– У вас были серьезные отношения?
– У меня – да, а у него, думаю, нет.
– Вы бывали с ним в ресторане «Карамазофф»?
– Да, – она распахнула в удивлении глаза. – Была! Но откуда вам это известно? У него там была назначена встреча с каким-то человеком, он сказал, что буквально на несколько минут, я подождала, пока они поговорят, а потом мы поужинали с Сашей…
– Что это был за человек?
– Не знаю, какой-то мужчина. Солидный такой, представительный. Саша, увидев его, вскочил, почти подбежал к нему, и они удалились в отдельный кабинет. Пробыли там минут десять, после чего вышли, этот господин ушел, а Саша остался. Настроение у него было прекрасное!
– Вы могли бы описать этого человека?
– Думаю, что да.
– Когда вы были в этом ресторане последний раз?
Виолетта отвернулась, вздохнула.
– Третьего июня. Я ждала его. Он сказал, что хочет мне что-то сказать, но не пришел. Я сидела там, в этом дорогущем ресторане, как дура, заказала минеральную воду, кажется… Я злилась больше на себя, чем на него. Я же чувствовала, что между нами ничего не может быть, что он просто проводит со мной время. Думаю, что у него была другая или вообще он женат. Знаете, я даже ни разу не спросила его, женат ли он. Так, играла сама с собой в эту любовную игру.
– Он не мог к вам прийти.
– Почему? – Виолетта подняла на Левина большие голубые глаза.
– Да потому, что его убили.
Глаза ее стали еще больше, она захлопала ресницами.
– Убили? Но кто?
– Хороший вопрос. – И, не давая ей опомниться, Левин продолжил: – Скажите, Виолетта, он при вас не упоминал какое-нибудь мужское имя, фамилию?
– Убили… Боже. Но за что? Такой тихий, работящий молодой человек. – Она задумалась, по щекам ее покатились слезы. – Что вы сказали? Упоминал ли он какое-то мужское имя? Не помню… Может, и говорил о ком-то. Но вообще-то мы больше мечтали. Как дети. Что поедем куда-нибудь в теплые края. Мы оба знали, что все это, скорей всего, так и останется мечтами, поскольку он очень скромно зарабатывал…
– Почему вы так решили? – резко оборвал ее Левин, уставший от этой темы – «бедности» Сырова.
– Да потому, что утром он иногда просил меня, чтобы я дала ему с собой бутерброды на работу, – очнувшись, деловым, уже обыденным тоном объяснила Виолетта. – Вы же понимаете, если у человека есть деньги, он может позволить себе пообедать где-нибудь в кафе или ресторане. Это же понятно.
– Фамилию Вдовин он при вас не упоминал?
– Нет. Не помню.
– А Тришкин?
– Тоже вроде бы нет.
– А Трепова? Надя?
– Трепова? Да, знаете, говорил что-то об этой девушке. Сказал, что она рисует портреты и что, возможно, когда-нибудь она нарисует и его портрет, и он мне его подарит. Да, вот так, мы просто шутили…
– Вы не помните, почему он вообще о ней заговорил?
– Помню. Она позвонила ему. Он разговаривал с ней прямо при мне, из чего я сделала вывод, что у него с ней деловые отношения. Вряд ли иначе он стал бы разговаривать с ней в моем присутствии. При всей бесперспективности наших отношений я должна сказать, что он никогда не был по отношению ко мне циничным.
– О чем они говорили, помните?
– Да, помню. Он сказал, что ждет, что ему нужна еще неделя. Да. Он именно так и сказал: я жду, мне просто необходима еще одна неделя. Мне, знаете ли, было как-то неудобно его расспрашивать, чего он ждет. Я знаю, мужчины не любят, когда их расспрашивают. Да, вот еще что только что вспомнила. Эта девушка, Надя. Знаете, почему я еще решила, что между ними ничего нет? Потому что после того, как они поговорили, он сказал мне каким-то странным голосом, что никогда не понимал людей, растрачивающих свои чувства впустую. Правда, странно?
– Вы поняли, кого он имеет в виду?
– Да. На самом деле он рассказал мне, что знаком с Надей давно, еще с тех пор, как она работала на одного очень богатого человека, и что вроде бы она его предала или продала… И что человек этот погиб, кажется. Но она не видела и не чувствовала, как он ее любит, потому что любит другого парня, который ее недостоин. Что этот парень – полный отморозок, что он подставил своего брата и того подстрелили, когда он пытался бежать… Если честно, то в какой-то момент мне показалось, что он произносит это с горечью, что он как будто бы сожалеет, что эта девушка влюблена в того, другого парня… Я все это так хорошо помню, потому что у меня, кроме Саши, долгое время никого не было и я буквально ловила каждое его слово.
– Он называл какое-нибудь имя?
– Да, называл. Он сказал что-то про Егора. Мол, был бы жив Егор, все сложилось бы иначе.
– Скажите, Виолетта, тот мужчина, с которым Сыров встретился в ресторане… Вы сказали, что он выглядел солидным, респектабельным. Опишите его.
– Высокий, полноватый, с аккуратной такой бородкой. Знаете, он часто мелькает по телевизору, дает интервью. Вот недавно принимал участие в открытии медицинского центра для оказания помощи онкологически больным детям…
– Вы не припомните, когда это было?
– Пару дней тому назад. В понедельник!
– У вас есть компьютер?
– Да, конечно.
