— Этот почтенный господин может быть спокоен: я прочел поэму, включая двадцать песен Рая, и там нет ни слова о земной любви. За несколько лет Данте и Беатриче смогли обменяться не больше чем парой слов, вся их любовь сводится лишь к нескольким взглядам. Оказавшись в раю, поэт смотрит на Беатриче, и она, наполняясь его любовью, становится все прекраснее, а он, постепенно привыкая к созерцанию ее красоты, поднимается с одного неба на другое. Чем выше они поднимаются, тем красивее становится Беатриче, наконец поэт уже не может выносить ее неземное сияние, красота его возлюбленной стремится к бесконечности.
— Но ведь и такая любовь встречается далеко не каждый день, — засмеялся менестрель. — Хотя кто знает, очень может быть, что я говорю это оттого, что на мою физиономию ни одна женщина ни разу не взглянула без страха…
— Думаю, что это не больше чем метафора, — ответил Джованни. — Данте изображает рай как царство вечной любви, где человек наполняется этим чувством до такой степени, что, оказавшись во власти неведомой великой силы, возносится на небеса и состояние чудесного опьянения красотой не покидает его ни на минуту.
Они медленно брели к реке. Бродячий поэт хотел отплатить Джованни за заботу, и вызвался быть его проводником. Сначала они направились за мост, к замку Альтафронте,[52] затем миновали Сан-Пьетро Скераджо[53] и оказались на площади. В самом ее центре красовался новый дворец приоров. Центр города действительно производил сильное впечатление: все улицы были вымощены камнем, всюду возвышались великолепные церкви, башни, дома, прекрасные арки казались плетеными кружевами. Путники прошли мимо старого дома Данте, что в Сан-Мартиро, сразу перед Каштановой башней. Потом они осмотрели церкви Святого Иоанна и Святой Репараты — ее как раз собирались расширять и уже устанавливали леса. Здесь они расстались. Поэт отправился по направлению к Орто-деи-Серви, а Джованни решил взглянуть на церковь Санта-Мария Новелла, а затем вернуться в гостиницу, что была у церкви Всех Святых.
Он понимал, что Флоренция — родной город Данте, тот самый, который породил великого поэта, а затем изгнал его. В этом городе находился монетный двор всей Европы, на нем держался весь мир. Джованни требовалось время, чтобы все обдумать, взвесить все факты и попробовать решить многочисленные загадки, которые не давали ему покоя, найти какое-то объяснение всему, что с ним произошло. Сначала это путешествие, в котором, как оказалось, не было ни малейшего смысла, затем эта нежданная встреча с Бонтурой… И много что еще: муж Беатриче, дом Данте, та самая церковь, у которой поэт с замиранием сердца ловил взгляды своей возлюбленной, хотя прекрасно знал, что она обещана другому. Будь то не Данте, а кто-то другой, он бы не стал так долго мучиться — забыл бы ее, и все. Или решил бы, что в жизни у мужчины есть масса возможностей, и все они более или менее равны, так что осуществление любой из них — всего лишь прихоть судьбы, изменить которую мы не в силах. И если одна из таких возможностей ускользнула, нужно отдаться в руки заботливого времени, которое сотрет из памяти несбывшуюся мечту и вместо одной преподнесет тебе сотни других. Ведь что такое любовь к женщине — не больше чем зов плоти, так что забыть ее — дело нетрудное.
Но его отец думал иначе. Тем, кто верил в то, что миром правит случай, он приготовил местечко в аду. Данте верил, что любовь и есть та сила, что движет Вселенной и всем, что в ней существует, что именно она приводит в движение звезды и планеты. Вся человеческая история пронизана любовью, и это не случайно. Думая так, Джованни вдруг вспомнил о Джентукке. Кто знает, не забыла ли она его… Он вдруг вспомнил, как потерялся в лесу по дороге в Равенну, и ему показалось, что он до сих пор блуждает по диким зарослям.
Тем временем взору Бернара и Даниеля открылся прекрасный вид на холмы Греции. Им представилось, что Керкира кокетливо прихорашивается перед тем, как показаться Посейдону, который заснул у ее ног. Копну ее зеленых волос расчесывал легкий бриз: красавица хотела предстать в последних лучах летнего солнца во всем великолепии. Солнце было повсюду: оно отражалось в море, и от каждого отражения разлетались яркие радостные искры.
Бернар вышел на палубу, сердце его было полно тревоги. Совсем скоро он получит ответы на вопросы, которые накопились за долгие годы. Он был уверен в том, что Даниель знает о Храме и о загадочных стихах гораздо больше, чем хочет показать. Ведь когда-то Дан был так близок к магистрам ордена, он просто не мог не знать о тайне; и все же Бернару никак не удавалось склонить его к разговору на эту тему, скорее, даже наоборот: едва заслышав о Храме, Даниель еще больше замыкался в себе. Такое молчание являлось неопровержимым доказательством того, что Дан что-то знает, и Бернар все больше убеждался в том, что его товарищ является хранителем секрета ордена и не должен открывать его никому, даже под страхом смерти. Подозрения крепли день ото дня: заводя разговор о тайне тамплиеров, несколько раз Бернар уже и сам был близок к тому, чтобы раскрыть свои карты, но в последний миг какая-то неведомая сила удерживала его от подобных откровений. Тогда он перешел на разговоры о Данте, желая посмотреть, как отреагирует Даниель; однако бывший рыцарь прерывал подобные разговоры, замыкался в многозначительном молчании или заводил речь о другом.
