но и его детей. Поэт уехал из города, а мне оставалось одно из двух: либо уничтожить нотариальный акт, либо покинуть город. Так или иначе, я больше не мог жениться на Джентукке. Филиппо самолично позаботился о том, чтобы оформить у нотариуса расторжение помолвки.
Ночью я залез к ней на балкон, чтобы попрощаться. Я сказал, что отправляюсь в Болонью, где буду учиться на врача. Она сказала, что поедет вслед за мной, как только сможет. Я предложил ей бежать вместе, но она отвечала, что сейчас это слишком опасно, за нами сейчас же отправят погоню и быстро найдут.
— Не выходи за Филиппо, — попросил я.
— И не подумаю, — ответила Джентукка.
На прощание мы обнялись и впервые поцеловались, расставаясь со слезами на глазах. Через три года, когда Генрих Седьмой ступил на итальянскую землю, а черные гвельфы бежали из Лукки, я вернулся в город, поскольку моя мать находилась при смерти. Там я снова увидел Филиппо, который, несмотря на все политические перемены, был жив и здоров и благополучно унаследовал дела своего покойного отца. При нем находилась его жена, но это была не Джентукка. Мне передали, что после моего отъезда она укрылась в монастыре, а потом отправилась в Рим вместе с монахинями монастыря и в Лукку больше не возвращалась. Моя мать приветствовала меня слабой улыбкой, она с трудом могла говорить. Горько плача, она доверила мне свою тайну. Она сказала, что ее прошлое хранится в маленькой деревянной шкатулке, ключ от которой куда-то исчез. Я взял шкатулку и уехал на поиски Дженту