– Я могу им воспользоваться?
Левин быстро открыл нужный сайт, сделал несколько попыток найти информацию об открытии медицинского центра, и когда на экране появился групповой снимок, Виолетта, стоящая за спиной Левина, воскликнула:
– Да вот же он!
– Головин, – тихо произнес Левин. – Голо-вин. Как же я раньше не догадался?!
28
– Послушай, так нельзя! Ты заставил меня приехать сюда, приказал Шубину не спускать с меня глаз, он доставил меня прямо домой, в целости и сохранности, а сам после этого исчез, растворился… Ты не появляешься, не звонишь. Что происходит? Женя, мы так не договаривались!… Я живой человек!
Она еще что-то кричала в трубку, даже топала ногами, требуя объяснений, почему с ней так поступили и что вообще происходит, но в ответ услышала лишь щелчок – телефон отключили. Это означало одно – Крымов не воспринимает ее всерьез и ему абсолютно все равно, что она испытывает, не говоря уже о том, что его нисколько не волнуют ее дела. Одно она поняла – ее внезапный отъезд в Ниццу связан исключительно с делом Дениса, Треповой, Сырова и Тришкина.
Готовая расплакаться от бессилия и успевшая решить для себя, что развод с Крымовым теперь уже вопрос времени, Юля швырнула телефон на стол, достала сигарету, вышла на террасу дома и закурила. Двухэтажная белоснежная вилла с видом на море, куда Юля приезжала, чтобы отдохнуть и набраться сил, где чаще всего она бывала одна, поскольку дочь с мамой большую часть года проводили под Москвой, а Крымов и вовсе жил своей жизнью и редко появлялся здесь, теперь не радовала ее. И та тишина и безмятежность, которая ее прежде так восхищала и которыми она так дорожила, сейчас раздражала. Ей вдруг захотелось, чтобы вся ее семья собралась здесь, на этой вилле, чтобы было шумно, весело, чтобы звучала музыка, чтобы вазы были наполнены цветами и фруктами, чтобы из кухни доносились запахи свежеприготовленной пищи… Но все это, похоже, если и будет, то не с Крымовым, а с Ги. Ги Бретон – ее бывший муж, с которым она была счастлива и которого оставила, чтобы быть с Крымовым… Как это случилось, она до сих пор не поняла. Ощущение параллельного существования, двух жизней, где она была по-разному, но все равно счастлива, не покидало ее. Ги – это спокойная, семейная, размеренная жизнь. Крымов – жизнь, наполненная романтикой, острыми ощущениями и постоянным страхом его потерять.
Она хотела уже позвонить Ги, чтобы сообщить, что хочет увидеть его, что готова встретиться с ним, и уже собралась было взять телефон, как услышала характерный звук шуршащего гравия, выбежала на террасу и увидела рядом с домом, перед воротами автомобиль. Это был черный «Порше»-кабриолет Крымова. Она покачала головой. Что ж, теперь понятно, почему он отключил телефон. Он был уже совсем рядом с домом, когда она пыталась добиться от него понимания, когда кричала и взывала к его совести.
Юля замерла, вцепившись пальцами в перила и устремив взгляд на автомобиль. Шли секунды, а из него никто не выходил. Почему он медлил? Она схватила еще одну сигарету, закурила.
Наконец дверца открылась, и из автомобиля вышел Крымов, не переставая разговаривать с кем-то по телефону. У него был вид человека, который находился где угодно, но только не здесь, не рядом с собственным домом. Он был где-то далеко и жил интересами другого человека. Он говорил на английском. Стоял и говорил, говорил, спиной к дому, а значит, к террасе, к своей жене, которая жадно курила, глядя на его спину и его затылок с черными густыми волосами. Вот сейчас он повернется, и она увидит его, и сердце забьется часто-часто, и дыхание станет неровным. Он по-прежнему имел власть над ней, и это придавало их совместной жизни остроту и сладость одновременно.
Он медленно поворачивался, продолжая говорить, пока его взгляд не остановился на Юле. Увидев ее, осознав наконец, где он находится, он с легкостью отключил телефон и улыбнулся ей широкой, солнечной улыбкой.
– Какой же ты мерзавец, Крымов! Ты не мог сказать мне, что дома? Что в Ницце?
– Выходи, поедем куда-нибудь, поужинаем… – он помахал ей рукой. – И успокойся уже!
Он послал ей воздушный поцелуй, она покачала головой и ушла переодеваться. Да, она рада была тому, что он дома, с ней, но все равно эта его неуловимость, какое-то призрачное присутствие начали раздражать ее все больше и больше. К тому же если прежде его желание полностью освободить ее от работы нравилось ей, то сейчас и это вызывало какое-то отторжение. Она воспринимала это уже не как желание освободить ее от тревог и опасностей, а как желание запереть свою жену под замок и не позволять ей свободно перемещаться в пространстве, заниматься тем, что ей интересно. А дело Дунаева представлялось ей именно таковым – интересным, перспективным. Еще ей казалось, что еще немного, и ей многое откроется. Зачем, зачем он вызвал ее к себе? Чтобы рассказать ей нечто такое, что все объяснит? Неужели он на самом деле работает на Вдовина, который поручил ему вернуть его деньги? А что, если это люди Крымова вышли на Сырова и… Нет, нет и нет! Крымов не может заниматься такими кровавыми делами! Он может указать Вдовину на того, кто украл его деньги, – и только!