И вот сегодня, когда Бернар в очередной раз предпринял попытку разговорить Даниеля, ему вдруг показалось, что он увидел во взгляде собеседника какой-то проблеск, какое-то тайное переживание: не было ли это страхом невзначай выдать чужую тайну? «Как же намекнуть ему о том, что я и так все знаю, что он может довериться мне как старому другу?» — подумал Бернар. И тогда он решился и прочел первые строки послания, которые ему удалось расшифровать:
Ты прячешься в одном, обнят двумя,
Которых ты несешь, и их крылами.
Ты отдыхал на Кипре или в Тире;
Теперь — в пещерах диких, потайных.
Даниель и бровью не повел. Тогда Бернар прочел первую строку еще раз, но теперь на французском, и ему показалось что на этот раз он уловил на лице старого друга нечто напоминающее удивление и любопытство. «В самую точку», — подумал он. Теперь он не сомневался, что рано или поздно Даниель сдастся и расскажет ему обо всем; кто знает, возможно, он даже раскроет Бернару последние строки послания… Говоря по правде, он сильно подозревал, что Даниель тоже направляется в новый Храм, но тем не менее решил не посвящать его в истинную цель своего путешествия, ограничившись тем, что, когда Даниель обмолвился о Греции и о Керкире, ответил, что по чистой случайности он тоже направляется именно туда. И вот теперь, когда они уже добрались до места и на горизонте показались холмы острова Корфу, Дан вдруг стал раскрываться, перестал избегать разговоров о прошлом и об Акре и даже сам заговорил о том, что слышал когда-то в дни своей юности.
— Дело в том, — начал он, — что тайна тамплиеров заключалась не только в ковчеге Завета, но и в том, что им было известно то место, где находятся могилы Христа и его супруги, Марии Магдалины. И я вполне допускаю, что именно об этом говорят строки, которые ты только что прочел. Святые могилы и есть те самые «двое», которых несет в себе ковчег. Свидетельство о существовании могил связано с мифом о том, что у Иисуса Христа были дети, которых называют потомками царской крови, и якобы через них племя Давида обрело бессмертие. Все это означает, что где-то существует Царь Мира, потомок самого Христа, однако кто он — сие есть великая тайна. Его местонахождение было ведомо лишь Великому магистру и Великому командору, но кто хранит этот секрет сегодня и существует ли он, или тайна погибла вместе с предводителями ордена в пыточных застенках Филиппа Красивого — не знает никто. Очень может быть, что секрет рода Христа навеки утерян. Этого-то и надо земным владыкам, ибо, если правда раскроется и люди ее узнают, их правление окажется незаконным. А что до ковчега — в Писании сказано, что он будет найден в конце времен, когда три основные религии сольются в одну. И тогда потомок Давида и Христа явится страждущему человечеству и будет рукоположен на свой престол. Все это должно случиться в Иерусалиме. Даже если все хранители тайны погибнут, пророчество все равно должно исполниться. Текст пророчества хранится в великой книге, а что за книга — о том никому не известно, знаю лишь, что это последняя из священных книг и в ней соединились земля и небо. В великой книге зашифрованы священные стихи и тайная карта, секретный код, на котором написано послание, настолько сложный, что на его разгадку потребуются столетия. Но потомки Давида знают о своем происхождении, они передают легенду о своем роде из поколения в поколение. Вот какую историю я слышал в Святой земле в былые годы, а правда то или нет, никому не известно. Мне кажется, что это всего лишь красивая легенда из тех, что придумывают, чтобы придать истории человечества немного смысла, вот почему я решил рассказать тебе об этом. Что здесь правда, а что вымысел, я и сам не знаю.
Бернар так сильно обрадовался, что у него с языка уже были готовы сорваться слова о том, что ему прекрасно известна эта священная книга. Выходит, теперь о ней знали только он, Джованни и Бруно. Это стало их собственной тайной, и, думая об этом, он каким-то чудом сдержался и промолчал. Корабль меж тем входил в спокойные воды залива и готовился пристать к берегу Керкиры. Слева возвышались не слишком крутые, густо поросшие лесом дикие холмы, повсюду виднелись коварные скалистые бухты, усеянные маленькими островками — прямо настоящий рай для пиратов; справа протянулся длинный холмистый берег Корфу Корабль лавировал между скалами, торчащими из моря в великом множестве, и двигался слишком медленно. В какой-то момент Бернару показалось, что это мучительное ожидание никогда не закончится.